Герои Союзного государства
Как семь медсестёр спасли от карателей 30 тяжелораненых бойцов. Все вместе они провели в подземном госпитале больше полумесяца – без света, воздуха, еды и воды
Эта история кажется невероятной, за гранью понимания – неужели человек способен такое выдержать и пережить?! Всех её участников уже нет в живых, и то, что произошло с ними в июне 1944 года, перед самым освобождением Белоруссии от фашистов, может показаться красивой партизанской легендой. Но это суровая быль. Семь медсестёр, 5-летняя дочка одной из них и 30 тяжелораненых и больных бойцов почти три недели провели в вырытых среди болот и тщательно замаскированных сверху землянках. По сути, заживо погребённые в двух тесных и душных подземельях, они спаслись от карателей, ни разу не поднявшись наверх, – 18 суток без света, воздуха, запасов воды и продуктов. И хотя сохранились документальные свидетельства выживших, издана книга, а в 1980-е на «Беларусьфильме» был снят документальный фильм, об этом беспримерном подвиге даже в самой Беларуси сегодня знают далеко не все.
Советская власть в тылу у фашистов
В Музее народной славы посёлка Бегомль Витебской области есть небольшая экспозиция, рассказывающая о подземном партизанском госпитале: послевоенные фотографии медсестёр и бойцов, их письменные рассказы, вырезки из газет, медицинские инструменты... Российские и белорусские журналисты побывали здесь во время пресс-тура, организованного Постоянным Комитетом Союзного государства и Национальным пресс-центром Беларуси к 75-летию освобождения республики от немецко-фашистских захватчиков.
Бегомль – небольшой посёлок в Докшицком районе Витебской области. Из достопримечательностей – памятник-самолёт Ил-14 на въезде, две церкви, старая и новая, и, собственно, сам музей – здание из красного кирпича 1890 года постройки, где до 1985 года располагалась школа. Оккупированный немцами в самом начале войны, Бегомль стал центром партизанского сопротивления, и было оно столь упорным и грамотно спланированным, что в декабре 1942 года партизанской бригаде «Железняк» удалось отвоевать у фашистов практически всю территорию района и удерживать её полтора года, вплоть до освобождения Белоруссии! Какой ценой, можно понять, даже не заходя в музей. У здания, где во время недолгой оккупации фашисты устроили гарнизонные казармы, был самый жаркий бой, на кирпичах до сих пор можно видеть отметины от пуль и осколков снарядов.
Трудно представить: глубокий вражеский тыл, кругом оккупанты, а здесь восстановлена советская власть: выходит газета, работают райком партии, штаб, мастерские и госпиталь. На устроенный партизанами аэродром садятся самолёты с «большой земли»...
Каратели шли стеной
Фашисты не раз пытались выкурить партизан из Бегомля, устраивали карательные походы. Но тщетно. Самая масштабная операция – Kormoran («Баклан» – нем.) – была предпринята уже перед самым освобождением Белоруссии, в мае – июне 1944 года.
– Вермахт бросил против бегомльских партизан более 80 тысяч солдат, авиацию, технику, – рассказывает младший научный сотрудник музея Алла Королевич. – Силы были неравные. Каратели прочёсывали лес практически сплошной цепью – на расстоянии 1,5 метра друг от друга, по 700 человек на километр. В живых не должно было остаться ни одного партизана.
В начале июня немцы захватили бегомльский аэродром, последние самолёты взлетали уже под вражеским огнём. Недалеко от аэродрома находился госпиталь, куда свозили бойцов из всех партизанских отрядов. Но около 30 тяжелораненых и больных тифом партизан не успели эвакуировать.
– Раненые и больные, кто мог двигаться, брали оружие и уходили из госпиталя в свои отряды, – вспоминал после войны Николай Селюк, комиссар отряда № 8 бригады «Железняк» (свидетельства его и других участников событий есть в документальной ленте «Восемнадцать дней и ночей»). – Эти 30 никуда уйти не могли. Были среди них и без рук, и без ног. Многие без сознания, бредили – это в основном тифозные…
Командование решило спрятать этих бойцов в подземном госпитале. В районе деревни Савский Бор, километрах в 20 от Бегомля, выкопали две землянки на опушке между болот. Очень тесные, 10 метров в длину, 2 – в ширину, метр – в высоту. Глубже нельзя, иначе болотная вода затопила бы землянки. Передвигаться внутри можно было только ползком или на четвереньках.иорама подземного госпиталя
– В одну яму поместили тифозных больных, в другую – раненых, – продолжает Алла Королевич. – Выкопанную землю высыпали в болото, ямы сверху тщательно замаскировали – укрыли брёвнами, устлали дерниной и мхом, даже кусты можжевельника посадили. В корнях соседней сосны устроили воздуховод. Оставили небольшой запас продуктов и медикаментов – предполагалось, что в подземном лазарете люди пробудут не больше двух-трёх дней, а потом фашистов прогонят. Но они провели там 18 дней и ночей, предположительно с 10 по 28 июня.
Остаться вместе с ранеными вызвались семеро медсестёр и санитарок. Вот их имена: Евфросинья Грибоедова, Наталья Кульба, Надежда Терех, Лидия Родион, Лидия Болбукова, двоюродные сёстры Лукерья и Антонина Передня. Тоня – самая младшая, 15 лет. Самой старшей, Фросе Грибоедовой, было 29. До войны она работала заведующей сельским ФАПом, а осенью 1942-го пришла к партизанам вместе с трёхлетней дочкой Лилей. Девочка постоянно болела, и мать, конечно же, не отдала её никому, оставила с собой. На тот момент Лиле было пять лет.
Начальник санитарной службы партизанской бригады Василий Лещинский рассказывал, что девушки сами вызвались остаться с ранеными:
– Как прикажешь живому человеку добровольно в землю замуроваться? У больных и раненых другого выхода не было: или под землю, или в землю… Евфросинья Ивановна Грибоедова, фельдшер наш, первая сказала: «Я буду с ранеными: что им – то и мне». Думал я, что медсестёр уговаривать придётся. А Наташа Кульба – красавица была такая, что глаз не отвести, – говорит: «Не надо, Василий Иванович, нас просить. Нужно – значит, нужно. Мы остаёмся с больными и ранеными. Не бросать же их одних...
Командир бригады «Железняк» Иван Титков оставил сотню бойцов для охраны госпиталя. Отряд должен был находиться неподалёку и, если каратели подойдут близко к убежищу, увести их, вызвав огонь на себя.
– Комбриг попрощался с нами, как со смертниками: понимал, что такое сто человек против нескольких тысяч, – вспоминал после войны Николай Селюк.
В землянках устроили нехитрый быт. Нары для больных накрыли еловыми ветками, жердяной пол застлали самодельными половиками. Туалетом служила вырытая ямка.
Питались в основном сухарями, распределяли их маленькими частями, было немного сала. Те раненые, что были без сознания, не ели. Но сёстры всё равно берегли для них сухари, чтобы поддержать силы больных, когда те придут в себя.
– Для воды выкопали ещё одну ямку – «колодец», – рассказывает Алла Королевич. – В ней скапливалась болотная жидкость, её фильтровали через бинты и марлю. Потом стала пропадать и такая вода. Отжимали грязь, собирали воду буквально по каплям.
Скоро воздуховод засорился, стало трудно дышать, погасли свечи-коптилки, сделанные из гильз.
– Задыхаться мы начали на вторые сутки, перестали гореть свечи, спички вспыхивали и сразу гасли. – Так Евфросинья Грибоедова вспоминала эти страшные дни. – Мы всё делали на ощупь: меняли повязки, давали лекарства. Разобьём ампулу кофеина, процедим через марлю, чтобы осколки не попали, и даём из кружки. В конце землянки был «колодец» сделан – яма глубиной в метр. Вода в ней собиралась болотная, вонючая. Доползёшь на коленях, зачерпнёшь полкружки и назад. Больные и раненые всё время хотели пить. А тут у Лили моей ещё приступ малярии начался. Нам всем жарко, душно, а она просит: «Мама, обними меня, мне холодно».
– Когда закончилась вода в «колодце», мы попробовали углубить его. Копали кружками, руками. Воды не было, была только мокрая липкая грязь. А больные то приходили в сознание, то снова теряли его, просили пить. Казалось, если бы можно было, кровью своей напоила бы, только бы они не страдали, – рассказывала самая юная медработница Антонина Передня.
А вот воспоминания Тониной сестры, Лукерьи Передни:
– Воздух к нам только через дупло старой сосны поступал. А дупло совсем маленькое… Грибоедова приказала нам, чтобы меньше воздуха тратить, не двигаться. Ну а как ты не будешь двигаться, когда больные стонут, просят то пить, то судно поднести. Ползёшь, голова кружится, плохо, сердце где-то в горле колотится, вот-вот сомлеешь. Но надо же! Кто же его напоит? Я только одного боялась: вдруг кто-нибудь умрёт, куда мы его денем? Так и будет лежать среди живых. Думала, если выживу, то никогда уже спину не разогну – всё время на четвереньках и на четвереньках, как собака…
Потеряли счёт времени
По счастью, от антисанитарии и грязной болотной воды не начался мор, никто в госпитале не умер. Невозможно было понять, что там наверху – день или ночь, под землёй потеряли счёт времени. Многие бойцы бредили, были на грани безумства, но когда сверху послышалась немецкая речь, стали рваться в бой.
Работникам Бегомльского музея после войны удалось разыскать троих раненых, которые лечились в этом госпитале: Ивана Архипенко, Владимира Белявского и Бронислава Полянского.
– Пришёл я в себя от выстрелов наверху, где-то над самой головой. Никак не пойму, где я и что со мной, – вспоминал Полянский. – Полутемнота, где-то в углу еле-еле горит свеча. Справа и слева от меня лежат незнакомые люди, то ли живые, то ли мёртвые, кто-то стонет. Грудь разрывается от нехватки воздуха. Ко мне наклонилась какая-то девушка и шёпотом сказала, что я болен тифом и нахожусь в подземном госпитале... Стрелять начали совсем рядом, из пулемётов и автоматов. И тут мы все услышали над собой немецкую речь. Замерли и не дышим. А партизан, который рядом со мной лежал, как подскочит и как закричит в бреду: «Бей фашистскую гадину!»
– Больше всех кричали, командовали и поднимали людей в атаку двое раненых, – запомнила Евфросинья Грибоедова. – Две сестры сидели возле них и затыкали им рот тряпками. И так держали. Смотрели только, чтобы не задохнулись. Так они девчатам чуть руки не поломали. А что ты им сделаешь? Без сознания же, ничего не помнят, а мужики они сильные.
Все знали, какие изощрённые зверства фашисты творят над партизанами. Поэтому медсёстры решили взорвать себя и раненых, если укрытие обнаружат, в госпитале был один карабин и несколько гранат.
Из свидетельства Владимира Белявского:
– Я хорошо не помню, что происходило именно со мной. Помню только, что партизаны много раз порывались выйти вон и дать последний бой. Одним карабином и тремя гранатами. Мол, лучше умереть наверху от пули, чем задыхаться и гнить живым тут, внизу. И каждый раз их удерживали сёстры и санитарки. Удерживали не столько силой, сколько своими ласковыми и нежными словами. У этих девочек, которых мы видеть не видели, а только слышали, было столько силы, веры, любви. Столько жизни, что мы, мужики, снова себя ощущали мужиками, ответственными за эти девичьи судьбы...
Когда блокада наконец была снята, партизаны уже и не надеялись, что в госпитале остался кто-то живой.
– Услышали шум над люком и поняли: это конец. Две гранаты взяла Наташа Кульба, одну я, усики отогнули, ждём, – рассказывала Евфросинья Грибоедова. – Договорились, что бросаем одновременно по моей команде: она дальше, а я прямо под ноги нам. Слышим, люк поднялся, песок на нас посыпался. Вот и всё, думаю, кончилась жизнь. Не себя, Лилю жалко. Хорошо, что никто в темноте слёз моих не видит. «Бросай!» – шепчет Наташа. А у меня вдруг сердце застекленело и какое-то необычное спокойствие наступило. Словно я уже с того света смотрю. «Пускай люк отроют, – шепчу в ответ. – Чтобы хоть один из них вместе с нами околел». Подготовила гранату, жду. А сверху голос: «Не бойтесь, это мы!»
Это был голос Николая Селюка. По его словам, Грибоедова только и смогла ответить на вопрос «Сколько вас?» – «Все». И потеряла сознание. Гранату из крепко сжатых пальцев вынимали партизаны. Ни стоять, ни ходить, ни смотреть на свет освобождённые из подземелья не могли. Только дышали и никак не могли надышаться.
Хотя после войны прошло уже 75 лет и ни одного из участников этого невероятного спасения уже нет среди нас, бегомльские музейщики продолжают буквально по крупицам собирать факты и открывать имена. Так, несколько лет назад стала известна фамилия ещё одного бойца, спасённого сёстрами подземного госпиталя. Из Краснодарского края в музей приехал Григорий Толмачёв. Он внимательно выслушал экскурсию, а у диорамы подземного госпиталя признался, что в этих землянках, совсем ещё молодым парнишкой, был и его отец Тимофей Толмачёв. Он тогда выздоровел и, сколько жил, всё время хотел приехать в Бегомль. Но здоровье и обстоятельства не позволяли.
– Я счёл своим долгом побывать здесь – в память об отце, – рассказал посетитель.
К СВЕДЕНИЮ
К началу 1943 года в Белоруссии действовали 512 партизанских отрядов, объединявших более 56 тыс. партизан. В Бегомльском районе с декабря 1941-го действовал партизанский отряд «Романа», который вскоре перерос в партизанскую бригаду «Железняк». Крупнейшей операцией железняковцев стало освобождение райцентра Бегомль, через который проходили стратегические автодороги, соединявшие Минск, Витебск, Борисов, Докшицы, Лепель. Отвоёванная у фашистов Борисово-Бегомльская зона площадью свыше 8 тыс. кв. км удерживалась под контролем партизан с декабря 1942 года вплоть до освобождения Белоруссии летом 1944 года.
Максим БРУСНЕВ, Москва – Витебская обл.
Фото: Михаил ФРОЛОВ, РГАКФД, Бегомльский музей народной славы
© "Союзное государство", № 5, 2020
Дочитал до конца? Было интересно? Ты знаешь, что надо сделать, чтобы поддержать автора и журнал!
Материалы по теме:
Что кричали, бросаясь в атаку?
Экипаж Т-34 дрался в окружении 14 дней и ночей