Ноябрьское утро 1942-го выдалось особенно холодным. Мороз жал больше 20-ти и дыхание приближающейся зимы было обжигающе суровым. До рассвета оставался еще час . В неказистой, покосившейся на бок избушке с земляным полом, в комнатке завешенной цветастой занавеской спали трое детей. Были они погодками и десятилетний Петр, единственный мужчина , не спал, а лишь делал вид, зажмуривая глаза и прикрывая их ладошками. С дровами было туго, и печь топилась раз в день. За ночь же изба выстывала так, что замерзала вода в кадке, а хлеб приходилось рубить топором. Петя не спал, ибо был разбужен непонятным звуком, прорезавшим тишь спящего дома. Кто- то натужно и со свойственным напором храпел и, вероятно, видел радужные сны. Петя знал, какие трели выдает его отец, а звук , издаваемый незнакомцем был чужеродным и совсем не походил на все , услышанное им ранее. Постояльцем их оказался немецкий офицер, облюбовавший их неказистую избенку под свой штаб. Как выяснилось, это был не самый плохой вариант. К соседке, тете Зине, например, расквартировали целый взвод, со всеми вытекающими из этого прелестями и удобствами. Офицер оказался тщедушным, лысоватым человечком с неизменным пенсне на орлином носу. Часами мог сидеть за столом, склонившись над кипой карт, которые были сплошь испещрены разноцветными стрелочками и кружками. Петя знал, что где- то , среди этих черточек ,был и его отец, уж год как шоферивший на просторах их необъятной родины.
Укрытого дедовым тулупом маленького Петра одолевали мрачные мысли. Как же так получилось, что оккупант чувствует себя вольготно и уверенно, лежит в отцовской кровати, да еще и храпит на весь дом? Как же мог это проглядеть наш « Папка» ? В том, что он - отец всех времен и народов сомнений быть не могло. Не зря же соседский дядя Витя наколол его профиль на своей впалой груди. Уж он- то разбирался в людях и ошибиться не мог, ибо был человеком лихим и отчаянным, и клейма на его арестантской шкуре ставить было негде. Видимо заграничный усатый « папка» оказался ловчее и перехитрил своего , не менее усатого , советского противника.
Немцы вошли в их деревню в конце лета, когда было еще довольно жарко. Рукава их кителей были закатаны до локтя, обнажая руки, покрытые рыжими волосами. Кто- то из односельчан разбираясь в знаках отличия, с явным облегчением заметил, что черепов и сдвоенных молний в петлицах их мундиров нет. А значит, это пехотные части, а не карательные войска СС. Рассказы о зверствах последних были всегда на слуху, народу они извели немерено, чем вполне обоснованно заслужили себе дурную славу.
Первым делом, гитлеровцы убили всех собак . Уж не знаю, чем эти хвостатые друзья человека вызвали такую агрессию у завоевателей, но Пелагея Ивановна, мать Пети , в предчувствии беды отпустила их пса на все четыре стороны. Дружок оказался верным и , конечно же, хозяев не предал, чем сразу заслужил пулю из немецкого « Шмайсера»…Труп бедного животного еще пару дней лежал посреди двора, пока пьяный ефрейтор Мюкке не споткнулся через него, разбив нос.
В сердцах он крикнул: Проклятая русская скотина, она и мертвая готова укусить»!
За год на Восточном фронте немцы видимо неплохо освоились, поэтому с хозяйским видом заходили в любой понравившийся им дом , прикрикивая :
- Матка! Курка, яйко, млеко есть? Карашо?
Справедливости ради, стоит заметить, что хорошо было не везде. Стремительно отступавшие части Красной Армии заметно проредили и без того скудные крестьянские запасы.
Петина мама, желая угодить немецкому начальнику, пустила на суп их последнего петуха, и теперь, будить всю округу на рассвете стало некому. Майор вермахта был очень спокойным, даже малость пришибленным, как говорили в подобных случаях односельчане. Единственной его пагубной привычкой и страстью, было курение. Пелагея Ивановна на дух не переносила табачный дым, а потому постоянно чихала и открывала окно настежь.
Петя , будучи внимательным мальчиком, давно уже положил глаз на зажигалку, от которой прикуривал майор. Это была его заветная места, она притягивала взгляд и очаровывала одновременно. Однажды, улучив момент, когда постоялец вышел во двор, Петр вытащил из кармана, висящего на стуле кителя, злополучный кусок металла с тисненным профилем орла на боку. Как и следовало ожидать, пропажу зажигалки немец обнаружил быстро. Он вытащил спрятавшегося под кроватью мальчика и, цепко ухватив его за ухо , протащил по всей комнате, приговаривая
« Руссишь швайне» !!! « Руссишь швайне»!
Лишь много лет спустя Петр узнал, что немец обозвал его свиньей, что ж , ему наверное, было виднее. Хотя офицеру это не помогло, и пристанище он свое нашел в братской могиле с трупами своих земляков, невзирая на происхождение и звания. Зажигалку мальчик так и не выдал, но тяга к курению у него пропала навсегда. Петина деревня впоследствии 3 раза переходила из рук в руки… Трупы русских и немцев лежали вперемешку, одинаковые в своей наготе и без сапог. Когда деревню брали советские войска, то мат стоял неимоверный, как говорится трехэтажный…
Златокудрому поэту было бы чему поучиться, если бы он остался жив.
Но всё это будет потом, а пока, Красная Армия пятилась к Волге и войне, казалось, не будет конца и края. Ворочаясь в постели, Петр пальцем целился в воображаемого врага, издавая звук « пффф». Таким образом, он делал свой вклад на благо Великой Победы, и мысленно просил боженьку о помощи...