Это какая улица?
Осип Мандельштам
Ах, какая там бабушка? Разве что чёртова,
в гололёд здесь попробует к проруби выйти!
Эта улица старой холстиной развёрнута,
по обочинам – травы, как рваные нити…
Ах, какая там улица? Грязь непролазная
по весне и по осени глиною рыжею,
но по грязи так славно прохлюпать в гимназию,
не жалея галоши. А летом вся выжжена,
тёплой пылью залита, как кратеры лунные…
Босиком ты шагаешь с корявым удилищем,
малолетний попович, и молишь, чтоб клюнула
заповедная рыба, чья лесу рвёт силища
и белёсую пену бросает неистово!
Тут вода глубока, пароходы с расшивами
рассекают простор бесконечный и илистый.
И юродивый скалится – злой и завшивленный,
и соборы крестами щекочут беспечное,
голубое, линялое, ветром помятое
небо – лёгким платком опустилось оплечь ему
твоему бесконечно родному Саратову.
Ах, оставьте вы, маменька! В вихри взвивается
Рождество и по взвозу салазки без тормоза!
Дед Мороз по-над Волгою ухает палицей –
Вот какие морозы! А мы несерьёзные –
Гимназисты – почти мушкетёры провинции,
где один – там и все, и не жалко нисколько нам
что от снега фуражка с околышем выцветет…
Эх, давай, разгоняй нас, попович-Николенька!
А в окошке напротив – кисейные завеси,
и она, уже верно, вернулась от тётушки
и глядит то с восторгом, а может и с завистью
как мы мчимся по взвозу гурьбою хохочущей…
Не грустите, сударыня, судьбы российские
гимназистов уводят на плахи и каторги…
Но кому-то же надо сквозь камни протискивать
Справедливости лезвие – набело, надолго!
Но кому-то же надо, как в детстве на саночках
в ненавистное врезаться – старое, рабское!
Как же хочется, боже мой, хочется, мамочка,
Чтоб свобода – без края, без горя, прекрасная!
А в речном-то песке дремлют кости бурлацкие,
Емельяна наследники примут по маленькой –
Млечный путь на Руси – Волга-матка кабацкая,
Где шарманкой гудят перехожие калики.
Укажи им, попович, где зори народные,
Над степями встают, где ковыльные проседи,
Иже есть человеки, не смерды негодные,
Иже есть наш народ – помоги ему, Господи!
Он в оврагах в избёнках столетья разменивал,
он холерную ярость по Волге расплёскивал,
он империю строил, и вздутыми венами
тополя прорастали между берёзками…
Испокон старины его вили верёвками,
отжимали бельём барынья и начальники,
и в войну лишь под царской казённой винтовкою
на свободу отпущен он пулей случайною…
Ах, какая там улица? Окна в наличниках
занавешены наглухо, праздник престольный здесь…
Но «что делать?» тут мелом истории вычерчено,
след впечатан в неё Чернышевского Коленьки.