Стояла ранняя весна. Было ещё прохладно, солнце едва отогрело промёрзшую землю, хотя после долгой зимы так радует первое тепло. Сестра Феодора возвращалась с обедни. Шагая по узенькой дорожке, она издали увидела темнеющую в дверях дома фигурку Серафимушки и кинулась к нему со всех ног. «И что это он так рано поднялся, вышел? Упал, наверное?» - мелькнула тревожная мысль.
- Батюшка, что с вами? - запыхавшись от бега, спросила Феодора. - Вам помочь?
Серафимушка стоял на коленях на проходе домика. Дверь была распахнута. Лучи солнца скользили по маленькой, сгорбленной, почти детской фигурке старика. Он поднял голову и улыбнулся Феодоре:
- Всё хорошо.
В глазах его стояли слёзы, и весь вид был до того трогательный и трепетный, что Феодора невольно смутилась. Захотелось юркнуть в дом - да не пройдёшь.
- Что мне делать, батюшка? - почему-то шёпотом спросила она, наклонившись к самому уху отца Серафима. Он потянул её за руку вниз:
- Становись и ты!
Отсюда, снизу, не было видно даже дорожки - старое рассохшееся дерево и заросли кустарника закрывали весь вид на монастырь. Был виден только маленький дворик - вытоптанная ногами тропинка, грязь, причудливо свернувшиеся комочки, былинки, прошлогодние почерневшие листья. Кое-где начинал проклёвываться свежая зелень. От земли поднимался лёгкий пар, будто она оживала.
- Я споткнулся о порожек и упал на колени. Видно, мало я Богу кланяюсь, мало за немощь мою благодарю. Смотрю - а тут такая красота, - откашлявшись, сказал Серафимушка и произнёс нараспев:
- Что за утро?
Господь мой раскрыл ладонь,
и полился огонь
света нежного.
Предо мной всё открыто:
небо, солнце, молитва
и земли красота,
и кротость Христа,
и бездонная любовь Божия…
Отец Серафим улыбнулся, стёр слезу, выдохнул:
- Когда оживает земля - это Господь улыбается,
Он чуть больше, чем обычно открывается.
И молиться хочется -
Сердце в небо просится.
Отец Серафим наклонился и поцеловал землю:
- Я край ризы Твоей чёрной поглажу,
Золотым сиянием подпояшусь,
Синевой небесной печаль залью.
Я иду. Я живу. Я пою...
- Как эта травинка из-под земли, так и душа моя только сейчас из темноты в Бога прорастает, - помолчав, произнёс Серафимушка.
- Батюшка, - наконец решившись прервать его растроганную речь, заговорила Феодора. - Холодно вам здесь, весь дрожите. Пойдёмте, я вас уложу, согрею, а дверь прикрою, чтобы тепло не выходило.
- Глупая, ты, дылдушка, ничего не понимаешь! - вздохнул старик.
- Куда уж мне!- улыбнулась Феодора.
- На утрене вроде была, песнопения ангельские слушала. Здорова девка, а глупа.
- Я понимаю, батюшка, я всё понимаю. Мы же с Вами на коленочках перед солнцем стояли. Да только Вы для меня как солнце. Пойдёмте, ведь заболеете!
Она взяла старика под руки и помогла ему подняться.
- Ну, пойдём, пойдём! Бережёшь меня, значит, нужен я тебе, старый да дрожащий! - усмехнулся Серафимушка. - Ну, веди! Веди меня в свои царские хоромы! Только не сердись! Ты на меня не будешь сердиться? – спросил он своим обычным полушутливым тоном и нарочито грозно сдвинул брови.
- Нет, батюшка, не буду, - улыбнулась Феодора.
- То-то! На стариков грешно сердиться.