(подробности по тегу "закреп")
Мне, к счастью, теперь хватило благоразумия для того, чтобы не сделать из этих сборов целую эпопею — я просто поменял пижамные штаны и куртку на какие-то первые попавшиеся мне джинсы и водолазку, вытащил из тумбы пару чистых носков, надел сперва их, затем тапочки, и рванул вперёд, из своей комнаты в мужском общежитии в комнату Жанны в женском. Впрочем, эта торопливость сыграла со мной дурную шутку, и я забыл взять с собой сотовый телефон. Я не вспомнил об этом до тех пор, пока не оказался в кабинке лифта, едущего вверх — Жанна жила на последнем, восьмом этаже женского общежития, и я решил пройти на него через верх. Я вспомнил о нём, когда подумал о словах моей подруги, что ей стало страшно одной, и подумал о том, что мы могли бы оставаться с ней на связи хотя бы при помощи мобильной связи. Залез в карман джинсов, даже не пытаясь прочувствовать его на ощупь, через ткань джинсов — настолько я привык, что он постоянно находится там — но ничего в нём не нашёл. Подумал, что он в другом кармане — но ничего не обнаружил и там. Больше у меня карманов не было — и я вспомнил, как резко швырнул свой аппарат на кровать, на кучу одежды, что там валялась, когда покончил с разговором с Райсверк, и понял, что там-то его и оставил. Подумал — может быть, мне вернуться за ним? - но в моей голове тут же выскочило предупреждающее: в этой ситуации время — деньги, и я отбросил эту мысль, как неподходящую.
Тем более, что лифт уже почти доехал до самого верха.
Спустя несколько секунд я уже вышел на седьмом этаже учебной части, повернул налево, а потом торопливо зашагал вперёд, по её тёмному коридору, едва освещённому неярким синеватым дежурным освещением. Учебные кабинеты были закрыты на ключ — все экзамены и пересдачи давно были законченны, и практически все педагоги уже отдыхали в Ангиссе на вполне ими заслуженных ими нескольких выходных. Правда, в маленьких оконцах над металлической дверью, ведущей в химическую лабораторию, горел свет, но мне было сейчас глубоко плевать на те причины, по которым он был сейчас в зажжённом состоянии, и я просто пролетел мимо. Я надеялся успеть к Жанне до того, как с ней произойдёт ещё что-нибудь, за что опасаться придётся не иллюзорно, а вполне себе всамделишно и, разумеется, прилагал все усилия для того чтобы эти надежды осуществились. Под конец я уже практически бежал бегом, а когда добрался до двери, отделяющей переход из учебной части в женское общежитие и, открыв её, влетел вперёд, то зацепился носком тапочка за низкий порожек, и меня швырнуло перед собой, головой на противоположную двери стенку. Я едва успел защититься руками, чтобы не раскроить себе лоб, но удар всё-таки произошёл, хотя и не такой сильный, какой надо было бы, чтобы наказать меня за мою невнимательность. Впрочем, этого было достаточно, чтобы у меня на секунду потемнело в глазах, а я потерял ориентацию в пространстве.
И этого вполне хватило местному церберу, коменданту Леггерсу, чтобы зафиксировать моё появление взглядом, а после, пока я приходил в себя от встречи со стенкой, поинтересоваться.
- Эй, сынок, ты сильно ушибся?
Комендант Леггерс был пенсионером, как и лодочник Франсуа Пенс, правда, лет на пять моложе его, да и выглядел он не как последний, гораздо лучше - не как маньяк-убийца, выбравшийся на свободу после двадцати пяти лет колонии строгого режима. Кажется, он был военным в отставке — об этом говорили и его выправка, и вечное сурово-безразличное выражение его физиономии, да и многочисленные слухи подтверждали это. Особенно хорошо эту теорию подтверждали его порядки, которые он устраивал у себя на этаже в свои смены — возведённые в абсолют пункты устава проживания в общежитиях интерната — никаких посторонних на его этаже, даже если речь шла о девчонках с этажей ниже, только преподаватели, уборщики, представители администрации и обслуги, ну и разумеется, те, кто его менял, никаких выходов за пределы этажа после десяти часов вечера, и никаких прогулок по этажу после полуночи, никакого курения в туалетах и чересчур громкой музыки из-за дверей. Как говорила мне Жанна, он никогда не уходил со своего поста, и все двенадцать часов сидел в кресле, как приклеенный, а зрению его могла позавидовать любая хищная птица. Жанна говорила, что было относительно неплохо, когда этот тип заступал на свой пост с утра, то бишь на дневную смену, потому что в семь часов вечера он убирался с их этажа восвояси, его сменял некто, у кого правила распорядка были значительно менее жёсткими, но вот если же наоборот... Обычно в интернате было так, что днём в общежитиях всё равно никого не присутствовало — люди находились на учёбе или просто в учебном корпусе, но вечером, начиная где-то часов с четырёх, все так или иначе возвращались в свои временные пристанища и желали хоть как-то, но отдохнуть. Хотя бы просто включить музыку на ту громкость, которая была нужна им, а не на ту, которую её полагалось включать согласно соответствующему пункту устава. Поэтому-то Леггерс-вечерний был куда тяжелее Леггерса-дневного. Сейчас я не мог определить, какой он был на данный момент — чувство времени изменило мне, и я не мог даже примерно определить, который сейчас час. Сейчас он мог как готовиться к смене, и точно так же только лишь заступить на неё — в принципе, и то, и другое было бы для меня чертовски неудобно, и не вовремя.