Полина Виардо. Полина Мишель – Фердинанда Гарсиа. Безобразная красавица, проклятая цыганка. Артистка: и до смерти, и в рождении, и по родству и - навсегда. С проклятием, и - без!
От роду имела Полина выразительные бархатные глаза, длинные музыкальные пальцы, пристрастие к музыке необыкновеннейшее: более двухсот пятидесяти композиций обнаружено после ее смерти, ее рукою, ее пером написанных.
Она составляла музыкальные сборники пьес, дописывала тщательно свои вокальные партии. Иногда сочиняла их сама. Написала оперу «Последний колдун» ( в соавторстве с И. Тургеневым). Вокальные композиции «Девушки Кадикса», «Хабанера», «Тореадор».
Темперамент страстного влечения к жизни унаследовала мадемуазель Гарсиа от своих родителей: отца музыканта и изумительного педагога и вокалиста в операх Россини Мануэло дель Популо Висенте Гарсия и матери - актрисы, певицы и педагога Хоакины Ситчес - Брионес, взыскательной красавицы до старости, умершей в восемьдесят три. Увидевшей славу дочери.
С трех лет с маленькой Полиной музыкою занимался требовательный отец, после его смерти - мать, а потом и сам маэстро Джоакино Россини, которого уговорили давать девочке уроки. С тех пор ее жизнь – сцена и только сцена: спектакли и уроки, занятия с педагогами, артистические вечера в кругу композиторов и исполнителей.
Полина - Мишель свободно делала музыкальные переложения романсов Шуберта для гитары и транскрибировала, совершенно по новому, мазурки Шопена. Никто так не и делал, ни до нее, ни после. Разве что – Ференц Лист!
И умерла она тоже - сочиняя музыку или что то переводя, в кресле, будто бы - уснула! Не писала по русски, но понимала язык северный и снежный, и говорила, скоро и бегло, с прелестным и пристрастным несовершенством, как тонкая артистка., В неделю разучив, пела «Соловья» Алябьева так, будто русское полноголосье от самой колыбели знала!
О ней сочиняли книги, очаровывавшие полмира, С нее оригинально и творчески пылко списана Консуэло знаменитая бродяжка – босоножка мадам Санд, истинно преданная музыке, пению, имевшая страстную, пленительную душу и взор, всегда горящий, как у волшебниц или фей.
С 16 лет Полина Гарсиа - на сцене, ею покорены были подмостки «Гранд – Опера», Лондонского Королевского театра, Итальянского театра в Париже. Голосом, характером, преданностью музыке, темпераментом способностью угадывать и поощрять таланты Виардо вдохновляла музыкантов и артистов на создание новых произведений, техник, опер, сюжетов, партий.
Для нее писали оперы Мейербер, Берлиоз, Гуно. Даже Брамс, строгий и неуживчивый, так очаровался Виардо, что написал для ее прекрасного голоса, который сочетал в себе альт и меццо -сопрано, богатейшую на ноты и фиоритуры «Альтовую рапсодию».
Ее страстная влюбленность в испанскую народную музыку и способность воспринимать, интерпретировать, исполнять музыку разных стилей и направлений, позволила ей создать и развивать в дальнейшем уникальную по технике школу пения, вокального искусства,
В ней уникальным образом сочетались традиции вокального мастерства ее отца - выдающегося тенора, и новые приемы исполнения партий, сольных номеров. Позволяющие представить публике не только всю красоту и глубину голоса, но и полную силу драматического изображения характера оперного персонажа, образа вокальной партии, героя песни, романса, арии.
В Полине Виардо Гарсиа поражает прежде всего и всегда - творческая, ошеломляющая энергия и сила веры в таланты.
Не свои, а в чужие. Шарль Гуно сочинил свою первую оперу «Сафо» совершенно безвестным. Полина Виардо так верила в оригинальность и силу его музыки и Дара, что несмотря на неуспех произведения , певица и выдающаяся драматическая актриса, сама, со скрытым блеском и страстью сердца, исполняла из этой оперы арии в своих концертах и дала композитору возможность расплатиться со своим кредиторами и продолжать писать музыку.
· Много лет преподавая музыку и вокал в Парижской консерватории мадам Виардо - Гарсия создала свою школу исполнительского искусства. В ней блистали Дезире Арто - Падилья, Фелиция Литвин, Елизавета Лавровская, Наталия Ирецкая.
· Сам стиль и манера преподавания мадам Виардо были очень экспрессивны и довольно жестки, и необычны. Певица – прима требовала строгой дисциплины, умения владеть глубоким дыханием и управлять чувствами на сцене, одновременно и стремясь их выражать. Соблюдать эти требования было непросто, но классы артистки Виардо всегда были полны учениками, желающими постичь ее секреты.
· Полина Виардо, кстати, встречала немало препятствий на своем пути в возможности преподавать, составлять репертуар, издавать сборники пьес, открыть собственный музыкальный театр, но всегда преодолевала все трудности, что встречались у нее на пути.
Виардо, как артистка неординарная и очень сильного темперамента, пела на пяти и более языках, свободно, раскованно, для нее был открыт весь мировой оперный репертуар в то время, и она исполняла, совершенно свободно травестийные партии – «Орфея» в опере - переложении Гектора Берлиоза. И партии более женственные, высоко альтовые: Розину в «Севильском цирюльнике», например, бисируя вокалом своим на многих европейских сценах. От ее партии в этой опере был без ума Тургенев, он и влюбился в нее после этого спектакля и именно тогда решился следовать за нею повсюду, где бы она не была, с кем бы ни жила и чем бы не занималась.
Она писала Тургеневу совершенно потрясающие, обворожительные по простоте и изысканности слога письма. Мы знаем лишь двадцать из них. Например, вот это:
«
Куртавнель
10 сент. 1850 г.
Большая гостиная, 11 ч.
Здравствуйте, мой милый Тургенев. Как вы медлите с письмами! Мы каждый день ожидаем почтальона и каждый день он оставляет нас голодными и печальными. Может быть, сегодня! Небо восхитительно. Летний ветер колышет деревья, во дворе. Три петуха горланят вовсю — маленький, белый, тот, с которым вы так часто сражались, и два его отпрыска. Вот как мы здесь расположились... Мануэль сидит подле меня и переписывает мексиканские песни. Мама вяжет (siс) рядом. Дальше Берта пишет письмо медленно и мелким почерком, так что оно, возможно, будет закончено не раньше чем через четыре часа. Племянник мой Мануэль читает Мольера, Шарль* занят своей партитурой у окна, что справа от малой башенки. Дядя занимается испанским с Луизеттой. Марикита шьет подле него. Г-жа Гуно принимает лекарства в своей комнате. Луи уехал в Вилар с Густавом и Султаном. Вот, видите, все как в прежние времена, когда вы были здесь. Лишь вас не хватает в этом уютном и мирном гнезде. Вас нет, и горе, которое испытывают от этого наши сердца, заменяет нам ваше дорогое присутствие и сопровождает нас всякое мгновенье дня, уверяю вас. Воспоминание о вас живет с нами во всех наших делах с утра до вечера. Вы знаете все наши привычки уже в течение 7 лет, они остаются прежними, так что, в какой бы час дня вы ни подумали о нас, вы знаете, где нас искать, вы можете увидеть, чем мы заняты. Но вы, бедный друг, как знать, что делаете вы, как следить за вами взглядом, если вы не сообщаете о своей жизни? Ну вот, опишите-ка мне ваш день. Он будет путеводной нитью моему воображению. В вашем одиночестве не должно быть много разнообразия. Сообщите также, приходят ли мои письма вовремя. Ставя на них номера, это легко узнать».
В этом живом и артистичном письме видна вся глубокая, живая, необыкновенно естественная, оригинальная и притягательная натура певицы, большой артистки и сердечного человека, умевшего скрасить минуты жизни других и ценящего каждого мгновение бытия.
В другом письме она рисует картину очередной оперной премьеры: «28 апреля 1851 года: «В пятницу я пела в «Пророке» в последних спектаклях с Роже, который уезжает в конце месяца. Это был мой 99-ый спектакль и, признаюсь, после такого количества представлений в опере остается немного красот, к которым я еще чувствительна. Ощущаю, как они с каждым разом уменьшаются. Однако, к моему великому удивлению, публика, кажется, не замечает моей внутренней холодности! Ах, ведь она не так строга, как артист, которому приходится быть своим собственным судией. <...> ...в среду снова «Пророк»! Мне хочется написать небольшое письмо Мейерберу по поводу моей 100-й Фидес*. Я обязана ему благодарностью за то, что он 100 раз сделал меня матерью таких высоких и здоровых парней!».
Да. Они с Тургеневым говорили обо всем, кроме любви. Кроме чувства, которое их связывало много лет. Или оно было односторонним? Любил только Тургенев? Трудно говорить, трудно спорить с разными мнениями. Сама Полина Виардо выше всего на свете ставила искусство и в свете его жила и дышала. О любви она говорила несколько возвышенно и в то же время - просто:
"Я не могу сформулировать свою веру,— писала она 1 января 1859 года Ю. Рицу, — но я твердо убеждена что душа бессмертна и что все любови встретятся однажды — великие любови, какова бы ни была их природа, лишь бы они были достойны (любви). Чтобы достичь этого, может быть, необходимо испытание множеством существований в разных сферах, в мирах уровнем выше и прекраснее <...>. Все, что я знаю, это то, что есть божественная искра, которая не погибнет и которая в конце концов станет частью большого Света".
Именно в свете "божественной искры", смягчающей высокую трагедию обычного жития, которым было полно земное бытие их обоих: болезни, скорби, потери, неудачи, увлечения, ссоры, разлуки, разочарования, и следует оценивать их неординарную и долгую любовь, их чувства, их возвышенную сердечную дружбу, которая для многих исследователей жизни Тургенева составляет загадку, раздражительный и непонятный фантом, предмет дискуссий, споров, открытий. Сам факт существования этого чувства меж двумя столь неординарными личностями, есть, на мой взгляд, мощное явление божественной сути жизни вообще во всех ее ипостасях. И тем более в самой блистательной форме - соединения душою и разумом, телом и сердцем.
Так было у Полины, мадам Виардо и у Ивана Тургенева. В разные моменты их жизни перевешивала разная составляющая: физическая, духовная. Потом они как то сумели найти гармонию, отделить одно от другого. Стать сердечными друзьями, собеседниками, творческими союзниками. Это так много на одну жизнь. На одну Судьбу на двоих. Судьбу, которую многие называли проклятой. Или возвышенной. Кому как было удобно, угодно, привычно..
Ясно одно: ошеломительно - божественная не красавица Полина Гарсиа Виардо была для Европы, для Тургенева, для многих, кто с ней соприкоснулся не только проклятием, но и ослепительной звездой, кометой, харизматическим знаком, утешительной, ярчайшей мечтой для краткого мига, что зовется просто и емко – человеческой Жизнью. Она была ее сутью для величайшего романиста и сердцеведа века прошлого, для нас, потомков. Мне думается, чем дальше от нас образ мадам Виардо и самого писателя, тем яснее и ярче мы понимаем это. И потому опасаемся к этим образам подходить с обывательскою мерою, как бы нам того не хотелось.