Рассказ Анны Леонтьевой "Детали и проповедники" из книги "Голос в эфире. Истории, которые были услышаны", вышедшей недавно в издательстве "Никея".
Не секрет, что считывание информации о другом человеке идет у нас не через его слова и даже не всегда через его поступки — а через очень тонкое интуитивное восприятие. Мы видим , чувствуем человека. Дети так воспринимают родителей. Если папа сказал утром, что надо быть очень добрым и не драться в детском саду, а потом по телефону наорал на подчиненного — папа пошутил. Драться и еще раз драться! Если мама сказала отдать все игрушки в песочнице, а вечером спорит с папой о том, что бюджет не резиновый и сколько можно тратить на твою маму? — все понятно. Игрушки в песочнице нужно попридержать! На самом деле ребенок может не понимать слова «бюджет», он просто видит маму, ее мимику, жестикуляцию, а главное, конечно, — он чувствует ту энергетику, которая идет от нее.
Но я хотела рассказать не о педагогических вещах. Я хотела поделиться своими наблюдениями, как легко считывается информация с нас, когда мы, говоря что-то одно, не то чтобы имеем в виду что-то другое, нет, мы просто в чем-то не уверены. Чего-то не знаем.
Предположим, мы пришли в храм и чувствуем, что тут хорошо. И нам хочется, чтобы наши дети, и родители, и друзья чувствовали здесь то же! Мы уже знаем слова, но еще не имеем такого глубокого настоящего опыта и веры, которые позволяют пастырям вести за собой овец. Мы уже запаслись цитатами из Евангелия и святых отцов — но слова наши почему-то не сворачивают горы и море не расступается перед нами, чтобы спасти нас от войск фараона.
Я помню, как жаловалась мудрому батюшке, что никак не могу обратить в православие свою семью. Да и друзья что-то слушают мои проповеди и как-то неуверенно улыбаются. Батюшка живо оборотился ко мне: «Да вы уже проповедовать хотите?..» Так ясна мне стала неуместность моей новоначальной горячности и в общем самоуверенности.
Я очень внимательна к мелочам. Когда мы приехали в гости к одному владыке, ну то есть очень большому начальнику в церкви, говоря простым языком, — моя дочь, будучи в возрасте противостояния всему клерикальному, шарахнулась в сторону, чтобы не получить его благословения. Владыка бровью не повел, а посадил нас за стол и побежал за чаем и вареньем, а потом на второй этаж — за стулом, которого не хватило дочери. Я видела, как от этой маленькой, но искренней услужливости оттаяла дочь. И снизошла и до владыкиного варенья, и до чая.
Я помню, как после пасхальной всенощной службы другой очень высокопоставленный священник, еле успев переодеться, кинулся на кухню варить проголодавшейся пастве суп, и этот суп показался мне особенно вкусным.
Я оценила терпение иеромонаха, нашего друга, который после всенощной и длиннющей очереди исповедников пришел к нам за полночь, уставший, и, пока я грела угощение, смиренно просмотрел все новые книжки младшего сына с голограммами насекомых. Сын не ложился спать, потому что хотел напугать батюшку! Насекомые на голограммах в увеличенном виде были такие страшные. «Отец Даниил, вам что, совсем не страшно?» — сердился сын. «Николенька, — сказал тогда батюшка, — я только что исповедовал. Мне уже ничего не страшно…»
Со временем я стала примечать эти маленькие пронзительные детали в поведении людей, которых считала настоящими пастырями. Они очень редко говорили пафосные слова. Я не слышала от них через слово «помоги, Господи», «вашими молитвами», «ой, грех-то какой!». Я бы сказала, что, если вы встретите такого приятеля, который слишком будет сыпать подобными словами, — простите его, как мои друзья прощали когда-то меня, ибо я соблюдала все правила, все нужные речевые обороты, но не догадывалась, что маленькие, незаметные, но истинно душевные движения гораздо больше убеждают в нашей неложной любви к Богу и ближнему, чем наши неумелые проповеди.