«УСТАНОВЛЕНИЕ ПАМЯТНИКА ИУДЕ. Свияжск. 9 июня 1918 г.»
(Триптих Народного художника СССР Ивана Ледовских «Гражданская война в России»)
Воплощаясь на земле, душа створаживает вокруг себя свою точную копию – тело.
Вырастая и матерея, люди ткут вокруг себя дополнительные силовые оболочки, опять же в точном соответствии с мощью духа. Незначительные люди образуют вокруг себя дешевенькие квартиры и автомобили так называемых «народных» марок. Люди рангом покрупнее ваяют вокруг своих особ лимузины и джипы. Гиганты духа перемещаются в бронированных лимузинах, океанских яхтах и личных «боингах».
Председатель Реввоенсовета молодой Советской республики Лев Троцкий в качестве средства передвижения соткал вокруг себя многосотпудовый бронепоезд, вооруженный пятью орудийными башнями, двадцатью пятью пулеметами «Максим» и десятком 76-милиметровых зениток для защиты от налетов авиации.
Выкрашенный в цвет выгоревших приволжских степей бронепоезд на огромной скорости рвал пространство, оглушал станции ревом паровозных гудков, содрогал воздух тяжким дыханием геенны огненной – гудящей раскаленной топкой, в которую двое чумазых чертей-кочегаров беспрестанно подбрасывали лопатами специальный бездымный уголь, который не демаскировал клубами дыма передвижение вождя по ввергнутой в пучину Гражданской войны царской империи.
К пяти вечера 7 июня 1918 года «Грозный мститель» подошел к перрону станции Кальбарово. Усеянные рядами круглых заклепок стальные борта медленно проползали вдоль оцепленного вооруженными красноармейцами перрона. Броневые листы закрывали весь состав вплоть до колес, поэтому со стороны казалось, что к станции подплывает флагманский эсминец Волжской флотилии.
Впечатление усиливала изящная женская фигура в морском кителе и кожаной юбке, с комиссарской фуражкой на каштановых, уложенных в круг косой, волосах. Мелькали черные бушлаты, вскинутые бескозырки с золотыми вылинявшими надписями, полосатые тельники, усатые, радостно вопящие рты.
- Лариса! – орали лужеными глотками матросы. – Ла-ри-са!
Лариса Рейснер лучисто улыбалась товарищам по революционной борьбе. Еще недавно они вместе давили контрреволюцию в Петроградском Адмиралтействе, а теперь прибыли сюда для спешного формирования Волжской речной флотилии в целях борьбы с восстанием белочехов.
Духовой оркестр грянул «Интернационал».
- Здорово, братва! – закричала Лариса. – Встречайте Председателя Реввоенсовета республики товарища Троцкого!
Шеренги ликующе взревели. Лариса спустилась по лесенке на перрон, а в проеме, как в картинной раме из стали, появилась фигура, с ног до головы закованная в чертову комиссарскую кожу. Перекошенная папаха шевелюры, заостренное клинообразной бородкой лицо, острые усы, сверлящий взгляд сквозь стекла пенсне – Троцкий. Рука наркома простерлась вперед, обвела растопыренными пальцами толпу и сжала ее в кулак.
С бронепоезда на яхту «Межень» перегрузили большой деревянный ящик и личную поклажу вождя, любившего путешествовать с комфортом.
До Свияжска дошли за полночь. Ларису разбудил Троцкий. Они вышли из каюты на палубу. В темноте слышался голос матроса, промеряющего глубину. Хлюпала вода, показался фонарь на берегу, на него пошли, ткнулись боком о причал, Ларису качнуло к Троцкому, он обнял ее за плечи. Ударила зарница, выхватив из тьмы сказочный городок на холме. Очертились по мерцающему небу купола церквей, зубцы крепостных стен, и погасли. Остров Буян!
Бросили трап. Троцкий сошел на берег, подал Рейснер руку. За ними при свете факелов матросы на руках вынесли деревянный ящик. В нем, в стружках, лежало таинственное изваяние, долженствующее увидеть завтра свет. Троцкий хлопнул себя по щеке, размазал жирного комара.
- Насосался, эксплуататор!
Лариса засмеялась, ее восхищало чувство юмора этого человека, даже к комару он подходил с классовых позиций!
Ночью квадратная площадь Свияжска была оцеплена ротой красноармейцев Симбирского Полка Пролетарской славы. До утра продолжались работы. К рассвету на временном постаменте, сколоченном из деревянных горбылей, под конфискованными в храме Троицкого монастыря драгоценными ризами возвышался новый памятник, но кому он был посвящен, никто не знал.
После обеда был созван митинг на площади. Имя Троцкого гремело по России, многие пришли послушать вождя добровольно, монахов согнали на митинг силой.
Троцкий вышел после сытного монастырского обеда, во время которого отведал свияжских медов. На палящем солнце в течение часа он говорил о диктатуре пролетариата, о братстве и «Интернационале». По лицу его катились капли пота, он утирал их платком. Наконец наступила кульминация митинга.
- Товарищи! – рука трибуна указала на статую, укрытую ризами. - Тот, который стоит пока под этим чехлом, должен рассматриваться каждым как невинный человек, который в течение двух тысяч лет был прикован к позорному столбу капиталистической интерпретации истории! Все должны принять его, как великого пролетарского Прометея. Это красный предшественник мировой революции, двенадцатый апостол спасителя буржуев Христа Иуда Искариот!
Толпа онемела. Никто еще не понимал сути происходящего.
По потному лицу Троцкого пробежала болезненная гримаса, он положил себе руку на грудь.
- Я несу вам послание, - сказал он, совсем не тем тоном, каким говорил о часе возмездия и Интернационале. - Я несу грех всех времен. Во мне - правда. Разве вы не узнаете меня? Я - СПАСИТЕЛЬ НАШЕГО ВРЕМЕНИ. Я - ОН!"
Рука наркома указала на памятник. В этот миг над городом пролетел самолет, и толпа вслед за Троцким посмотрела на небо.
- "Да здравствует мировая революция!" – вождь спустился с трибуны, подошел к женщине в морском кителе и подал ей конец пеньковой петли, которой был обвязан чехол памятника. Женщина дернула трижды, прежде чем материя сползла.
Перед оцепеневшей толпой явилась буро-красная гипсовая фигура голого человека, выше человеческого роста, с зияющим кратером вопящего рта и занесенной, словно бы грозящей небу правой рукой. Левой рукой он сдирал с горла петлю. В руках у женщины остался как бы конец веревки, удушившей реального Иуду.
Оркестр заиграл "Интернационал". В конце сада артиллерийская часть произвела три выстрела салюта. По недосмотру были использованы боевые заряды. Снаряды со свистом пролетели над шарахнувшейся толпой и взорвались за монастырем.
Но это была только прелюдия главного действа. Троцкий вернулся на трибуну.
- А теперь, ввиду этого памятника одному из величайших революционеров всей
истории человечества мы накажем тех, кто покрыл себя несмываемым позором – дезертировал с фронта, предал своих пролетарских братьев и сестер!
В центре площади напротив памятника понурились разоруженные красноармейцы бежавших с фронта частей. Орлов, командир ЧОНа, чуя жарящий в спину солнечный фокус страшного пенсне, прошел вдоль строя дезертиров, отсчитывая наганом каждого десятого и указывая выйти вперед. Вернулся вдоль второй шеренги - эти тоже выпускали вперед смертников. Опять ушел в дальний конец площади – теперь мимо третьей шеренги. Вернулся вдоль четвертой, последней.
Все «десятые» растерянно стали перед строем.
Троцкий поднял кулак, надорванный голос взмыл в воздух.
- Ваши части… покрыли себя позором! Вы бежали с поля боя… открыв фронт врагу! – Вождь делал паузы, чтобы смысл слов дошел до каждого. - Смыть позор солдат может только своей кровью. Сейчас эти подлые трусы, изменнически предавшие дело революции и пролетариата, будут расстреляны!
На всех фронтах моим приказом вводится обряд децимации, то есть каждый десятый из бегущих с поля боя трусов будет расстрелян перед строем своих же товарищей. Приступайте!
Орлов кивнул марлевой тюбетейкой с кровяным пятном во лбу, на кривых кавалерийских ногах пробежал от трибуны к шеренге дезертиров. Сабля била его по пыльным смазным сапогам. Чоновцы гуськом бежали за ним, по команде повернулись лицом к осужденным, штыками оттеснили их к монастырской стене.
- То-овсь! – прохрипел Орлов, вздымая саблю. ЧОНовцы вскинули винтовки. – По трусам, изменникам дела Революции и пролетариата – пли!
Махнула сабля, сухо рванул залп.
«Десятые» повалились вразноряд.
Ахнули женщины в толпе, зазвенело выбитое шальной пулей стекло, с хриплым карканьем взлетели вороны.
Орлов обернулся за одобрением к трибуне, оттуда льдисто сверкнуло пенсне. Бурый Иуда с разверстым в крике «ура» ртом потрясал воздетым к небу кулаком, словно тоже поддерживая свирепую расправу.
Части маршем прошли мимо памятника.
Орлов, надрывая глотку и натягивая жилы на горле, кричал.
- Свинцо-овым… огненным ве-еником… выметем паразитов из истории!
Ползучие гады, буржуазные недобитки - обречены! Контрреволюционная сволочь будет беспощадно уничтожаться! Всякий, поднявший руку против Советской власти, будет выжгнут каленым железом! Смерть эксплуататорам! Да здравствует товарищ Троцкий! Ура!
Марширующие шеренги нестройно грянули «ура». Громче всех кричала часть, только что подвергшаяся децимации. У солдат были безумно выпученные глаза, рты разевались сами и сами вопили.