Благодаря такому способу лова, норвежцам нет надобности выходить далеко в море, нет надобности останавливаться в ожидании клёва на ярус и нет, наконец, надобности оставаться в море во время шторма для выбирания яруса. Причина почему наши промышленники не принимают норвежского способа лова, заключается в том, что на ярус рыба попадается крупнее, чем на уду и цена ей другая: ярусовая рыба всегда от пяти до семи копеек на пуд дороже удебной. Но едва ли эти пять-семь копеек окупают риск, которому подвергаются промышленники, тем более что лов на ярус требует гораздо большего времени и хлопот (например, распутывание аростег после лова и приготовление яруса к следующему выходу), чем на уду, так что при этом последнем способе, выигрывается во времени и в количестве рыбы то, что теряется в ее качестве. Но наши поморы до того сроднились с опасностями, что не придают им никакого значения при взвешивании выгод того или другого способа лова. Вот случай, который прекрасно характеризует отчаянность наших промышленников. В прошедшем году крестьянин Неронин пошел отсюда за акулами на простой шняке. Это было в сентябре. На своей лодчонке он доходил до входа в Белое море, причем должен был держаться от берега верст за сто, за двести, где стоят самые крупные акулы, Таким образом он проплавал до конца декабря, то есть время самых ужасных бурь. Пора возвращаться, но противные ветры задержали его дольше, чем он предполагал, — у него не хватило хлеба. Он пристал к берегу, вышел у становища, где был общественный хлебный магазин, призвал магазинного сторожа и говорит ему: — Я со своими рабочими могу с голоду помереть, а тут хлеба теперь никому не надо, давай мне куль, весной возвращу. Сторож воспротивился было. Тогда Неронин вырвал пробой, взял куль муки, запечатал дверь своею печатью (он сотский) и, возвратясь в Колу в конце января, объявил о случившемся полиции. К чести последней надо сказать, что она не подвергла Неронина никакой ответственности за такое самоуправство. Весной Неронин возвратил хлеб, а теперь он здесь промышляет и опять собирается осенью за акулами.
Чтобы дать еще более полное понятие о нравах поморов, следует упомянуть о пьянстве, которое, к сожалению, распространено здесь в крупных размерах, Пьют преимущественно норвежский ром, отвратительную жидкость, очень похожую на столярный лак. Пьют поморы, пьют коляне, пьют финляндцы, пьют лопари и норвежцы; последние напиваются до животного отупения, финляндцы до дикости, лопари до потери сознания, а поморы и коляне до нежности. Эти, если и подерутся, то у них есть какая-то нравственная причина, кто-нибудь его оскорбил или его самолюбие. Так, недавно поморы подрались с норвежцами за то, что те стали утверждать, будто их король выше ростом и красивее русского царя. Случалось видеть и трогательные сцены с пьяными поморами. Здесь есть, например, один поморский крестьянин Степан Бурков. Он хозяин шняки, а сам, когда выпьет, что случается почти каждый день, находится в полном распоряжении своих двух сыновей, Ромашки и Степашки, которые пошли зуями (помощниками) на отцовской шняке; одному одиннадцать лет, другому девять. О том как пьет Степан Бурков, свидетельствует счет, открытый ему в конторе Смолина. На странице Буркова значится:
1 июня - 2 бутылки рома
2 -- - 2 --
3 -- -1 --
4 -- -3 --
6 -- -2 --
8 -- -1 --
9 -- -2 1/2, разбито посуды в амбаре на 1 р. 65 к
10 -- -1 бутылка рома, и т.д.
Но при всем том отношения отца с сыновьями самые нежные. Когда отец напьется окончательно, то мальчишки не теряют его из вида, так и следят, чтобы с ним чего-нибудь не случилось; а если отец очень уже загулял и долго не идет домой, то они отправляются его отыскивать и, несмотря ни на дождь, ни на холод, бегают до тех пор, пока не найдут его и не сведут домой спать; а затем сами отправляются греться и сушиться на кухню Смолинской фактории. Удивительно при этом для таких мальчуганов, что они никогда не скажут при народе, что отец пьян; с глазу на глаз они этого не скрывают, но при чужих, если кто-нибудь к ним пристанет с нескромным вопросом про отца, они сердито отвечают: «а полно врать-то, не пьет отец».