- Собеседник: Дмитрий Стахов
Разговор с одним из авторов новой биографии Василия Аксенова о литературе, «западниках» и «почвенниках», актуальном искусстве и школе жизни.
- Евгений Анатольевич, информационный повод к нашему разговору - Ваша с Александром Кабаковым книга «Аксенов». И поэтому первый вопрос вполне закономерный: что вас с Кабаковым подвигло на такую работу?
- Мы долго, каждый лет по тридцать, были друзьями Аксенова, мы видели его с разных сторон, как говорится – в объеме. Мы, что ещё важно, самые молодые из живых его друзей. Мы с Кабаковым это обсуждали и пришли к выводу – мы просто обязаны Васе за дружбу.
- А что значит – «в объеме»?
- То и значит. У русского писателя, в отличии от писателя западного, жизнь не частная, а общественная. Тем более, она была такой в те времена, когда Аксенов начинал, когда становился известным и – так далее. Ничто его не миновало – ни репрессии, ни, с другой стороны, советский успех. Я бы сказал – он был всё в себя вобравший русский советский человек. И мы с Кабаковым начали вести разговоры о судьбе вообще, о писательской – в частности, через судьбу Василия Павловича Аксенова.
-Да, книга получилась не только о Василии Павловиче и его судьбе, но и о других людях и их судьбах. Вот, например, там, правда – не в первый раз, описывается ситуация с альманахом «Метрополь» и говорится какое огромное число людей – не будем оценивать их нравственные качества – занималось вашим альманахом. Сейчас проблем в стране не меньше, чем во времена «Метрополя», а люди заняты борьбой с клеветой, с экстремистами, не с подлинными, а с такими, как эти «Пусси райот». У Вас нет впечатления, что матрица, на которой держится наш мир, не поменялась? Что власть опять занялась идеологией, и вкладывает деньги не в то, что нужно для страны, для будущего?
- Разумеется, есть. А как у меня может не быть такого впечатления, мы что с вами по-разному устроены, что ли? Или, может думаете, что я скажу: ах, Дмитрий, перемены необратимы! Совершенно верно, совковое сознание было, есть и будет в ближайшее время. И примеров тому масса, тех, которые всем известны, так и тех, о которых почти никто не знает. Все знают про этих «пусси», но не знают, что в Красноярске уже восьмой год сидит известный физик Валентин Данилов. И, простите за цинизм, я знаю, точнее – могу более-менее предположить за что сидит Ходорковский, но за что сидит Данилов – не могу.
- Однако пришло новое поколение! Вот вы вспоминаете о книге Бабкова (Бобков Филипп Денисович, деятель органов государственной безопасности СССР, генерал армии, начальник 5-го управления КГБ СССР в 1969—1983 годах. – ред.), но его-то поколение ушло. Отработало по тому же «Метрополю», и в Испании на виллах свой век доживают, или где-то поближе...
- Я некоторое время назад беседовал с Мариэттой Чудаковой, и она сказала одну замечательную вещь. Мол, когда мне говорят, что вот сорок лет Моисей водил евреев по пустыне и что у нас через сорок лет будет всё хорошо, я думаю: а с какого перепуга это будет, когда нынешние детки сидят за столом, ножки у них еще до пола не достают, а родители беседуют о том, как прекрасно жилось при Советской власти и какая сейчас подлая власть, когда одни ездят на «мерседесах», а другие вынуждены из десяти сортов колбасы выбрать самый дешевый, в котором наверняка сои много. Вот спросили бы при Советах, а много ли сои в колбасе! Я скажу Вам откровенно: «эти» нынешние взяли от всех властей и режимов всё самое плохое. Потому что что-то было в Советах хорошее и это несомненно – социальная защита действительно была, но взяли всё самое плохое. Из царской власти – самое плохое, из Западной тоже, причем Запад они вообще представляли только по журналу «Крокодил», с сигарами ходят, кнутами щёлкают и вот этим они сегодня занимаются в России. Ходят с сигарами по участкам и гастарбайтеров подгоняют. Что капиталист – скотина, так им сказали с самого начала. А мы и есть скоты, у нас дикий капитализм. А от Советской власти взяты худшие образцы демагогии. Причем, как писали раньше диссиденты – с особым цинизмом. Когда президент говорит, что он не в курсе дела, что происходит с Пусси-райот, но почему-то знает, что одна из них голая трахалась где-то в музее, я уже ничему не удивляюсь.
- Я тоже не удивляюсь, но обидно!
- Знаете – да, обидно, но утешает вот что… Я сравниваю всё-таки с тем, что было - а я всё это помню – и то, что было, для меня было лучше только тем, что был я моложе на сорок лет. А больше никаких преимуществ там нет. Потому что пребывание моё в Советском Союзе закончилось бы, я думаю тремя путями: или бы меня посадили, или бы я спился или бы уехал. Если сравнивать с теми временами – ну, мы сидим беседуем, не прячемся. Если сравнивать с временами, когда началась Перестройка, тоже интересно получится. Когда все это началось, я написал Егору Яковлеву, что ваша КПСС прокукарекала Перестройку. Так он носился с этим – вот, мол, нашёлся подлец, скотина какая, что написал! А я тогда думал, что это всего на пару лет. Потом я думал, что лучшее что будет – Чехословакия 1968 года, а потом оставили бы небольшие свободы, маленькие, не для меня. Я когда в первый раз был отпущен на Запад, а там у меня были гонорары, так я купил себе только приёмник одиннадцать метров, чтобы слушать Голос Америки, купил телевизор новейшей марки, безумно дорогущий. И когда я приехал в Москву, то у меня оставалось два пфенинга. Честно признаюсь – я готовился к откату, к возврату в прежний «совок». Сейчас же я думаю, что всё же существует некое медленное, поступательное движение.
- Может быть, такая ситуация везде? Во всех странах?
-Я за последнее время много поездил, и соглашусь – то, что у нас сейчас, в той или иной степени происходит во многих странах. Не во всех, но во многих. Очень вырос процент негодяйства, беспредела, тупости. Он везде разный, разумеется…
- Простите, а как вы его получаете, этот процент?
-На основании чисто субъективных ощущений. Это сводный коэффициент отрицательных черт, в том числе и свободы индекс туда же входит. Я думаю, что если этот процент подлянки от пяти до пятнадцати, то это ещё ничего, это нормальное общество. Это такое общество, как Италия, откуда я сейчас возвратился. Как Америка, с её безумной политкорректностью, как Англия, где тоже демонстрации разгоняют. Это такие традиционные западные общества. Когда процент где-то в районе пятидесяти – это уже могут быть такие странные образования. Ну, когда уже идёт под девяносто, как в Северной Корее – это уже худо. Сколько у нас сейчас я не знаю, но то, что этот процент, к сожалению, начал расти - несомненно...
-Хорошо, давайте вернемся к Аксёнову. Василий Павлович, для меня, во всяком случае, оказался не просто писателем, но и неким мостом между пространствами культуры. Его романы как бы их соединяли. Как, между прочим, ранние фильмы Михалкова, который хорошо посмотрел то, что посмотреть советский зритель не мог. Вот в книге вы говорите, что «Ожог» – это водораздел…
- Что касается Михалкова, это очень интересная мысль. Мне в своё время очень понравился фильм «Родня». До того времени, пока я не посмотрел «Историю Аси Клячиной, которая любила, да не вышла замуж» и не понял, что «Родня» это творчески переработанная «Ася-Хромоножка»… Тут вообще дело в том, что советский писатель был малограмотным, а киношные люди, какие бы они не были, отличались интеллектуальностью. Они фильмы смотрели. И поэтому феномен Шушкина мне абсолютно понятен. А вот откуда в Аксёнове взялось западничество… Родился он, как известно, в Казани. Интернациональный город всё-таки – русские, татары, евреи. Я думаю – и вряд ли это мой бред, Аксёнов был сильно напуган: три года в детском доме, а потом он жил в очень простой семье. Лендлиз… Он мне рассказывал, что ему дали брюки, которых он стыдился, а это были настоящие джинсы. У него на эту тему роман «Дети лендлиза», одна из лучших из его последних книг, уж получше, чем «Редкие земли», только незаконченная, если бы закончил, был бы великий роман. Дальше - джаз и появление этих «шанхайцев», джазистов. Магадан – общение с друзьями матери, через которое он узнает, что советская власть – говно. Что, оказывается, существуют другие религии, другие взгляды, другие страны. Вот откуда все взялось. И здесь его минус обратился в плюс, экзотическая судьба сына репрессированного помогла ему, а потом - оттепель. Опять же Бог помог, талант. Ведь с такой биографией были и другие, и писатели тоже, но быстренько все сгорели. А ведь были, если вы возьмете «Юность» за те годы, когда Аксенов начинал, - звончайшие имена! «Мишка, Серёга и я» популярнейшая повесть Зелеранского и Ларина. И где они?