В священной истории Ветхого Завета животные часто оказываются исполнителями божественной воли. Ослица, заговорившая с Валаамом на человеческом языке. Медведицы, наказавшие детей за насмешки над Елисеем. Кит, поглотивший Иону и вынесший его на берег. Ворон, приносивший пищу Илие… Список можно продолжить. Необычное поведение животного рядом с тем или иным человеком может указывать на то, что и сам человек выступает орудием божественного домостроительства и пребывает поэтому под особым покровительством Бога. Во всех перечисленных примерах можно разглядеть эту смысловую нагрузку. Иногда же она выходит на первый план, как в событии, случившемся с апостолом Павлом на острове Мелит (нынешняя Мальта). Впрочем, это уже из истории Нового Завета.
Апостол Павел, как мы знаем из повествования Луки (Деян.28), попал на остров не добровольно, а под конвоем, и к тому же в результате кораблекрушения, чуть не погубившего всех пассажиров судна. Отогреваясь вместе с другими пострадавшими у костра, Павел подбрасывал хворост в костер и вместе с одной охапкой захватил ядовитую змею («ехидну»), которая у всех на глазах повисла на его руке. Увидев это, местные жители заговорили между собой о том, что этот узник, по всей видимости, уж очень страшный грешник, если его, спасшегося из моря, суд Божий все же настигает через укус змеи. Но удостоверившись, что Павел остался невредим, они поменяли точку зрения и решили, что правильнее будет считать его богом. Следствия такого решения не замедлили сказаться на судьбе Павла и его спутников, которым были оказаны всевозможные почести и самый радушный прием в лучших домах, включая резиденцию правителя острова.
Современные коренные жители Мальты (потомки финикийцев) гордятся этой историей и считают необходимым напоминать о ней посетителям острова, прибавляя с юмором, не лишенным самолюбования, что такова их натура: хорошо разбираться в людях и не бояться быстро и радикально менять свое мнение о человеке. А отсутствие ядовитых змей на острове они приписывают чудодейственной силе Павла, стряхнувшего «ехидну» в огонь и через это магическим образом обрекшего на смерть всю популяцию этих созданий.
Неординарные встречи с животными служат не только свидетельствами вмешательства Промысла в естественный ход вещей, но зачастую несут в себе пророческий смысл, будучи прообразами каких-то эпохальных по своей значимости событий, имеющих совершиться в будущем. К счастью, это положение не требует особых обоснований, будучи подкреплено самым авторитетным из толкователей Слова Божия – Самим воплощенным Словом. Говоря о Своем тридневном воскресении, Спаситель назвал в числе пророчеств об этом чуде знамение Ионы пророка: «Ибо как Иона был во чреве кита три дня и три ночи, так и Сын Человеческий будет в сердце земли три дня и три ночи» (Мф.12.40). На фоне этого толкования вопросы о том, что это был за кит, где именно находился Иона, в голове или в желудке, и как вообще такое могло быть – т.е. все те вопросы, которые так будоражат представителей некоторых почтенных протестантских общин, известных своим тяготением к буквальному пониманию библейского текста, теряют добрую долю привлекательности. В знамении, как в событии знаковом по существу, означаемоеважнее, чем используемые для обозначения средства. Имея в виду эту методическую установку, давайте взглянем по-новому на один из известных сюжетов Ветхого Завета, незаслуженно обойденный классической экзегезой.
Речь идет о поединке Самсона со львом, вернее, о его последствиях. Сам поединок, безусловно, входит в топ самых излюбленных античных сюжетов, к которым художники всех европейских стран прибегали со времен Возрождения, когда хотели изобразить красоту человеческого тела. Поклонникам красот петербургских пригородов этот сюжет особенно близок, поскольку именно он отражен в центральной композиции Большого каскада в Петергофе. Известно, что устроители парка долго не решались, кого поставить в центр – Геракла с гидрой или Самсона со львом, но в конце концов остановились на Самсоне. Колебания эти весьма симптоматичны, и мы будем недалеки от истины, если предположим, что выпяченное скульптором совершенство атлетического сложения Самсона немало способствовало контаминации библейских сюжетов с мифами Древней Греции, так что подвиги Геракла и Самсона слились в народном сознании в некий единый гимн физической мощи, а героическая смерть ослепленного Самсона сплелась с трагедиями прикованного Прометея и слепого Эдипа.
Но если прекратить наводить на Самсона эту греко-мифологическую линзу и предпочесть исторический взгляд, свойственный составителям Библии, более важным в образе Самсона окажется то, что он – последний из великих судей Израиля. Это фигура, стоящая на переломе эпох. После него одной лишь харизмы станет уже недостаточно, чтобы управлять народом. Потребуется формальный статус и ритуал инаугурации. В качестве последнего в Израиле будут выступать положение в первосвященника и помазание в царя. Израиль переступит очередную черту на пути государственного строительства и преобразования патриархальных родоплеменных отношений в отношения политические. Подобного рода переходы в истории Израиля всегда сопровождались знамениями и пророчествами. Одно из знамений мы и находим в жизнеописании Самсона.
Способен ли самый сильный человек растерзать голыми руками льва – вопрос, конечно, интересный, как и вопрос о том, может ли кит проглотить человека. Однако, как уже было сказано, эти вопросы не должны заслонять собой гораздо более важные и интересные смысловые пласты. С Самсоном, к сожалению, это случилось, так что на вопрос о том, что случилось дальше с мертвым львом, способна ответить весьма малая часть тех, кто без труда опознает Самсона в персонаже, изображаемом в разных видах искусства в паре со львом. А случилось вот что:
«И пошел Самсон с отцом своим и с матерью своею в Фимнафу, и когда подходили к виноградникам Фимнафским, вот, молодой лев, рыкая, идет навстречу ему. И сошел на него Дух Господень, и он растерзал льва как козленка; а в руке у него ничего не было. И не сказал отцу своему и матери своей, что он сделал. И пришел и поговорил с женщиною, и она понравилась Самсону.
Спустя несколько дней опять пошел он, чтобы взять ее, и зашел посмотреть труп льва, и вот, рой пчел в трупе львином и мед. Он взял его в руки свои и пошел, и ел дорогою; и когда пришел к отцу своему и матери своей, дал и им, и они ели; но не сказал им, что из львиного трупа взял мед сей.
И пришел отец его к женщине, и сделал там Самсон пир, как обыкновенно делают женихи. И как там увидели его, выбрали тридцать брачных друзей, которые были бы при нем. И сказал им Самсон: загадаю я вам загадку; если вы отгадаете мне ее в семь дней пира и отгадаете верно, то я дам вам тридцать синдонов и тридцать перемен одежд; если же не сможете отгадать мне, то вы дайте мне тридцать синдонов и тридцать перемен одежд. Они сказали ему: загадай загадку твою, послушаем.
И сказал им: из ядущего вышло ядомое, и из сильного вышло сладкое. И не могли отгадать загадки в три дня». (Книга Судей 14:5-14)
Дальше следует то, что, по всей видимости, происходило с Самсоном постоянно и в конце концов погубило его. Пассия Самсона под угрозами филистимлян выдает его секрет. Позже это сделает и Далида, на этот раз из корыстных побуждений. В обоих случаях Самсон наказывает обидчиков, одолевая их хитрость отважной и грубой силой. Но нас в этой истории больше всего интересует загадка и та чудесная метаморфоза с трупом льва, которая дала Самсону сюжет для загадки. Человек растерзал льва, хотя обычно происходит наоборот, и эта необычная смерть произвела необычнейшие последствия. Вместо мух – пчелы, вместо смрада – благоухание, вместо трупного яда – целебный мед: «Из ядущего вышло ядомое, и из сильного вышло сладкое»…
Христианам свойственно видеть во всех событиях ветхозаветной истории прообразы Нового Завета. Выйти из этого смыслового (герменевтического) круга прочтения Библии можно разве что заодно с выходом из христианства. Не будем и мы отступать от общего правила и осмелимся предположить, что загадка Самсона – это пророчество о победе Христа над смертью.
Стремлению увидеть в загадке Самсона пророческий смысл способствуют несколько соображений. Во-первых, не будем забывать о Духе Господнем, сошедшем на Самсона при его встрече со львом. Во время войн с филистимлянами такие схождения, как правило, сопровождались даром пророчества (1 Царств 10.6). Да и странно было бы, если бы Самсон не пророчествовал, и харизма его ограничивалась одной лишь мышечной силой да удалью. Это как-то сильно выбивало бы его из ряда других избранников Бога Израиля. А то, что Промыслом Божиим он был от рождения поставлен в один ряд с самыми выдающимися сынами Израиля, подчеркнуто историей его чудесного рождения от неплодной матери, как это случалось до него с Исааком и Иаковом, а после – с Самуилом и Иоанном Предтечей. Примечательно, что разговор Ангела с родителями Самсона очень напоминает разговор Ангела с Иаковом при наречении последнему имени Израиль (сравни Быт. 23 и Суд. 13).
Во-вторых, слишком уж в точку «бьют» символы загадки. Поедающее и сильное с одной стороны – поедаемое и сладкое с другой. Для находящегося в семантическом поле Библии сразу срабатывают ассоциации с божественным именем Шаддай (Всемогущий), со словами закона «Бог твой, есть огнь поядающий, Бог ревнитель» (Второзаконие 4:24) и другими местами, атрибутирующими Богу качества сильного, яростного и смертоносного существа. На другой же стороне нас встречают не менее значимые ассоциации, связывающие атрибут сладости и с акафистом «Иисусу Сладчайшему» и с апокалиптической книгой познания, принятой Иоанном из рук Ангела и оказавшейся в устах боговидца «сладкой, как мед» (Откр.10.9-10). И, конечно же, превращение в «ядомое» Того, кто раньше был окружен атрибутами силы и власти, практически безошибочно указывает на стоящее совершенно особняком в наследии авраамистических религий откровение об искупительной жертве Христа: «Иисус же сказал им: истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни» (Ин. 6:53).
И, наконец, трудно дать более приземленное толкование загадке Самсона в исторической перспективе, ибо жизнь иудеев после завершения эпохи судей и наступления эпохи царей едва ли стала слаще. И даже после победы над филистимлянами, одержанной Давидом, внутренние и внешние распри не позволяли правителям Израиля и Иудеи совлечь с себя образ льва. Упование же на достижение покоя и мира все больше перетекало в плоскость мессианских пророчеств, которые, согласно христианской доктрине, нашли свое исполнение во Христе.
Итак, Самсону было открыто, что удивительная метаморфоза, произошедшая со львом, произойдет когда-нибудь в отношениях Бога и человека. И связана она будет тоже с преодолением страха, с борьбой и победой, с раскрытием новой степени власти человека над природой и над собой и с преображением той темной неизвестности, лежащей пред всеми нами, которую мы называем смертью. Раньше человек приносил жертвы Богу, и Бог принимал или отвергал их. Теперь вочеловечившийся Бог Сам принесет Себя в жертву, предложив питаться Его Плотью и Кровью. И часть людей жертву примет, а часть отвергнет. Раньше Бог являл Себя в силе – творящей, устрашающей, поддерживающей порядок и карающей за преступления. Но Он всегда звал человека к более высоким и более доверительным отношениям. И когда человек, подобно Самсону, одолевает темные силы страха, мешающие ему любить Бога, тогда и Бог являет Себя как Любовь. Смерть во Христе становится началом вечной жизни, медом бессмертия, потому что растерзан лев, пожиравший человека.
Чему же учит нас история встречи Самсона и льва в ее мессианском прочтении? Первая, более освещенная часть истории – сам поединок – напоминает нам о том, что миссия Христа была смертоносным поединком, в котором Он одержал победу. Мы об этом часто забываем, будучи заворожены символами милости, кротости, смирения и безгласности, окружающими фигуру Христа. Правды ради, когда мы мыслим о Христе, образ агнца должен дополняться у нас образом Человека, победившего льва. Продолжение же истории – та ее часть, которая повествует о меде и которая, подобно обратной стороне луны, обычно остается в тени – учит нас самих не бояться смерти и тления. Она выступает ветхозаветным прототипом многочисленных христианских историй об останках святых, источающих благоухающее миро. И лев, убитый Самсоном, и мощи святых – вещественные свидетельства того, что под спудом тления совершается какой-то другой, обычно незаметный процесс – вероятно, тот, о котором сказал апостол Павел: «…То, что ты сеешь, не оживет, если не умрет.<…> Так и при воскресении мертвых: сеется в тлении, восстает в нетлении; сеется в уничижении, восстает в славе; сеется в немощи, восстает в силе; сеется тело душевное, восстает тело духовное (1 Кор. 15:36, 42-44).
Подписывайтесь, если было не скучно.