Осень. Советские 80-е. Военный городок А-нской области.
После уроков мы все толпились в душной раздевалке. В стройном ряду вешалок то и дело мелькали спины, ноги, головы, ботинки, шапки, куртки и снова ноги. Столбы пыли не позволяли сделать вдох. Огромное помещение было наполнено криками и безумной суетой детей, стремящихся побыстрее вырваться на свежий воздух, что бы насладиться последними теплыми деньками.
Мы с моей подружкой Лялькой тоже ковырялись в груде одежды, пытаясь найти свои куртки и шарфы.
- Ой, бабушка! Ты откуда здесь? – вскрикнула радостно Лялька.
Я повернула голову и в одно мгновенье мой мир замер...
Я увидела Женщину.
Изящная, чуть за пятьдесят, в черном укороченном приталенном пальто она неспешно двигалась в нашу сторону. Тонкими пальцами, обтянутыми в кожаные черные перчатки, она сжимала ручку миниатюрной сумочки. А из-под кружевной вуали черной шляпки на нас смотрели огромные, добрые и немного грустные глаза. Женщина в черном. Она плыла в нашу сторону и от каждого ее движения, словно от взмаха руки Царевны-Лебедь, расступалось всё пространство. Даже частички пыли зависали в воздухе, боясь шелохнуться. Её походка была величава и грациозна. Прямая спина, поворот головы, расправленные плечи. Она словно окутала нас своим величественным спокойствием. Наверное, именно в тот момент я впервые, как эмпат, поняла, что значит чувствовать энергетику человека. Своим утонченным ароматом неизвестных мне духов эта удивительная Женщина рассекала пространство, излучая свет благородства. Каждая клеточка её естества, от вуали на шляпке до взмаха ресниц, источали сильнейшую ауру женского могущества. Тогда, в этой советской школе маленького военного городка, я, тринадцатилетная неуклюжая девочка-подросток, впервые увидела величие настоящей Женщины.
- Здравствуй, моя девочка, – обратилась она к Ляльке, улыбнувшись, и поцеловала ее в щечку. - Решила сделать приятный сюрприз и вот, приехала в гости. Но я не на долго. Как ты?
Её голос был глубоким, откуда-то из самой глубины сердца. Каждый произнесенный звук, как ограненный алмаз, переливался мелодией правильной русской речи. Ни одной фальшивой буквы. Все кристально чисто.
- Всё замечательно! Вот, уроки закончились.
- Познакомишь нас?
- Это Юля, моя подружка и одноклассница, - сказала Ляля. – Мы даже живем в соседних подъездах, представляешь?
- Очень рада знакомству, - повернулась ко мне Женщина и улыбнулась.
Я ловила каждое её движение, каждый вдох… Мне было удивительно и непонятно, как эта Женщина могла оказаться в нашем мире одинаковости рабоче-крестьянской простоты? Как смогла не сломаться под давлением современности и сохранить свою первозданную женственную самобытность и аристократизм? Она завораживала. И мне безумно хотелось впитать всю её силу, знания, всё её прошлое и настоящее.
Потом мы пошли к ним в гости, что-то пили и ели, много болтали. Позднее к нам присоединилась Лялина мама, Татьяна (дочь Женщины). Все трое, Ляля, Татьяна и Женщина, были очень похожи. Тонкие руки, слегка грустный взгляд, спокойный голос, улыбка… Их связывала прочная генетическая нить, словно они произрастали одна из другой. Только там, находясь в атмосфере женских флюид, я заметила, как моя подруга похожа на свою маму, а та, в свою очередь на свою. И внешностью, и движениями, и манерой говорить. И было что-то еще, еле уловимое, общее. Словно каждая по-своему была с надрывом, как бы на краю, на острие эмоций чувствительности мироощущения.
Для меня, девочки нищих советских 80-х, выросшей на принципах патриотизма, равенства и братства, на ситцевых платьях в мелкий цветочек и одинаковых, сложно добываемых незамысловатых бусиках, дом моей подруги казался потусторонним миром. Каждый уголок был пропитан чистотой и благородством. Может потому, что Лялина мама работала в военном госпитале и всегда по профессиональной привычке содержала дом в идеальной чистоте. А может потому, что каждый сантиметр их квартиры был пронизан каким-то невидимым, но ощущаемым эфиром женственности, таинственности и благородства. В этом доме всё было особенным. И светлые обои, в отличии от модных тогда «кирпичиков» в коридоре и шелкографии в комнатах. И чашечки с блюдцами к чаю, когда все остальные берегли хрусталь и чехословатские сервизы к «случаю». И даже болезни у них были «особенные».
Именно там я впервые услышала слово «аллергия». У Ляльки была аллергия на кошек, которая передалась ей по наследству. И мне это заболевание показалось жутко аристократичным. Словно аллергия могла быть только у людей высшего сословия. А у нас, у настоящих советских пионэров, могли быть только банальные сопли и чихание.
Особенным было всё.
И незримо в каждом элементе их женского бытия присутствовала Женщина. Та самая, Лялькина бабушка.
Образ этой Женщина навсегда остался в моей памяти. И когда я читаю А.Блока, когда слушаю семинары по элегантности и этикету или бегло просматриваю модные нынче тренинги по культивированию в себе женского начала, у меня всегда перед глазами встаёт тот образ изысканной утонченности, который несла в себе Женщина в чёрном. Для меня она осталась эталоном таинственной женской силы, благородства и достоинства. Нет, не искусственно взращённой на плантациях ютюб и инстаграмм ресурсов посредством самоубеждения. А той врожденной, природной, самобытной женственности, к которой тянутся, как к дивному живительному источнику, стремясь прикоснуться к прекрасному, насладиться этим пьянящим ароматом духов, шелков и туманов, имя которому Женщина.
А Лялька… Лялька умерла, оставив мужа и двоих детей. Ей было около тридцати, когда она выпрыгнула из окна девятого этажа. Может в силу своей утонченной натуры хотела взлететь… А может всё же надорвалась её чувствительная и ранимая душа в нашем обыденном мире…