Анатолий Сурцуков
Рисунки Владимира Романова
Ну, так уж повелось, что лётный состав издавна был окружён повышенным вниманием лучшей половины человечества. Почему?
Объяснений этому много. Во-первых, ещё с тридцатых годов прошлого столетия закладывалась в умы населения нашей необъятной страны мысль о том, насколько героическая и романтическая это профессия. Во-вторых, попадают в авиацию действительно лучшие из мужчин. Бесстрастная статистика свидетельствует о том, что примерно один из двадцати физически развитых особей мужеского полу способен полноценно изображать пилота, бороздя просторы пятого океана. Опять же, особенности профессии воспитывают навыки быстрого соображения, реакции, умения находить выход из сложного положения, которые необходимы также и на любовном фронте. И это по достоинству оценивают милые дамы. Ну и, опять же, материальный фактор.
«Лётчик высоко летает, много денег получает…», – так пелось в одной песенке. Это, конечно тезис спорный, особенно в современности, но атавистический постулат остался в сознании населения. На эти чувства пилоты всегда отвечали, как бы это сказать, «повышенной взаимностью». По принципу – «И-и-э-э-х! Однова живём…». В том смысле, что опасность лётного дела предполагает отношение к жизни, как к дару с небес, который может быть в любой момент отобран, и поэтому нельзя откладывать, как говорится в одной авиационной поговорке, «…любовь на старость, как тормоза на конец полосы». Вот и стремятся лётчики от жизни взять всё, что возможно, сегодня, не откладывая на завтра, а тем более – на ещё более отдалённый срок…
Служил в одном гарнизоне командиром экипажа вертолёта Ми-8 Венька Соколов. Был он невыдающихся внешних данных, даже можно сказать, плюгавенький такой на вид мужичишка. Рыжий, суетливый, мелковатый росточком, с подвижным, но вообще-то умным лицом, и повадками кота. В том смысле, что и походка-то у него была какая-то пружинисто-вкрадчивая, и взгляд постоянно насторожённый, как будто он всё время дичь какую-то выглядывал, да и любвеобильность, даже на фоне уже названной всеобщей «повышенной взаимности» лётного состава, была какая-то запредельная. Нет, ну если вдруг случай подвернулся, то любой мужик, если он здоров, не откажет даме в «приглашении на танец». Ну а этот постоянно находился в режиме «поиска и автосопровождения», как будто поставил себе целью соблазнить как можно больше дам, вроде того истребителя, стремящегося нарисовать на фюзеляже звёздочки, символизирующие количество сбитых.
То ли самоутверждался он таким способом, то ли человечество осчастливливал размножением себя, любимого, бог его знает. Одним словом, гуляка…
И, надо отметить, что, несмотря на внешнюю его «незаурядность» с отрицательным знаком, дамы благосклонно отвечали на его притязания! Вот ведь парадокс! Сколько раз приходилось наблюдать, как записные красавцы оставляли женщин равнодушными, а какой-нибудь прыщ, как под воздействием волшебной дудочки, уводил даму «в дальнейшее пространство», туда, за горизонт, в сторону заходящего солнца! Наверное, это у них, у женщин, какой-то третий глаз открывается в такие моменты, и они видят сокрытое от других.
Ко времени, о котором идёт повествование, Венька успел стать лётчиком первого класса. Надо сказать, летал он действительно неплохо. Поэтому ему доверяли выполнять сложные и ответственные задания, зачастую связанные с вылетом в различные командировки. Эти командировки были звёздным временем для него, во всех смыслах этого слова. Именно там, на «выездной сессии», Венька с восторгом упоения предавался своему любимому хобби – любить и быть любимым, добавляя мысленно всё новые звёздочки на фюзеляже в знак своих «спортивных» побед. Новые города, новые лица, новые впечатления, новые имена. Жизнь была просто замечательна!
Его товарищи, подтрунивая над ним, советовали ему, пролетая над «освоенным» городом, разбрасывать из блистера конфетки, с надеждой, что вдруг и его ребёнку, появившемуся на свет как результат от мимолётного знакомства, достанется. На это Венька только многозначительно ухмылялся, не комментируя, но и не опровергая утверждение.
Однажды, возвратясь из одной длительной и на удивление плодотворной командировки, значительно обогатившей (или обоГадившей) его, Венька, как и положено, не мешкая, приступил к выполнению супружеского долга, изрядно накопившегося за время долгого отсутствия. И надо же тому случиться, что в самый апофеозный момент он назвал свою жену чужим именем! Такая оплошность! Видимо, кровь от головы в другое место отбросило, вот он и из-под отворённого в состоянии бесконтрольности подсознания и выпустил из себя!
Ну, что тут было! Жена, конечно, в крик! В слёзы! В истерику! В скалку! К маме, в Саратов! Дети будут со мной! И так далее… В любой семье и по менее значительным поводам такие сцены не в диковинку. Как Веньке удалось погасить пожар, утихомирить шторм, унять самум эмоций – это отдельный романс под названием «унижение, обещание и прощение». Он поклялся себе, что никогда! Именно НИКОГДА больше! Он не будет называть ни одну женщину по имени.
А вы что подумали? Что побитый кобель позабудет основной инстинкт? Ну-у-у-у, к Веньке это не применимо. Он продолжал свою «гнусную», с точки зрения «освоенных» им женщин, деятельность, непрерывно пополняя свой счёт. Надо отметить, ну так, ради справедливости, что ни одной из них он не обещал райского блаженства в виде долгой и совместной жизни до старости. Да и, в общем-то, большинство дам интуитивно понимали, что данный индивид и не предназначается по гарантии производителя для семейного пользования. Но Венька свято соблюдал взятое на себя обязательство! Никогда больше, ни на выезде, ни в супружеской постели, даже в самые лютые моменты душевной разнеженности, он не называл даму по имени. Обет! Зарок! Табу! И ТДУ!
И жизнь снова покатилась по привычным рельсам. Будни, текучка, нудятина службы на земле и радость желанных полётов, ну, а счастье приходило в командировках (ТДУ – тормозная двигательная установка). В виде огромных глаз, источающих призыв и вызов, гибких рук и ног, щедрых бёдер, волнительных и вдохновительных грудей, водопада волос и томного запаха, восхитительного в своей бесстыдности! Этот бескрайний океан, к которому есть только один путь – погружение без остатка, имя которому – его величество ЖЕНЩИНА.
Ну не мог Венька противиться стихии! Не мог! Впрочем… А остальные?... Вообще-то был в истории один персонаж, который предостерегал нас от излишнего ханжества и предельно понятно объяснил всем по поводу обычая побивания каменьями…
Но это – так, «a propos…», как говорят французы, то есть – «кстати». И вот снова Венька в командировке, и вот снова он качается на волнах любви, приставая то к одному, то к другому острову, чутко улавливая ветерок надежды и ловко избегая ловушек в виде сладостных, но гибельных песен сирен, будучи накрепко привязанным к мачте семейного положения. И нёсся его парусник на всём ходу, влекомый к солнцу ветром странствий, пока однажды со всего размаху не саданулся шальной бродяга о коварный подводный риф, притаившийся в глубине….
В этот раз командировка была дольше обычной. Охота удалась! Лучшая в мире охота, как Венька утверждал, это «когда ей охота, и ему – охота». Усталый, но довольный, возвратился Соколов к семейному очагу. Его радушно встречала жена, искренне полагавшая, что уж больше подвоха от муженька ждать не стоит, потому что, во-первых..., а во-вторых, давешней выволочки должно было, по её подсчётам, хватить. Ах, святая наивность!
После ужина, понятное дело, при свечах, после долгих разговоров, после укладывания детишек, после томительного выжидания контрольного времени приступили супруги, наконец, к вожделенному делу.
Всё прошло «штатно», по накатанной, привычной за долгое время супружеской жизни траектории. За окном сгустилась ночь. Псы, изредка взлаивающие на соседском подворье, утихомирились, отойдя, наконец, ко сну. Посёлок погрузился в ожидание утра. Томное погружение начало своё неспешное движение. Уже полилась мелодия сладкого посапывания, исторгаемая нежным женским телом. Венька тоже сомлел. Сквозь муть полузабытья ему вдруг явственно почувствовался призыв к местам неотдалённым. Он привстал, и негромко, стараясь быть деликатным, произнёс, на уровне инстинкта помня свою заповедь: «Слышь, подруга, а где у тебя здесь туалет?»… Что было в дальнейшем, история умалчивает…