Произведение про черную руку, питонцев, платье в горошек и красивую девочку из прошлого века. А также во время прочтения вы сможете окунуться в советскую атмосферу 70-х—80-х гг.
Однажды я так торопилась в школу… упс. Я всегда торопилась в школу. Потому что.
Ну, сова я. Сова! С рождения. Я ненавижу утром вставать по звонку будильника. До сих пор ненавижу. Будильник придумали садисты. Но щаз не об этом.
Когда я в очередной раз опаздывала, то забыла, что вчера в школе велели всем отличницам явиться в белых передниках. А мальчикам в белых рубашках.
Все были отличницы как отличницы. В белых фартуках, в белых бантах, в кружевных воротничках. Такие девочки-девочки.
Одна я была как всегда. Без банта — терпеть их не могла. Растрепа. Волосы в разные стороны, еле приглажены ладошкой. На лбу шишка. На щеке царапина. Воротничок тоже был так себе. На переменке, перед приходом фотографа, я с Кисой-то подраться успела.
Оторванный был воротничок. Пришлось булавкой прикалывать. Булавка кололась и мешала вертеть головой.
И еще хорошо, что нас не в полный рост фотографировали, а то б мои коленки в зеленке довершили бы картину маслом. Ну и да. Передник был черный.
Завучиха наша посмотрела на меня, вздохнула, махнула рукой и сказала фотографу:
– Так и фотографируйте. Пусть ей будет стыдно такой на Доске почета висеть. Вообще за такое поведе-ние… — и опять вздохнула, — смотри! Допрыгаешься у меня!
Прыгать я не хотела. И допрыгиваться тоже не особо. Я смотрела в пол и шмыргала носом.
В общем, красавица та еще.
Ну, вот так моя фотография и висела. Все девочки как девочки. А я — богиня Чортичо.
Кстати, провисела эта фотография там недолго. Где-то через недельку-другую с Доски почета пропала. Кто-то разбил стекло и вырвал мою фоточку. Осталась только бумажка с именем-фамилией, под которыми красивым почерком было написано ≪третий А≫. И пятнышки на
стенке от клея.
Кому понадобилась моя фотография с шишкой, царапиной, заплаканными глазами — так и осталось тайной.
Предновогоднее
Почему-то именно в это время года хочется быть маленькой. Эдак лет пяти-шести. Верить в сказки и Деда Мороза. Ждать подарков и загадывать желания, в твердой уверенности, что они непременно сбудутся, а если не сбудутся, то мама с папой все равно купят вон того пупса-негритенка, который стоит, наряженный в елочные бусы, на витрине магазина ≪Игрушки≫.
Буква ≪р≫ на вывеске перегорела, а я уже большая и могу читать. ≪Игушки≫ вместо
≪ИгРРРушки≫ — смешно.
…Я дышу на покрытое инеем стекло в троллейбусе, помогаю себе теплыми пальцами — это просто: нажимаешь пальцем в пятнышко на окне и лед тает. Пальцам холодно и мокро, но мне весело. В эту чистую дырочку среди толстого льда можно смотреть одним глазом,
и я это делаю. Я читаю надписи на пробегающих мимо зданиях ≪Ап-те-ка≫, ≪Пи-во-во-ды≫… Я хмыкаю — пивоводы, как воеводы, думаю я, и тут появляется знакомая надпись: ≪Игу-ш-ки≫. Мечтаю, мечтаю, мечтаю.
О розовом велосипеде, который мне все равно не купят. Летом я на всех парах неслась с горы наперегонки с Кисой, врезалась в столб и упала с велосипеда так, что меня возили в больницу, а перепуганная мама сказала — никаких велосипедов!
Я мечтаю о белочке, которая заводится ключиком. И тогда она подносит лапки с орехом к мордочке и понарошку грызет этот орех. Я же знаю, что понарошку, — если бы она взаправду ела этот орех, то уже бы давно съела…
А еще бы платье такое в горошек, белое, в красный горошек и с кружевным воротником, как у тети Томы. И юбка у платья — солнце-клеш. Крутнешься на одной ноге — и юбка вокруг тебя заиграет волнами, поднимется… Нет… Тогда трусы будут видны, мальчишки будут смеяться…
…Я могу долго вспоминать. Наверное, старею. Не помню, что ела на завтрак, но прекрасно помню мысли, когда я была пятилетней…