За горами и долами, за голубыми озёрами и пожароопасными торфяными болотами на берегу речки Петлянки раскинулось село Старославино. Люди жили там добрые и праведные. От работы не бегали, детишек родили и воспитывали, Великому Водяному Богу жертвы приносили вовремя. Жить бы им поживать и горя не знать, только обосновался у них под боком трехглавый Змей Сафрон. Вырыл себе Змей Сафрон огромную нору у подножья Лысой горы и обязал добрых сельчан приносить ему дань: по одному барану с каждого двора ежегодно в назначенный день. Мало того. Кроме мелкого скота подлюка-змей требовал еще корову и девственницу. Вот такая беда.
За седьмицу до означенной Змеем Сафроном даты собирал староста сельский сход на котором и решался вопрос змеевой дани.
В том году, про который сказ будет, день схода выдался дождливый и ветреный. К тому же у Девятко родился намедни сын, и половина села третий день отмечала это радостное событие. Так что не смотря на свою дисциплинированность и высокую гражданскую ответственность на сход собирались сельчане долго и неохотно. Были и такие, кто идти вовсе не желал. Оно и понятно — лучше в тёплой избе холодный первач пить чем в морось уличную грязь месить. Пришлось старосте Путимиру даже посылать по дворам урядника Жизнобуда с помощником Мяуном сгонять всех на большую площадь, называемую в народе Болотной из-за луж и грязи.
Когда все собрались, староста Путимир влез на огромный вещальный табурет разукрашенный дивными птицами о двух ослиных головах и обратился к народу:
– Дорогие односельчане, через неделю мы отправляем великие Дары доброму Змею Сафрону. Все мы знаем как он нас любит и ценит! Дома не сжигает, на пастбище не гадит, картошку ночами не выкапывает! Тот случай в прошлом месяце, когда Змей Сафрон сожрал старого Ясномысла — был трагичной ошибкой. Забыл добрый Змей Сафрон в норе очки и перепутал Ясномысла с цаплей. Так что это не злой умысел, а исключительно фатальная ошибка! Змей Сафрон принёс свои извинения и пожертвовал вдове целых две вязанки хвороста!
Согласитесь, это беспрецедентная щедрость! Никогда ещё Змей Сафрон не выплачивал такую щедрую компенсацию за случайно скушанных им граждан.
Я знаю, найдутся тут недовольные и скажут, дескать слишком большой Дар мы делаем Змею. Будто Змей Сафрон прожорлив как бешеная свинья.
Ответственно заявляю — это глупые выдумки. Глупые и вредные для нашего села. Вон, в соседнем селе их Змей требует не по одному барану, а по семь уток. ПО СЕМЬ УТОК!!! Сами посудите, что семь — это в семь раз больше чем один! Это понятно любому образованному человеку. А в другом селе что? Слышали? Их Змей требует страусов! Сколько точно страусов с каждого двора я не уточнял, но сам факт требования в Дар страусов — это попрание гражданских свобод и демократии.
Таким образом, нам остается только поблагодарить Змея Сафрона за его доброту и привести через неделю на эту площадь по два барана с каждого двора.
В толпе зашумели.
– Э, Путимир, как по два барана, - выкрикнул писарь Возгарь, - всегда было по одному! Ошибся ты!
– Успокойтесь, дорогие сельчане! Никакой ошибки тут нет, - ответил староста, - Вчера Змей Сафрон прислал записку с голубем, в которой пишет, что теперь надо по два барана. От голода у него может начаться припадок. А если такое приключится, то спалит он наше село к чёртовой матери и не заметит. Так что два барана — это цена нашей безопасности и процветания. Прошу отнестись к этому с пониманием.
– Не-е! Это, граждане, беспредел какой-то! - не унимался Возгарь, - Предъяви записку! Всегда по одному было, а теперь по два!
– Да не кричи, - перебил его сельский учитель Боян, - Чего кричать? От нас ничего не зависит. Как скажет Змей, так и будет.
– Верно говорит учитель, – поддержал Бояна староста Путимир, - Перестаньте орать. Иначе я прикажу уряднику Жизнобуду, и он всем крикунам разобьёт морды.
Аргумент был веский и народ на площади утих.
– Теперь, - продолжил Путимир, - перейдём к корове и девственнице. Вопросы эти сложные, нам, простым людям, в них не разобраться. Потому возложим право делать выбор на специалиста. Вчера Жрец Четвертак общался по этому поводу с Великим Водяным Богом. Жрец Четвертак, пожалуйста, огласите решение Водяного.
Староста спрыгнул с вещательного табурета, уступая место Жрецу.
Четвертак с трудом влез на высокий табурет, потому что в правой руке держал позолоченный аквариум с жабой, а левой рукой придерживал сползающую с головы серебряную корону украшенную пучками пожухлых водорослей.
– Любимые дети Водяного! Вчера обратился я к Отцу нашему и поинтересовался за корову и девственницу. Все вы знаете, что Водяной преисполнен мудрости и любой его совет — это закон для нас. По воле Великого Водяного Бога корову в Дар Змею Сафрону отдаст семья Аленя!
По собравшейся толпе пронёсся вздох облегчения.
– Подожди-ка, Жрец, - крикнул Алень, - У нас нет коровы. Может Водяной ошибся? Вон, у купца Сновида целых пять коров. Пусть он одну отдаст.
– Экий ты дурень, - ответил Жрец, - Разве Водяной может ошибаться? Если нет коровы, значит пойди и купи. Редко ты в храм ходишь, Алень, проповеди мои не слушаешь. Вот и задаёшь тупые вопросы.
– Дык, он могет, атыыст! - выкрикнул кто-то из толпы. Народ засмеялся. Ишь ты, у нас в селе есть атыыст! А-ха-ха!
– Теперь про девственницу!.. - продолжил Жрец Четвертак.
Над площадью повисло гробовое молчание. Стало слышно как мелкие капли дождя шелестят по соломе крыш.
Вдова Уйка стиснула руку дочери и искоса глянула на её страшную харю. Дочь звали Ляля и харя у неё действительно была страшная. Плоское как сковорода лицо украшал неправильный прикус и косоглазие. Красные уши торчали в разные стороны, не спасал даже туго повязанный цветастый платок. Платок этот даже усугублял лопоухость, но снять его было нельзя. С волосами у Ляли была полная беда — реденький бесцветный пушок на корявом черепе.
В этом году девушке исполнилось уже 25, а женихов и в помине нет. Да и в полюбовники никто не набивается. Позор на всё село. Да и шутки народ шутит. Вот хоть вчера. Пьяный учитель Баян орал на всю улицу, что надо Лялю Змею Сафрону отправить. Змей как увидит Лялю, так со страху и помрёт от разрыва сердца.
Вдова Уйка сжимала ладонь Ляли и молила про себя Водяного, что бы он указал преподобному Жрецу именно на Лялю. Если Лялю отправят Змею, то все будут переживать за Уйку, утешать её, а купец Сновид может быть и долг простит. Да и Уйка ещё не старая, без страшной дочурки и сама может невестой стать опять же...
– … теперь про девственницу … - повторил Жрец и сделал священным аквариумом три круга над головой.
– В Дар Змею Сафрону отправляется Осьмуша, дочь Дубыни!
Раздался крик. Ближе к краю площади, там где был купеческий лабаз с коряво намалёванным розовым кренделем над крыльцом, народ расступился, образовав свободное круглое пространство. В образовавшейся пустоте в беспамятстве около лужи лежала Осьмушка. В луже лежал поросёнок и удивлённо таращился по сторонам. Рядом с потерявшей сознание Осьмушкой на коленях стояла её мать Влада, жена Дубыни, и горько рыдала, открывая беззвучно рот как рыба выброшенная на берег. Сам Дубыня тоже был тут. Он сорвал с головы модный зелёный колпак и закрыл им лицо.
Плачет мужик, подумали люди. И ошиблись. Дубыня не плакал.
Две недели назад посватался к ним сам господин Землемер! Почитай, второй человек в селе после старосты! По имени этого уважаемого человека никто не звал, только «господин Землемер»! Вершитель судеб! Пожалуй, что и поглавней старосты будет господин Землемер. Да что там староста! Грех так говорить, но и поглавней Водяного!
После того как сговорились о свадьбе, подарил Дубыне господин Землемер нарядный красный кафтан с золотым шитьём. Очень эта одёжа пришлась Дубыне по сердцу. Вторую неделю ходил он в прекрасной обнове, ни на миг не снимая. Даже спал в нём. Только в бане пришлось кафтан снять, чтобы веником не попортить дорогую вещь. Тем более, что вещь и вправду дорогая. Такой кафтан на ярмарке безумных денег стоит. За этот кафтан можно не только пару поросят, но и годовалую тёлку выменять.
Правда на третий день эксплуатации кафтана, пьяный Дубыня уронил себе на пузо кусок черничного пирога, отчего образовалось на дорогой одёже не удаляемое пятно. Но это не беда, Дубыня подпоясывался широким жёлтым кушаком, так что пятна видно не было.
Беда случилась три дня назад, вечером. Пошел Дубыня в амбар, была у него там заветная бутылочка припрятана, и застукал на мешках с зерном свою любимую дочку Осьмушку и отставного солдата Баламута, героя сражения на Вонючем Овраг, за прелюбодеянием. Застукать то он их застукал, только уже поздняк было метаться и кукарекать.
Отставной солдат Баламут заявил, что готов жениться хоть сейчас, только на кой чёрт такой жених нужен? Морда саблей покорёжена, за душой ни гроша.
Опечалился Дубыня. Как прознает про этот грех в брачную ночь господин Землемер, так сразу брак и расторгнет. А как расторгнет, то обязательно потребует вернуть нарядный кафтан. А на ём пятно... И что теперь делать? На кой господину Землемеру кафтан с пятном? Ясен пень, потребует он денежной компенсации. Компенсация эта проделает в бюджете Дубыни такую дыру, что хоть ложись и помирай.
Три дня ходил Дубыня сам не свой, думал, что же делать. Осьмушку убить — жалко, господина Землемера убить — боязно. Весь мозг себе этой думой покорёжил. А оно вон как обернулось... Теперь и позора на свадьбе не случится и вернуть кафтан господин Землемер потребовать не сможет. Ишь, как всё удачно сложилось, вечная Слава Водяному и Жрецу его Четвертаку.
Правда, оставался ещё Змей Серафим. Ему ведь тоже девственницу подавай, скотина хвостатая. Но опять же, откуда эта тварь узнает, что Осьмушка уже не девственница? Он ведь жрать её будет, а не что нибудь... Вряд ли девственница от не девственницы сильно на вкус отличается... Перед отправкой к Змею можно будет Осьмушку одеколоном посильнее надушить. На всякий случай. Что бы уж наверняка Змей Сафрон не учуял запах солдатских портянок.
Уткнулся Дубыня лицом в колпак — спрятал от односельчан хитрую довольную харю.
Пока сельский люд отвлёкся на осчастливленную Водяным Богом семью, к вещальному табурету подошёл отставной солдат Баламут, ухватил Жреца Четвертака за рукав непромокаемого балахона цвета морской волны, и сдернул на землю. Потом сам влез на табурет и начал вести крамольные речи. Народ удивился такой смелости и стал внимательно слушать. Как известно, любой народ любит послушать крамольные речи. Ну, и на казни посмотреть тоже любит.
– Братушки! - обратился к сходу Баламут, - Что за мракобесие твориться в нашей дивизии? Уже V век до нашей эры, а вы всё как в VII дела решаете! Вы дебилы не образованные что ли? А если про это по ту сторону реки узнают? Что скажут? А скажут, что в Старославино папуасы живут недоразвитые! Скажут, что все старославинцы умом убогие!
– А как надо? - спросили из толпы, - Научи нас! Не хотим мы быть убогими умом папуасами!
– Братушки, вы знаете, что после того как басурманский Король назвал нашего славного Императора тощей оглоблей, случилась Великая Война. Одолели мы вражин и дошли до самого Моря. Там тоже живут люди, а не двухголовые собаки, как рассказывал Жрец Акамир на проповедях. Так вот, они не спрашивают воли богов, а пишут на бумажках свою волю, бросают в вымытое помойное ведро по очереди. Потом староста бумажки эти достаёт и считает, кто за что написал. И с какой волей бумажек больше — так тому и быть. Называется это — выборы.
Некоторое время все молчали, потом кто-то спросил:
– Нам-то это как поможет?
– Каждый мужик напишет на бумажке имя девственницы, которую надо отправить Змею Серафиму, и кинет в помойное ведро. Потом Путимир посчитает. И чьё имя чаще попадётся, ту мы и отправим Змею.
Народ снова помолчал, переваривая информацию о диковинном обычае.
– А чё! Баламут дело говорит!
– А почему только мужики писать будут? – встрепенулась вдова Уйка, – а бабы ка же? Мы тоже писать умеем!
– Понимаешь, Уйка, – ответил отставной солдат, – писать и корову можно научить. Но разве мы можем доверить корове решение важного вопроса? Вот потому в голосовании принимают участие только люди. А коров не допускают.
– Так а баба не человек что ли?
Отставной солдат Баламут весело засмеялся. Толпа тоже загоготала.
– Баба не человек? Да человек, конечно. Не переживай, Уйка. И баба человек, и корова человек и овца человек. Но в выборах будут принимать участие только мужики.
– Давай голосовать! – заорали в толпе!
– Тащи ведро, кому не жалко!
– Бумагу! Бумагу несите!
– Стойте! Стойте, люди добрые!!! – перекрикивая сельчан, вперёд пробрался Дубыня, и начал махать руками, требуя тишины.
– Стойте! Выборы, конечно, дело хорошее, но и гневить Водяного Бога не стоит! А вдруг он осерчает на нас? И что тогда? Разозлится, потравит воду и передохнем мы все.
Что ни говори, а довод был веский. Ругаться с Богом было совсем не с руки. В толпе начались дебаты, а Жрец Четвертак и староста Путимир попытались столкнуть Баламута с вещательного табурета. Однако, отставной солдат Баламут слазить с табурета не желал, и когда Жрец Четвертак попытался укусить его за колено, пнул служителя культа носком грязного сапога прямо в глаз. Жрец рухнул на грязную землю, священный аквариум опрокинулся. Радостная жаба ломанулась в толпу, где и приняла мученическую смерть под ногами спорящих граждан.
Увидев такое святотатство, староста Путимир отскочил в сторону и жестом приказал уряднику Жизнобуду разобраться с дебоширом.
Отставной солдат Баламут подождал пока урядник приблизится, спокойно поглядывая на справную ногайку, появившуюся в руках блюстителя порядка, а потом ловко выхватил из-за голенища кривой кинжал. В миг хмельной румянец лица сменился холодной восковой маской, с пылавшим на ней алым корявым шрамом. Из серых глаз повеяло январской стужей.
– Убью, сволочь, – тихо сказал Баламут.
Урядник Жизнобуд был ещё молод. Жить собирался долго и имел далеко идущие планы. Он внимательно оглядел отставного солдата, спрятал нагайку за пояс, развел руками и сказал старосте, что никаких нарушений порядка не наблюдает. Старенький Жрец сам поскользнулся в грязи. Потом урядник помог подняться Четвертаку, сунул жрецу в руки пустой аквариум и посоветовал быть осторожнее.
– Ну? Что решили, односельчане? – спросил Баламут.
– Так это … Бог ведь... Выборы — оно хорошо, а вдруг потравит, сука болотная...
– Нету бога!
– Или рыбу отвадит …
– Нету бога!!!! – снова заорал кто-то противным подростковым фальцетом.
Толпа расступилась, образовав кольцо вокруг старой Милицы и её внука – Ясномысла-младшего, пятнадцати лет. Про бога, вернее его отсутствие, орал именно он.
Сначала Ясномысл оробел, оказавшись в центре внимания, даже слегка прыснул тёплой струёй в портки. Однако тут же взял себя в руки.
– В прошлом месяце писарь Возгарь брал меня с собой в город. Тащить сумку с важными документами! Так вот, пока он был в Имперской канцелярии, я зашел в библиотеку...
Старая Милица отвесила Ясномыслу здоровенную затрещину и ухватила за ухо:
– Я ж тебе запретила в городе к срамным девкам ходить! Отец твой непутёвый через них заболел хворью поганой и умер в муках! И ты вслед за ним собрался?
– А-а-а! Отпусти-и-и! – подросток вырвался и отскочил в сторону, – в библиотеке нет срамных девок! Там только книги разные и журналы!
– И чего там в книгах? – поинтересовались односедьчане.
– Книги с картинками? Я только с картинками читаю …
– А про срамных баб есть там книги?..
– Я книги не читал, – ответил сельчанам Ясномысл, – Только журналы. Один. «Наука и Религия» называется. Так вот там написано, что в одном селе некий изобретатель Мормагон соорудил специальный кафтан, в котором можно под водой ходить и не захлебнуться. Скапандер называется! Так вот он в этом скапандере несколько дней бродил по дну реки …
– Не слушайте эту шмакодявку! – заорал Жрец Четвертак, – Мыслимое ли это дело — по дну реки ходить! Святотатство! Немедленно...
– Да заткни ты хлебало, Жрец! – перебили Четвертака, – Дай послушать, что малец в журнале прочитал. Как почтальон в прошлом году в болоте по пьяни сгинул, так мы ни газет, ни журналов не видим.
– Так вот, – продолжил Ясномысл, – Ходил изобретатель Мормагон по дну реки несколько дней. Светил специальным фонарём, забыл как называется. И никакого Водяного не встретил! Одни коряги да водоросли! Ну и утопленники иногда попадаются. Ещё в журнале писано, что жрецы специально Водяного Бога придумали, что бы с нас за каждое ведро воды брать по медяку. Медяки эти они не Водяному отдают, а тратят на жратву и развлечения со срамными девками!
– Батюшки! – всплеснула руками старая Милица, – Это наш родной Жрец Четвертак со срамными девками... А если он заболеет и помрёт? Кто будет с Водяным Богом разговаривать и волю его оглашать?
– Да заткните этим полоумным рот! – завизжал Жрец Четвертак, – Урядник, дай им в зубы!
Жизнобуд прикинул, что эти даже вдвоём вряд ли его одолеют, да и кривого ножа у них нету. Он выхватил плётку и начал пробираться через толпу к нарушителям. Тут в разговор вмешался писарь Визгарь. Он остановил урядника и обратился к Жрецу:
– А чего ты так всполошился? Или правду в журнале пишут? Ответь народу, откуда, с каких доходов у тебя такая шикарная корона, что аж с башки падает? А нужник ты во дворе новый построил на какие шиши?
Собравшиеся встрепенулись:
– Корона-то и впрямь дорогушшая...
– Новый нужник?...
– Это кто ж новый нужник строит, если старый не сгорел?..
– Я вам больше скажу, граждане, – продолжил писарь, – Нужник аж на два очка! Мужской и Женский! Два куба пиломатериала на эту роскошь ушло! На дверях железные шпингалеты, а не деревянные крутилки!
Что тут началось! Шум, крик! Все принялись орать и бранить почтенного Жреца нехорошими словами.
Жрец Четвертак ткнул в бок локтем старосту Путимира и зло зашипел:
– Я тебе говорил, не нужен в селе учитель. От грамотности все беды. Я сельчан и без учителя научу как правильно жить. Зачем ты нового из города вызвал, когда прежний от болезни умер?
– Знаешь, Четвертак, умереть от трёх ударов вилами – это какая-то подозрительная болезнь. По селу слухи разные пошли... – ответил староста, – Пришлось как-то это урегулировать.
– Как-то плохо ты урегулировал, – насупился Жрец, – Может ты ещё с города доктора пригласишь? Педиатра? Или вон этого … изобретателя Мормагона? Будете вместе в скапандерах по дну реки шастать.
Между тем сельчане на площади продолжали волноваться и косо посматривали на Жреца.
Расталкивая широкими плечами толпу к вещальному табурету подошёл кузнец Микула. Отставной солдат Баламут спрыгнул, уступая ему место. Некоторое время кузнец Микула оглядывал притихшее сборище, то ли дожидаясь пока все заткнутся, то ли собираясь с мыслями.
– Товарищи! – громко сказал кузнец, – Бабка моя рассказывала, что было время, когда жили без Змея и Водяному Богу не поклонялись. Да и вам, наверное старики про то рассказывали!
Сельский сход дружно закивал головами — да, все про это слышали от бабок и дедов. Про то как позвали сельчане однажды Богатыря и переломил тот Богатырь хребет Змею Пикулаю, отчего чешуйчатая тварь скончалась в муках. Потом Богатырь разрешил всем черпать воду из реки бесплатно, а Жреца определил пастухом общественного стада. Из пуза змея Пикулая вынули поганые кишки, набили соломы и отдали на потеху ребетне. Да-а-а, хорошее было время... весёлое...
– Может быть и нам сейчас, товарищи, не выдумывать всякие выборы? Пусть те кто у моря живут кидают бумагу в помойные вёдра. Какая разница — Водяной девственницу выберет или помойное ведро? Баранов-то всё равно отдавать придётся. И корову. Так может позовём славного Богатыря? Пусть отвернёт он бошки Змею Сафрону, и дело с концом.
– А дело Микула говорит!..
– Как не дело? Бумага — вещь дорогая, придется каждый год на выборы скидываться всем селом. Расходы опять... А ежели извести Змея...
– А из евойной шкуры можно всем сапоги пошить!..
– А Четвертака в пастухи!.. А-ха-ха!..
– А нужник его обобществить и поставить на площади...
К вещальному табурету пробрался писарь Визгун, сменил кузнеца и обратился к сходу:
– Граждане! Свободный народ! Одумайтесь! Помните, чем дело с Богатырём закончилось? Пожил он в селе семь лет и ушёл по делам, а у нас тут смута началась и беззаконие. Хочу — землю пашу, хочу — хмельное пью и на балалайке играю! Чуть село с голоду не вымерло. Пришлось с севера приглашать мудрого цыгана Юррика, что бы он порядок навёл. И большое ему спасибо, что не бросил нас в беде, а навёл порядок и пригласил на Лысую гору Змея Сафрона.
– Какой же Юррик цыган? Что это за бред? – встрял в разговор учитель Боян, – Разве может быть цыган-мудрец? Это нонсенс! Юррик – это северный славянин!
– Этот ваш Богатырь, – заверещал Жрец Четвертак, – не только преподобного мученика Жреца Мямлю пастухом сделал, но и зверски убил его ни за что ни про что!
– Как это «ни за что»? - возмутился кузнец Микула, - Мямля в реку у мостков, с которых воду черпаем, коровью мочу лил и дохлых кошек притапливал. Через это несколько человек умерло, а Мямля орал, что это божья кара. Застукал его Богатырь за этим вредительством и запер в погребе до суда. А Мямля в погребе обожрался конской колбасы и помер от заворота кишок. В этом его святость?
– Брехня это!!! Не так было!!! – заорал Жрец Четвертак, корона съехала ему на нос, – Жрец Мямля у мостков молил Водяного Бога не губить село! Передавал ему дары и подношения! А Богатырь подкрался сзади и изрубил саблей в кровавую кашу! Потом испугался содеянного и сбежал!
– Так испугался, что только через три года сбежал? Что ты мелешь, Четвертак...
– Неважно когда сбежал. Через день или через три года. И вообще, это не Богатырь был, а подручный Йормунганда, посланный нам на погибель.
Сельский сход опять зашумел. В нескольких местах вспыхнули потасовки — замелькали кулаки. Кто-то запел «Гимн святомученика Мямли»:
– Из-за старого сарая
К деревянным мостикам
Добрый Мямля подбегает
И виляет хвостиком!
Вдруг, откуда ни возьмись,
Демон Йормунганда!
Над башкой его свистит
Согнутая сабля....
– Тише! Тише, граждане, свободные жители Старославино! – призвал к порядку писарь Визгарь, – Сами видите, жить по старому мочи нет! Но и Богатырь — не выход! Натерпелись мы силушки богатырской! Хватит!
– Что ж делать, писарь?
– Выход есть!
– Какой?
– Научи нас, писарь Визгарь!
– Выход есть! – повторил писарь, - Во-первых, надо вместо Путимира выбрать старостой меня! Сами видите, от Путимира толку — ноль. Каждую весну низину затапливает! Сорняков в огородах — видимо-невидимо! Каждое лето их выпалываешь не разгибая спины, а они опять лезут! А сколько гнуса на болотах? Пойдёшь за клюквой — вернёшься весь в волдырях! Неделю чешешься! На кой чёрт нам такой староста, скажите пожалуйста?
– Точно!...
– Верно Визгарь говорит! Задрал уже это гнус!..
– И сорняки!..
– И Путимир!
– Ну что же, свободные жители Старославино, кто за то, что бы я стал старостой, по доброму обычаю, повернитесь спиной к вещальному табурету и три раза подпрыгните!
– Погодьте скакать, скакуны! -- вмешался отставной солдат Баламут, – А как быть с девственницей и Даром Змею Сафрону? Ты чего, Визгарь, за дураков нас держишь?
– Вот чего ты суёшься, Баламут? – перебил его Дубыня, – Выберем старостой Визгаря, а остальное само наладится! Все беды из-за Путимира. Скачите, сельчане! Скачите за наше сельское счастье!
– А я хочу выборы с бумажками! – встряла в разговор пробравшаяся вперёд Уйка, – Если Визгарь устроит выборы девственницы, то буду за него скакать, а если нет, то не дам барана в дар Змею Сафрону! И пусть он всё село спалит к такой-то матери!
– Тебе, Уйка, про выборы надо было думать, когда свою страхолюдную дочурку зачинала. А то, как своё помойное ведро подставлять, так кидай туда кто хочет, а как государственное дело, так выборы ей подавай!
Уйка закатила глаза и бросилась на Дубыню. Левой рукой она вцепилась ошарашенному мужику в волосы, а правой пятернёй с длинными грязными ногтями располосовала ему харю в кровь. Дубыня взвыл, и ловким ударом в челюсть свалил Уйку в грязь. Только он хотел поглядеть на сельчан гордым взором победителя, как подскочил урядник Жизнобуд и ударил Дубыню под дых. Потом урядник заломил ему руки и связал пеньковой верёвкой.
– Вот спасибо тебе, Жизнобуд, – поблагодарила Уйка, кряхтя поднимаясь на ноги.
Но урядник не ответил. Он молча подскочил к Уйке и хлестанул её со всей дури нагайкой, после чего так же заломил руки и связал.
– Объявляю смутьянам и дебоширам по пять суток цугундера! – громко объявил староста Путимир и спихнул Визгаря с вещального табурета.
– Ну что, скакать за Визгаря собрались? – спросил он у схода, – А как со Змеем Сафроном договариваться будете? Сожрёт он вас за такое самоуправство вместе с вашими баранами!
– Успокойтесь, сельчане! Никто никого не сожрёт! В прошлом году я сбился с дороги, – сказал писарь Визгарь, -- и пока плутал по торфяным болотам, познакомился там с другим Змеем. Змей Клаус его кличут. Пообщались мы. И я вам так скажу, граждане – очень мне этот Змей Клаус по сердцу пришёлся! Змей этот очень социально ориентированный! Людей он вообще не ест! Это он сам мне сказал и я ему верю. Зачем ему врать? Будем отдавать с каждого двора не по барану, а по поросёнку! Но главное, ему без разницы — девственница или нет. Можно будет отдать любую бабу, которую мы выберем помойным ведром!
– Вот, это дело! – обрадовались люди.
– Визгаря в старосты!
– Будем отдавать всяких старух! Сплетней меньше в селе будет!
Писарь Визгарь грубо столкнул Путимира и вновь оседлал вещальный табурет.
– Предлагаю вот прямо завтра утром и пойти к Змею Клаусу. А что бы он наверняка согласился прогнать Змея Сафрона и стать нашим Змеем, отдадим ему весь собранный для Змея Сафрона Дар, включая корову и девственницу. Пусть Змей Клаус увидит, что люди мы добрые и очень его любим!
Эта замечательная идея пришлась всем по сердцу. Повернувшись спиной к писарю, все начали скакать, размахивать руками и орать: «Визгарь – староста! Визгарь – староста!..»
На следующее утро проснулись сельчане рано. К шести утра уже все собрались на окраине с баранами. Тут же был и Алень с коровой, которую купил вечером прошлого дня у купца Сновида. Связанная по рукам и ногам Осьмушка лежала в телеге, которой правил отпущенный ради такого дела на поруки Дубыня в красивом кафтане.
Долго ждать старосту Визгаря не пришлось. В модном зелёном фраке, лакированных лаптях и с уложенными в замысловатую прическу волосами, восседая на своём гнедом осле, бывший писарь возглавил колонну идущих к Змею Клаусу односельчан. Все радостно балагурили и пели озорные праздничные песни.
Добрый Змей Клаус внимательно выслушал людей и уволок всё принесённое ими в Дар в свою вонючую нору. Стать Змеем села Старославино он тоже был согласен, но была тут одна закорюка. Надо было прогнать Змея Сафрона.
– Понимаете, уважаемые, – сказал Змей Клаус, – Нам, Змеям, воевать друг с другом не положено. Популяция наша очень уменьшилась в последнее время. То одного Змея прибьют лихие лихие люди, то другого. Если я Змея Сафрона изведу, что скажут обо мне другие Змеи? Ни чего хорошего не скажут. Это меня очень огорчит. А если я огорчен, то творю всякие мерзкие дела в помрачении рассудка. Это вам надо?
– И как нам быть? – поинтересовался Визгарь?
– Тут есть два пути, – ответил Змей Клаус, – Либо ждать пока Змей Сафрон от старости кони задвинет, жить-то ему осталось лет пятьсот, не больше, либо, рассчитывать на то, что найдутся лихие люди и отвинтят ему головы.
– Не-е-е-е... Ждать пятьсот лет мы не можем. Нам через пять дней ему Дар отвозить. А мы Дар тебе отдали. Это что, нам снова по барану скидываться?
– Я вторую корову покупать не собираюсь! – психанул Алень и сунул под нос Визгарю грязную дулю, – Я лучше твою писарскую башку сломаю и сяду на цугундер!
– Если корову найдете, то вопрос с девственницей можно тоже решить, – выкрикнула с задних рядов вдова Уйка, приговорённая к пяти дням цугундера условно как мать-одиночка.
– Погодите орать, граждане! – перебил всех Визгарь и переспросил у Змея Клауса, – А что ты говорил про лихих людей?
– Я говорил, что если Змея Серафима лихие люди ненароком укокошат, то ко мне со стороны других Змеев претензий не будет. И я смогу стать вашим Змеем на законных основаниях. Хоть завтра.
– А где ж взять этих лихих людей?
– Ну, где-где? А вы разве не лихие? Вон сколько в вас лихой удали! Не побоялись ко мне придти. А ведь я мог вас уже сожрать. Но не испугались вы, стоите тут в вонючей болотной жиже по пояс и со мной разговариваете. Вот так же подойдите к Змею Сафрону всей толпой и забейте его кольями и лопатами до смерти.
– Вот видите, граждане, какой Змей Клаус мудрый? И с нами он своей мудростью делится, хотя он ещё не наш Змей, а пока ещё посторонний Змей. Советует нам, чужим ему людям, как жизнь нашу горемычную обустроить, что бы все были счастливы. А Змей Сафрон хоть раз давал нам добрый совет? Может помнит кто такой случай?
– Нет!..
– Не советовал он нам!..
– Не было такого!..
– Вот видите! Не заботится о нас Змей Сафрон! Так давайте прибьем к чертям собачьим эту поганую тварь!
– Прибьём!!! – заорали сельчане.
– Побежали скорее! Успеем до темноты управиться!
Забить лопатами на смерть Змея Сафрона оказалось не просто. Когда в страшной битве полегло треть села, лихость оставила людские сердца. Захотели оставшиеся убежать от Змея. И убежали бы, и профукали бы из-за своей трусости счастье! Однако, слава Водяному Богу, притащил отставной солдат Баламут из дома трофейный бочонок пороха. Приделал к нему фитиль и запихнул в задний проход Змею Сафрону. Фитиль поджёг.
Бабахнуло так, что всё село и окружающая Лысую гору территория были загажены вонючими обрывками Змеева тела. Передняя левая лапа угодила во двор Жреца Четвертака и сильно повредила евроклозет на два очка. А отставной солдат Баламут погиб смертью храбрых за Родину, как и ещё шестьдесят восемь жителей села Старославино.
Да, не легко даётся свобода и справедливость! Только смелые и умные достойны жить счастливо!
Вот и зажило село Старославино после убийства Змея Сафрона припеваючи. Не стало в селе всякого беспредела и притеснения. Совсем иная жизнь стала с новым Змеем Клаусом. Отдали раз в год по одному поросёнку с каждого двора, скинулись раз в год на три коровы, выбрали помойным ведром очередную девственницу — и живите радуйтесь! А Змей Клаус заботился о людях и часто, примерно раз в месяц, давал полезный совет. На Новый год добрый Змей Клаус пускал в небо огромную искристую огненную струю на радость детворе. Радовались даже те шелудивые беспризорники, чьи родители приняли геройскую смерть в битве со злым Змеем Сафроном на Лысой горе. Когда огненная струя устремлялась в ночное небо, заморыши вылазили из-под старого рухнувшего деревянного моста, где жили, весело хлопали в ладошки и показывали покрытыми коростой пальчиками в верх. Их лица озарялись счастливыми улыбками.