Анатолий Сурцуков
Наше поколение авиаторов заняло историческую нишу на ленте времен, характерную тем, что воспитывалось в советский период на примерах былинных героев Великой Отечественной войны и отдаленно – Гражданской войны.
Ну, Гражданская война воспринималась нами опосредованно, через книги-фильмы-статьи-передачи. А вот Отечественная (не переношу, когда Великий период истории нашего государства именуют в пошлом сокращении ВОВ!) – она была тут, рядом. Еще вокруг были ее воители, с одежды которых, образно говоря, не выветрился запах сгоревшего пороха. Еще кое-где в полях, лесах стояла неубранная подбитая военная техника, наша и немецкая, являясь наглядным памятником событий тех недалеких лет. Еще ветераны-герои той войны были полны сил и могли с непотухшим огнем в глазах рассказывать про лично их коснувшиеся события. Еще память народная была свежа воспоминаниями о пережитом…
Отдельное место в нашем восприятии той поры занимали рассказы о подвигах летчиков-Героев. А уж дважды, а тем более трижды Героев знала вся страна, ну а мы, летчики – все подробности их биографии и боевой деятельности.
В пору, когда я учился в Военно-воздушной академии имени Ю.А. Гагарина, начальником ее был дважды Герой Советского Союза Маршал авиации Скоморохов Н.М., его заместителем – Герой Советского Союза Ковачевич А.Ф., начальником командного факультета – Герой Советского Союза Пургин Н.И.
Целое созвездие таких масштабных личностей освещало нам путь к свершению уже наших ратных дел и подвигов на полях славы Отечества!
Пафосно, конечно, звучит, но отражает реальную картину тех лет. Нам они казались весьма, как бы это поделикатней выразиться, пожилыми людьми, из ТОЙ еще эпохи, а ведь были они в ту пору еще полны сил, энергии, жажды деятельности, командирской хватки и решительности, местами переходящей в начальственную жесткость, как и положено на тех должностях, которые им доверила партия и правительство. Сейчас я это легко могу себе представить, потому что наше поколение вступило в тот возраст, в котором тогда были они…
Однажды, посреди очередного учебного дня, меня и несколько других слушателей командного факультета срочно вызвали в политотдел академии, где нам поставили ответственную задачу. Дело оказалось в том, что на базе знаменитого на весь мир Музея авиации, располагавшегося на базе академии, снимался сюжет для передачи телевидения «Служу Советскому Союзу». Была в то время такая. Выходила по воскресеньям. И в этом сюжете главную роль должен был играть ТРИЖДЫ ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА МАРШАЛ АВИАЦИИ КОЖЕДУБ ИВАН НИКИТОВИЧ!!!!!!!!!!!!
У нас аж в зобу дыханье сперло! Неужели мы сможем лицезреть того самого знаменитого на весь мир аса, сбившего в Отечественной войне больше всех из наших летчиков самолетов врага! Про него столько читали, столько фильмов видали, столько разговоров о его приемах проговорили. На занятиях в академии его опыт изучали! Конечно, все мы были счастливы подвернувшейся нам возможности!
Наконец мы оказались в зале музея, где был выставлен истребитель Ла-7, на котором Иван Никитович заканчивал войну.
Самолет сиял свежей краской, на его борту ослепительным иконостасом сияли 64 красные звезды – по числу сбитых самолетов.
В зал стремительной походкой вошел-вкатился небольшого роста человек в кителе, увешанном геройскими звездами и казавшимися невообразимыми по величине орденскими планками. Простое русское лицо его сияло здоровьем, довольством жизнью и удовлетворением от произведенного на нас эффекта.
Мы были просто ошарашены его величием в простоте, когда уже ничего никому не надо было доказывать, демонстрируя признаки масштабности личности.
Иван Никитович подошел к нам, запросто поздоровался и завязал профессиональный разговор о налете, об учебе, о жизни вообще и в академии, в частности. Между делом, как-то вскользь, он упомянул, как в Корее задал перцу со своими ребятами американцам, «на аванс», как он выразился. Мы смотрели на него во все глаза, слушали во все уши, широко раскрыв рот, боясь упустить хоть мгновение от этого общения с человекомлегендой!
Тут в зал влетела растрепанной фурией пестро одетая, неопределенного возраста женщина в модных очках, окруженная «нукерами», вооруженными различной снимательно-записывающей аппаратурой. Не теряя времени на то, чтобы представиться, сразу, с места в карьер, отдавая команды зычным командирским голосом, расставила по местам нас, массовку, операторов и звукорежиссеров.
Мы, в общем-то, исходя из анализа всех признаков, догадались, что командует парадом эта мадам, и что она и есть тот самый телевизионный режиссер передачи.
Подлетев к Маршалу, «какаду», как мысленно я ее сразу окрестил, стала ставить Легенде актерскую сверхзадачу.
По ее замыслу, прославленный ас должен был со стороны хвоста подойти к своему фронтовому другу-самолету, поздороваться с ним, ласково погладить по фюзеляжу, как оглаживают при встрече доброго коня, обойти его, заглянуть в кабину, затем потрясти винт, и, отдавшись нахлынувшим воспоминаниям, уронить скупую мужскую слезу на плоскость, повернувшись налево, навстречу вперившемуся в глаза прожектору, чтобы сподручнее было оператору схватить крупный план! В-о-о-от!
Тут же к Ивану Никитовичу подскочил ассистент режиссера, молодой еще совсем пацан, и ни слова не говоря, бесцеремонно сунул прямо ему под нос экспонометр, замеряя уровень освещенности «объекта». Ни один мускул не дрогнул на лице Маршала, хотя я бы, наверное, чисто рефлекторно, среагировал бы на такой тычок в нос ответным хуком слева.
Телевизионщики долго выставляли свет, звук, камеры и проводили прочие приготовления, гоняя нас, массовку, с одного места на другое. Наконец, они закончили свои приготовления, и раздалась команда: «Мотор! Пошел, Иван Никитич!».
Всемировая звезда приосанилась и вошла в кадр. Неспешно подойдя к самолету, остановился Иван Никитович у хвоста, погладил круп своего боевого коня, задумался, и почему-то, вынув из кармана платок, высморкался.
Тут же на него набросилась режиссерша, и, не сбавляя тона ни на йоту от командно-директивного, принялась объяснять, чего можно, а чего нельзя в кадре делать. «А, ну понятно», – спокойно прогудел Маршал.
Снова и снова делались попытки снять этот небольшой эпизод, но каждый раз что-то мешало. То свет не вовремя выставили, то звук не включили, то камера не там стояла. И каждый раз Маршал безропотно возвращался на свою исходную позицию, видимо, давно привыкнув к такого рода мытарствам. Каждый раз при срыве очередного дубля режиссерша каркала: «Это кино, Иван Никитич, это – кино!», мол, так уж тут все устроено, что без мытарств ничего не бывает.
Тут в зал вошла мамаша, держа за ручку ребенка, девочку двух-трех. Девчушка была необыкновенно хороша той естественной, наивной красотой, которая характерна для детей в таком возрасте. Шепнув что-то ей на ушко, мамаша вручила девочке букет цветов и слегка подтолкнула ее навстречу дяденьке в кителе со значками. Девчушка, улыбаясь широко и счастливо, засеменила в самый центр «группы товарищей». Личико ее, как солнышко, ослепило всех лучами невыразимого обаяния, всеподавляющего умиления и теплоты. Маршал, присев и широко расставив для заключения в объятия маленького чуда руки, двинулся ей навстречу, гудя низким басом что-то невразумительноумилительное.
И тут стремительным коршуном на них спикировала режиссерша, разведя их руками в разные стороны, как рефери на ринге, объясняя, что это должно войти в кадр! Но сколько потом ни пыталась она построить мизансцену, ничего из этого не вышло.
Чудо не происходит дважды! Девочка смущалась, жалась к маминой ноге, и ни в какую не хотела больше идти навстречу прожекторам, хлопушкам, большим дядькам, которых было много, да и провода мешались на полу. В общем – закатилось солнышко….
Тем не менее, худо-бедно, после долгих мытарств эпизод встречи двух боевых друзей – самолета и летчика, снять удалось.
Выдохнули мы слегка, но тут «какаду» снова пристает. Говорит, что нужно снять кадр, где, якобы, ну совершенно случайно оказавшись в музее, группа слушателей академии, увидев прославленного аса, подходит к нему, окружает, завязывается оживленная беседа, в ходе которой все вдруг отчего-то смеются.
Ну что ж, задача поставлена, выполняем. Телевизионщики выставили свет, камеры, и по команде режиссера мы дружной толпой двинулись к Ивану Никитовичу, окружая его со всех сторон.
Звукорежиссер торопливо сунул внутрь образовавшегося кружка пилотов микрофон на длинной штанге.
– Ну вот, – как бы продолжая разговор, начал Маршал, – после войны я написал трактат «О пользе мата в деле управления войсками»!
Звукорежиссер поспешно выдернул из-под толпы свою удочку. А мы как заржем во всю ивановскую, настолько неожиданным и дерзким по тем временам показалась нам такое утверждение! Это было настолько естественно и дружно, что последующего дубля не потребовалось. Все сняли с одного!
А Иван Никитович после того, как взрыв смеха осел, продолжил:
– Мне сказали – нет, нам такой трактат не нужен. А зря! Мат в бою – первое дело, без него – никак!
Мы снова дружно засмеялись, а Иван Никитович еще долго объяснял нам суть своего предложения и исторические аспекты применения крепких бранных выражений во время ведения боевых действий в разное время у разных народов...
Кстати, неплохая тема для диссертации соответствующих специалистов…
Целый день мы провели в музее, снимая разные ракурсы и кадры эпохального замысла великой режиссерши. Ну, а в передачу вошло секунд пятнадцать, из которых секунд семь группа слушателей дружно смеется непонятно над чем…