Бывают странные сближенья. А бывают закономерные. Если два английских автора- ровесника всю жизнь рассказывают о преступлениях, наказаниях, зле, жертвах, виновных, невиновных, сильных, беспомощных, справедливости и беззаконии, то рано или поздно их произведения пересекутся.
Два главных морализатора массовой культуры, которую они давно переросли, войдя в сонм настоящих классиков – дама Агата Кристи и сэр Альфред Хичкок. Нет, Хичкок не экранизировал произведения Агаты Кристи. Просто они доходчиво говорили об одном и том же. Другое дело, слушали ли их – жанр детектива обычно считается развлекательным и поверхностным. Это не совсем так. Развлекательным – да, поверхностным – нет. Не в случае с признанными классиками. Знакомые с детства сказки тоже принадлежат к развлекательному жанру, но в первую очередь их функция воспитательная. Особенно у страшных сказок. Кристи и Хичкок тоже сочиняли страшные сказки, в которых зло всегда наказано.
Три их страшные историй (довоенная, предвоенная и во-время-военная) пересеклись в десятилетие с 1933 по 1944 годы. Объединившая их тема – право человека самому устанавливать для себя законы.
В 1933 году выходит роман Агаты Кристи «Убийство в «Восточном экспрессе». В 1939 году – роман «Десять негритят». В 1944 году Альфред Хичкок снимает фильм «Спасательная шлюпка». Вместе они составляют трилогию о границах дозволенности, о праве, справедливости, произволе, мести и возмездии. Книги с фильмами в одном разговоре трудно объединять, а вот явления массовой культуры можно – особенно те, которые претендуют на громкое высказывание.
В романе, написанном в начале 30-х, далеко от дома, на Востоке, в несколько оторванном от привычного контекста мире, Агата Кристи четко проговаривает право человека не просто на справедливость, а на месть. Достаточно странное высказывание законопослушной писательницы. И ожидаемое, если вспомнить все ее речи о природе преступников, которых она осуждала самым строгим образом. Она позволяет своим героем преступить закон и оставляет их безнаказанными. Горе, страдания, чувства жертв всегда её очень заботили (в отличие от судьбы злодеев) – исходя их этого, она встает на сторону этих жертв и позволяет им преступить все мыслимые границы и заповеди, исповедуя ветхозаветное «око за око». В этом романе она проговаривает, что если человеку отказали в праве на справедливость, то тогда он имеет право на всё. Крайне беспечный тезис. И очень скользкий путь, по которому она второй раз уже не пойдет.
Взяв ту же тему – наказание преступников в обход закона, Агата Кристи в романе «Десять негритят» отказывает кому-либо в праве вершить суд от своего имени, какая бы цель при этом ни провозглашалась. Потому что, пока создавался роман, дело шло к 1939 году, и уже невозможно было не заметить, к чему привело необратимое «право обиженных», которым преступные манипуляторы объяснили, что они могут взять реванш, и которые ввергли мир в кровавый хаос. Чтобы раз и навсегда поставить точку в теме «сатисфакция любой ценой», человека, который огласил, что хочет восстановить справедливость собственными руками (а руки те оказались по локоть в крови), Кристи обозначила как опасного сумасшедшего и маньяка.
Заданную тему подхватывает кино. Во время войны, в 1944 году, выходит фильм Альфреда Хичкока. Фильм-провокация, фильм-вызов. В титрах обозначено, что он снят по рассказу Джона Стейнбека. Но на самом деле Хичкок остался недоволен его подходом к теме, привлек одного сценариста, но что-то пошло не так, потом другого, а в итоге все точки в сценарии всё равно расставил сам Хичкок. Что неудивительно: по чьим бы произведениями не снимал он свои фильмы, это всегда в первую очередь фильмы Хичкока, а дальше фамилии романистов, писателей, сценаристов следуют от него на очень большом расстоянии.
В фильме в первую очередь обращаешь внимание на провокацию чисто техническую. Действие картины не выходит за рамки лодки. Десяток персонажей в шлюпке – и полтора часа экранного времени. Провокация гораздо более серьезная – сама история. Немцы топят американский корабль, а потом в лодке со спасенными пассажирами и членами команды оказывается тот самый немец, который потопил их корабль… Хичкок называл свой фильм микрокосмом войны. Ему было важно показать, насколько необходимо быстро объединяться перед лицом общего врага. Поведение героев было подсказано ему поведением союзников в начале войны, включая капитулировавшую Францию, медленно раскачивающиеся второй фронт (фильм вышел до высадки в Нормандии) и долгое непосредственное неучастие в войне Америки: Хичкок оставался англичанином и хорошо помнил, что Англия воевала с 1939 года, а Америку вынудили открыть боевые действия только в 1941 года.
Фильм был встречен прохладно, особенно в американской глубинке. Вероятно, зрители узнавали в персонажах самих себя, и им это очень не нравилось – само собой, учитывая безжалостность Хичкока в изображении даже малейших человеческих пороков. Персонажи собраны действительно неприятные. Циничная журналистка. Хам коммунист-уголовник. Религиозный ханжа-полуолигарх. Глупая медсестра, которая признается, что рада кораблекрушению, потому что оно решило ее личные проблемы. Хороший, но недалекий парень-рохля, который не понимает, что из себя представляет его подружка, и который, единственный умелый моряк на лодке, боится взять на себя ответственность. Молодая мать, однажды уже попадавшая под бомбёжку, которая отправилась во время войны через океан, кишащий вражескими подлодками, чтобы показать ребенка мужу. Абсолютно беспомощные в экстремальной ситуации люди, которые ничему так и не научатся, и на контрасте с ними – враг, который всё умеет, всё может, всё знает и постепенно всё прибирает к рукам… Он умеет спасать себя, они – нет. Изображена ситуация экстремальная во всех отношениях. Это не только заброшенность в открытом океане в хрупкой шлюпке с минимальными запасами еды и отсутствием навигационных навыков. Это громадная проблема, с которой раньше герои не сталкивались – что делать с тем, кто воплощает для них зло, что делать с немцем-врагом? Казнить нельзя помиловать. Правил нет, и они должны сами их установить – или всё-таки правила есть? Дальше начинается территория спойлеров, без которых невозможно говорить ни о фильме, ни о заявленной теме.
Сюжет чем-то похож на схему «10 негритят». В лодке их тоже десять, считая ребенка. Потом девять, потом восемь, семь… Один против всех, все против одного – но не очень против, потому что они долго не понимают, кто перед ними и что происходит. Дальше аналогии с «негритятами» заканчиваются, и начинается подобие «Убийства в «Восточном экспрессе», когда, объединившись, герои кое-как решают проблемы, а там поспевает и божья помощь - но при этом этический финал остается открытым.
Самый важный персонаж на борту – чёрный стюард Джордж Спенсер. Он отказывается принимать участие в голосовании о судьбе немца, не участвует в общих действиях и даже пытается им помешать: он слишком хорошо представляет себе, что такое суд Линча, в отличие от остальных – белых – героев. Да, война, враг, убийца, да, беспомощно, глупо и вредно выглядят примиренческие речи бизнесмена, но ассоциацию с судом Линча Хичкок всё-таки прописал. И показал героев, как толпу, в самом неприглядном ракурсе.
В интервью Франсуа Трюффо Хичкок пояснял, что во время драки снимал их со спины, чтобы они выглядели как свора собак. Зрители после фильма остаются растерянными: какая бы ни была концовка фильма, осадок остается – от действий пассажиров и в начале, и в середине, и в конце. Их изначальная глупость, разобщенность, неумелость привели к гораздо большему злу, чем оно могло было бы быть, веди они себя с самого начала разумно, слаженно и не выясняя друг с другом отношений. Но издержки классового общества дали о себе знать, и герои слишком занимались собой, чтобы принимать правильные решения – и в итоге стали еще хуже, чем были.
Идейный коммунист-кочегар на первый взгляд вроде бы всё время прав: он клеймит и цинизм журналистки, и богачей-угнетателей (и даже не подает руки владельцу судоверфи). Он настаивает на самосуде, потому что «мы сами устанавливаем здесь законы» (в ответ на возражения о незаконности расправы), он подозревает немца в двойной игре, напоминает, что гремучая змея никогда не перестает быт гремучей змеей (потом в кадре будет параллель дудочки Джорджа с дудочкой заклинателя змей). А по ходу фильма он предстает не таким уж и правильным – он одержим жаждой власти и подчинен своим комплексам, он явно сидел в тюрьме, он бабник, а ближе к концу его обвиняют в том, что он шулер. И как теперь относится к его речам? Или бизнесмен, который желает голосовать по любому поводу, показной либерал, сторонник христианских принципов – и он же делец, конформист, готовый встать на сторону врага: вот и цена его правильных слов и его набожности. Как теперь относиться к тому, что он говорил вначале, хотя это были правильные слова: что у них нет права судить человека, что надо соблюдать законы, не считать человека злодеем, пока его не выслушают?
«Власть – это мы», - говорит еще один герой, Стэнли Гэррет. И как же они распорядились своей властью? В финале есть замечательный разговор коммуниста Ковака, моряка Гаррета и журналистки Кони Портер. Ковак, который в начале фильма настаивал на расправе, сейчас говорит, что не знает, что делать с людьми, подобными немцу Вилли. Стенли, который был против расправы, сейчас весь в сомнениях и вспоминает погибших. А Кони, которая попеременно разделяла обе точки зрения, говорит, что, возможно, только мертвые это и знают. Герои были уверены во всём, не имея опыта – получив его, они уже не уверены ни в чём.
В конце они приблизились к пониманию того, что не их дело было принимать решение о судилище: что бы они не сделали, они были неправы. А прав был черный стюард, бывший карманник, давший святой обет не совершать преступлений, не желавший принимать участие в беззаконии, прекрасный семьянин, который уберег фото жены и детей в страшный шторм – он вообще единственный из всей компании, у кого есть семья, к которой относится с большим уважением, он называет свою жену миссис Спенсер, а не по имени, как все остальные, когда перебирали в разговорах своих близких.
Именно он, а не изображающий из себя доброго христианина бизнесмен, помнил молитвы и прочитал в скорбный момент 22-й псалом («Господь – пастырь мой») и он же подвергался насмешкам за упование на того, кого он назвал мотором их утлой шлюпки. Джордж живет правильно – но он последний, к кому остальные на лодке стали бы прислушиваться. У него есть итог пройденного пути – у них нет.
22-й псалом любила и Агата Кристи, она цитирует его в «Десяти негритятах» - это не только упование на высшие силы, это напоминание о том, что не все в руках человеческих: как раз тот момент, который она проигнорировала в «Убийстве в «Восточном экспрессе», но вспомнила в истории про остров с фигурками.
От фильма Хичкока можно двигаться через экранизации Кристи к нашему 21 веку. Про них написано много (и о «Десяти негритятах», и об «Убийстве в «Восточном экспрессе»), поэтому стоит упомянуть только некоторые детали. Три истории, рассказанные Кристи и Хичкоком, очень похожи. У них общие опорные точки. Замкнутое пространство: поезд, остров, лодка. «Мы все в одной лодке», - дважды скажет наёмник Филипп Ломбард в «Десяти негритятах». «Мы все в одной лодке», - скажет бизнесмен Риттенхауз в «Спасательной шлюпке». Участвует приблизительно одинаковое количество героев, которые являют собой портрет общества. Им надо сделать моральный выбор. Происходят убийства. Есть главный злодей. Имеет место мистификация. Стоит проблема объединения перед лицом зла. Идет апеллирование к необходимости торжества справедливости. Присутствует имитация суда. Месть является главной движущей силой. И всё запечатленное можно назвать моментальным снимком эпохи – той эпохи, когда были написаны или сняты фильмы. Вернее, разных эпох - так будет точнее.
На примере этих трех явлений в массовой культуре – двух популярнейших романов и фильма популярнейшего режиссера - можно наблюдать, как кидает из стороны в сторону писателей, читателей, кинематографистов и зрителей. Почему для разбора взяты именно это книги и фильм? Потому что они не элитарные и не заумные, они находятся в зоне максимального охвата, доступные, внятные и рассчитанные на восприятие всеми слоями общества – и это общество неизменно продолжает плутать и блуждать по кругу.
Вот годы в начале 30-х и в середине 70-х – время написания «Экспресса» и его первой экранизации: самосуд оправдан, к персонажам ни у автора, ни у зрителя вопросов нет. Вот годы в конце 30-х и в начале нынешнего века – время написания «Десяти негритят» и их масштабной экранизации: подчеркнута недопустимость самосуда, и у авторов ко всем персонажам масса вопросов (сюда же можно отнести нынешнее кинопереосмысление убийства в экспрессе: уже никто ничего не оправдывает). И вот военные 40-е, когда ответов вообще нет: нулевая точка в антимире, в антиреальности, каковой и являлась война. Это очень плохой признак, когда в обществе нет ответов на четкие этические вопросы – и Хичкок как раз зафиксировал такой момент в своем фильме. И это как раз тот случай, когда очень не хочется, чтобы был снят буквальный и точный ремейк его истории про спасательную шлюпку.
© Татьяна Довгилевич, 2020
при перепечатке или цитировании ссылка на автора и на канал Кинотеатр Робинзона обязательна
Три пути «Восточного экспресса»
Как Шерлок Холмс посчитал десять негритят раньше, чем Агата Кристи
Почему «Десять негритят» Кристи и «Визит инспектора» Пристли – одно целое?
Переименование "Десяти негритят" кому больше вредит - людям или книгам?