Въ прошломъ году случилось мнѣ быть въ деревнѣ Покровкѣ, Полтавской губ. Деревня эта, долженъ вамъ сказать, не абы какая тамъ маленькая, бѣдненькая, а просто-таки настоящая деревня: около двухъ тысячъ дворовъ и, по большей части, все народъ зажиточный. Какъ только пріѣхалъ, такъ вспомнилъ, что здѣсь когда-то, давно ужъ это было, у меня былъ знакомый зажиточный мужикъ, и тоже пасѣчникъ, Иванъ Ерофѣевичъ.
Не долго думая, я отправился навѣстить его, а лошадь свою оставилъ на постояломъ. Прихожу къ его двору и спрашиваю у игравшей около воротъ дѣвочки:— „дома Иванъ Ерофѣевичъ?"
Дѣвочка посмотрѣла на меня своими маленькими глазками, ничего не сказала и стала насыпать пригоршнями песокъ въ кружечку. Я понялъ, что дѣвочка не понимаетъ даже о чемъ я ее спрашиваю и рѣшилъ зайти прямо въ избу, но въ это время изъ сѣнецъ выглянулъ мужичекъ и спросилъ меня:
— Чего тебѣ, дѣдъ, надо?
— Дома Иванъ Ерофѣевичъ? — повторилъ я свой вопросъ.
— Батюшкѣ царство небесное!— грустно проговорилъ мужичекъ.
— Та-а-къ-то! Померъ значитъ? А вы, что-жъ, сынокъ-то его, что-ли? Да что-жъ я, старый, и не призналъ! Да вѣдь это вы, Петруша?
— Да. А вы кто, дѣдушка, будете?
Я назвалъ себя.
Мы сѣли съ Петрушей на завалинкѣ, и у насъ завязался разговоръ.
— Давно-жъ батюшка вашъ померъ?
— Пятый годъ пошелъ.
— Жаль. А я думалъ поговорить еще съ нимъ, про старое вспомнить.
— Стараго, дѣдушка, не воротишь,— какъ-то особенно грустно протянулъ Петруша.
Я взглянулъ на него и мнѣ показалось, что лицо его, обрамленное преждевременно морщинами, было не по лѣтамъ состарѣвшимся.
— А сколько вамъ, Петруша, лѣтъ будетъ?— спросилъ я.
— Такъ и по моему соображенію, что не болѣе 37-ми, а выглядываете вы совсѣмъ того... старенькимъ.
— Жизнь тяжела, дѣдушка.
— Батюшка-то вашъ живалъ въ довольствѣ.
— Да, все было при батюшкѣ.
— Ну, какъ-же вы живете? Большое, чай, семейство?
— Семейство — слава Богу: семь душъ дѣтишекъ, да насъ двое, а кормиться по нынѣшнимъ годамъ и безъ семьи трудно.
— Землицы, чай, мало?
— Мало, дѣдушка, всего по одной десятинѣ на душу. Мнѣ, значить, съ двумя сынками три десятинки. Да и этой-то обрабатывать какъ слѣдуетъ нечѣмъ.
— Вотъ какъ! Бѣдность, значитъ, полнѣйшая?
— Не то что бѣдность, а такъ себѣ... Послѣ смерти батюшки мы, видишь-ли, раздѣлились съ братомъ. Помните брата Ивана? Такъ вотъ мы, говорю, подѣлились всѣмъ, какое было, имуществомъ поровну. Иванъ поселился въ другомъ дворѣ, который батюшка незадолго до смерти
пріобрѣлъ, а я остался здѣсь, и стали мы такъ, порознь, жить. За дѣло взялся я горячо, съ ранняго утра и до ночи все работаю и работаю, не покладая рукъ, жена тоже помогала, и думалъ, что, слава Богу, жить будетъ можно. Но случилось несчастье. Въ это лѣто у меня пала коровка и три лошаденки, а вѣдь и всей-то худобы оставалось послѣ раздѣла не больше. Къ тому-жъ, въ томъ-же году неурожай былъ, ну и обѣднѣлъ сразу. Думалъ я, думалъ, да и рѣшилъ пойти на заработки и пошелъ. Заработать-то ничего почти не заработалъ, а только и остальное хозяйство пошло безъ меня къ разорѣнію.
— Та-а-къ!— невольно вырвалось у меня.
— Года два былъ я на заработкахъ. Служилъ и у помѣщиковъ, и на желѣзной дорогѣ, и на фабрикѣ.
Оно-то, сказать, не то чтобы совсѣмъ ужъ безприбыльно было, приходилось и по 25 руб. въ мѣсяцъ зарабатывать, но вѣдь семья-то дома сидѣла, которой нужно было чѣмъ-нибудь кормиться и опять-таки самому расходы требовались, потому на сторонѣ не то что дома. Вотъ, служилъ я, служилъ, да и вернулся домой ни съ чѣмъ. Слава Богу, хоть теперь кое-какъ поправились обстоятельства. Сбился на коровку, безъ которой мнѣ съ дѣтишками никакъ невозможно жить, да и лошадка тожъ есть.
— А братъ-же вашъ, Иванъ, какъ поживаетъ? Тоже, чай, бѣдствуетъ?— полюбопытствовалъ я.
— Иванъ?— Петруша поднялъ голову — богатыремъ сталъ,— произнесъ онъ съ оттѣнкомъ злости.
Я не сразу понялъ слово „богатырь", но Петруша, догадавшись видно, пояснилъ:
— Богатъ сильно. Вся деревня съ почтеніемъ къ нему относится. За богатство-же и богатыремъ его прозвали.
— Вотъ какъ!
— Да. Ни на кого и смотрѣть не хочетъ,— продолжалъ Петруша, волнуясь,— только съ старшиной съ однимъ и дружитъ, да съ купцами знается. Да что старшина, что купецъ? Становой и тотъ завсегда заѣзжаетъ къ нему...
— Значитъ, превзошелъ и батюшку своего, Ивана Ерофѣевича?
— Богатствомъ — да. Только въ остальномъ ни въ чемъ нельзя сравнить его съ батюшкой.
— Какъ это?
— Да гордъ онъ очень сталъ, милости ни къ кому у него нѣтъ, а кожу драть съ каждаго умѣетъ. Его только почитаютъ всѣ, какъ богача, особливо мужички, потому безъ богатаго человѣка обойтись нельзя, да и боятся его тоже всѣ, потому онъ половину деревни тутъ запуталъ... А батюшка-то, царство ему небесное, былъ вотъ какой добрый. Всѣмъ помогалъ, чѣмъ могъ.
— Эге-ге! Значитъ, по иной пошелъ дорожкѣ?
— По иной, дѣдушка. А какъ больно, Боже милостивый! Какъ больно смотрѣть на это!
— Что-жъ онъ и вамъ не помогъ?
— Мнѣ-то? А Богъ съ нимъ.
Петруша мотнулъ рукой и черезъ минуту началъ:
— Когда я возвратился съ заработковъ домой,— мнѣ тогда очень было трудно — я рѣшилъ обратиться къ нему за помощью. Вотъ прихожу я къ нему и говорю: „Помоги, братъ, Ваня, потому самъ видишь, какія теперь мои обстоятельства. Думаю, говорю, лошаденку справить, а подзаработаю, дастъ Богъ, отдамъ тебѣ этотъ долгъ"... И не думалъ я, чтобы онъ послѣ такихъ моихъ словъ могъ такъ вскипятиться: „Ты,— крикнулъ онъ на меня,— перевелъ свое добро, а теперь до моего добираешься? Уходи по добру по здорову!" Ушелъ я отъ него обиженный и съ тѣхъ поръ, вотъ ужъ третій годъ пошелъ, не говорю съ нимъ, какъ съ братомъ. Да слава Богу обошелся кое-какъ и безъ его помощи. Теперь у меня, кромѣ коровы да лошади, есть овечки, телята и еще кое-что такое и слава Богу за это. Вотъ бы еще пчелокъ развести по батюшкиному примѣру.
Петруша задумался. Я тоже молчалъ, думая теперь объ Иванѣ.
— А скажите, Петруша,— началъ я,— съ чего это такъ братъ вашъ разбогатѣлъ?
— Да видите,— началъ, очнувшись, Петруша,— какъ только онъ сталъ жить отдѣльно, то перво-на-перво выстроилъ маслобойню. Денегъ у него своихъ, говорятъ, не было для этого и гдѣ онъ ихъ взялъ — неизвѣстно. Ну, а какъ въ Покровкѣ такой маслобойни ни у кого не было, и сѣмя для переработки на масло отвозили въ городъ на маслобойню и продавали его за безцѣнокъ, то ему сразу и повезло. Просто завозно у него было, такъ что и перерабатывать не успѣвалъ и, понятно, наживался. Черезъ годъ у Ивана оказались и свои деньги. Также зарабатывать онъ сталъ и молотилкой, которую немедленно же купилъ, какъ только скопилъ деньгу. За молотилку онъ бралъ рублей по 6 по 8 въ сутки, да и теперь беретъ, только теперь уже не одна, а двѣ молотилки его ходятъ. Такъ жилъ онъ года два, пока, значитъ, я былъ на заработкахъ. Не успѣлъ же я пожить и полгода дома, какъ слышу — Иванъ купилъ по близости тутъ хуторъ въ 60 десятинъ. И гдѣ только онъ могъ набрать столько денегъ! Теперь, видишь, живетъ онъ бариномъ себѣ. Приказчикъ въ лавкѣ съ краснымъ товаромъ торгуетъ. Опять сталъ, видишь, деньги на проценты давать, да проценты-то какіе беретъ! И какъ только съ рукъ это ему сходить? Шутка-ли, въ мѣсяцъ на рубль полтинникъ накидываетъ, а пропущенъ срокъ, и полтинника мало,— на другой уже мѣсяцъ не полтинникъ, а шесть гривенъ, на третій семь и т. д., пока не запутаетъ мужичка до того, что продаетъ чуть-ли не все его достояніе Не мало ужъ онъ по міру пустилъ добрыхъ, довѣрившихся ему людей. Вотъ вамъ и разбогатѣлъ. А каково это? Теперь, видите, дѣдушка, во-онъ, на той сторонѣ, въ концѣ деревни, зданіе?— Петруша поднялся съ заваленки и показалъ рукой. Я тоже поднялся.— Это его паровая мельница, еще не совсѣмъ достроенная. Всѣ говорятъ, что большая отъ этой мельницы прибыль ему будетъ, потому въ окружности шесть деревень, изъ которыхъ будутъ везти хлѣбъ на его мельницу, а ужъ братуха сумѣетъ назначить цѣну!
Петруха опять задумался. Мнѣ тоже сдѣлалось жутко отъ его разсказа и я больше не сталъ его разспрашивать ни о чемъ.
— Ну, прощайте, Петруша!— сказалъ я, вставая съ завалинки,— не кручиньтесь, Богъ милостивъ, не оставитъ... а на братца не сердитесь.
— Богъ съ нимъ. Прощайте, дѣдушка!— отвѣтилъ Петруша, поклонившись.
Уѣзжая на другой день изъ Покровки, я повстрѣчался съ мчавшейся на меня линейкой, запряженной воронымъ жеребцомъ. Сидѣвшаго на этой линейкѣ я сразу же узналъ. Это былъ Иванъ, братъ Петруши. Но какая разница между ними! Петруша былъ тощъ и съ глубокими на лицѣ морщинами, а Иванъ выглядывалъ молодцомъ, хотя лѣтами онъ былъ гораздо старше Петруши и походилъ на купца. Глядя ему вслѣдъ, я подумалъ: „Вотъ онъ, „богатырь" деревенскій!"
И какъ это странно въ этихъ „ богатыряхъ" добро со зломъ сочеталось. Съ одной стороны, и предпріимчивость видна и умъ и дѣловитость — много добра можно было бы этими качествами принести и себѣ и людямъ, а на-ряду съ этимъ и жадное лихоимство, и вся повадка паука-кровопійцы, высасывающаго изъ бѣднаго люда послѣдніе соки.
В. П. Даниленко.
[Сельскій Вѣстникъ, 1905, № 54, стр.2-3]
Подписаться на канал Новости из царской России
Оглавление статей канала "Новости из царской России"
YouTube "Новости из царской России"