Вверх по течению Стикса
Книга погружения
18 часть
Когда я очнулся, то увидел над собой смутные мрачные своды. Было очень темно, я едва различал очертания, да и само время текло в этой темноте медленной смолой. Может быть, поэтому мой ум долго сводил детали пространства в единое целое, и я лишь минуту спустя осознал, что все-таки попал в поезд и лежу на полу старого вагона. В чем-то он был похож на вагон из первого погружения, но никакого отблеска детского счастья в нем не искрилось. Напротив, я сразу ощутил, что запаян в какую-то капсулу с овеществленной плотной чернотой, лишь слегка расступавшейся в моем присутствии.
Я встал и осмотрелся. Весь вагон был покрыт невероятным слоем пыли. Пыль делала контуры округлыми, и казалось, что вагон просто оброс внутрь странной шерстью – молчаливой и живой, как плесень. Я осторожно провел пальцем по стеклу. Это действительно была просто пыль. Мертвая пыль. И в едва различимом мерцании было видно, как бледные хлопья медленно и беззвучно опадают откуда-то сверху на полки, столы, сиденья и еще ниже, в высокий серый ворс, словно проросший из пола. Поезд неспешно исходил тленом в собственное омертвелое нутро.
Надо было выйти из этого пылесоса. Я сделал несколько пробных шагов, осторожно погружая ноги в прах на полу, похожий на какой-то липкий туман. Мои передвижения поднимали водовороты пыли, под которой чувствовалась хрустальная хрупкость вагонного остова. Каждый шаг требовал сосредоточенности. Так, не спеша, я почти дошел до двери тамбура. Я остановился перевести дух и машинально положил руку на полку. На мою ладонь тут же налипло что-то колкое и противное, отчего я тут же отдернул руку, отпрыгнул – и провалился сквозь ухнувший пол.
В вагоне все сразу пришло в движение, словно этот гигантский пылесос заработал. Дыра в полу образовала что-то вроде разгерметизации, и теперь стонущая чернота подо мной жадно заглатывала вагон. Слетевшая пыль обнажила скелеты сидений и стен, которые теперь вибрировали, жалобно скрипя. Корпус начало сминать как жестянку. Проем в полу, за который я изо всех держался, пошел трещинами, и я хватался все за новые и новые края, словно олень, провалившийся под лед и яростно крушащий полынью под собой в надежде выкарабкаться. В несколько рывков я добрался до двери, но все никак не мог достать до ручки. Вагон сдувало, словно дюну, он таял, исчезая во тьме, пока от него не осталось всего одной стены с дверью, под которой болтался я. Справа от двери сошла обшивка, оголив металлический профиль. Я схватился за показавшийся выступ, дернулся из последних сил и зацепился за ручку. Мне удалось подтянуться и встать вровень с дверью. Я повернул ручку, и ввалился в следующий вагон, который начался сразу же, без всяких переходов.
Эта деталь очень походила на склейку двух эпизодов сна, поэтому я сразу же вспомнил об иллюзорности всего происходящего. Агония близкой смерти породила в борющемся мозгу этот мир, который был эхом, иллюстрацией катастрофы, с которой столкнулся организм. «Ребята, ребята, я здесь! Я живой! Спасите меня!» – взмолился я в темноту. В ответ я услышал металлический скрежет многотонного железа. Вагон дрогнул, но не поддался деформации. Или пока еще не поддался. Надо было бежать.
Я ощупал стены и пол. Пыли на них было гораздо меньше, и сами они были гораздо крепче, чем в первом вагоне. Я поднялся на ноги и торопливо, но все еще нетвердо опираясь и держась за поручни, пошел через вагон. Перед самым переходом вагон тряхнуло, и я спешно запрыгнул в следующий. Он был уже совсем обычным на вид, разве что очень плохо освещенным, но я побежал по нему без опаски. Чем дальше я пробирался вперед по поезду, тем больше в нем было какой-то оживленности. Обшивка и краска становились чуть свежее. Сквозь окна порой залетали короткие ломаные вспышки света. Кое-где даже попадались осколки посуды, окурки и выцветшие граффити. Но в каждом новом вагоне я странным образом чувствовал, что бежать становится все труднее – и дело было не в усталости, а в невидимом сопротивлении среды, которое нарастало. Воздух словно жирел и сгущался, все неохотнее пропуская сквозь себя.
За одной из дверей стук колес сложился в змеящийся гул, терзающий одну и ту же режущую душу дисгармонию. Затем на нее наложилось юродивое подвывание, сквозь которое все яснее и яснее проступал зубосводящий мотив песни, которую я никогда не слышал, но тем не менее знал.
– Электричка везе-ет меня туда, куда я-я не хочу-у-у-ууууу! Электричка везе-ет меня туда, куда я-я не хочу-у-у-ууууу!
Воздух еще более загустел от этого воя, и теперь мне казалось, что я пробираюсь сквозь плотный дремучий ельник – не разбирая пути, спрятав поглубже голову и наощупь отгибая колючую хвою.
Я открыл новую дверь и увидел людей.
В каждом плацкартном отсеке сидело по несколько человек. По-прежнему было темно, и мне трудно было разглядеть их в деталях, однако и делать этого совершенно не хотелось. Было похоже, что я попал на какой-то пустырь, по которому мне теперь нужно было пройти мимо стаи бродячих собак, копошащихся на ценной делянке. В меня впилось множество глаз, выглядевших незрячими, хотя не отпускавших уже ни на миг. Я медленно шел сквозь этот безмолвно рычащий строй, сфокусировавшись на противоположной двери, чтобы не пересечься ни с кем взглядом. Но кое-что я успел заметить.
В каждом взгляде сквозило если не безумие, то некий до предела оголенный нерв. Каждый человек сосредоточенно охранял свой разложенный скарб. Нехитрая собственность была разбросана только для пометки своей территории. Еще было видно, что люди ехали очень-очень долго. Каждый отсек был оклеен вырезками, оснащен (или даже украшен) дополнительными, старательно прикрученными крючочками и тщательно исписан. Словом, напоминал то ли комнату отдыха у вахтовиков, то ли камеру в тюрьме. А еще я готов был поклясться, что люди не видят не только меня, но даже друг друга. То есть они чувствовали соседнее присутствие, но тщательно выпалывали понимание этого из своего сознания.
Я дошел до конца коридора из взглядов и вышел в тамбур. Прежде чем закрыть дверь, я заглянул в щелку. Стоило мне выйти, как каждый человек с совершенно чрезмерным усердием принялся за прерванные дела. Теперь вагон походил на психиатрическую палату. Это было скорбное зрелище, от которого волосы вставали дыбом. Я закрыл дверь и пошел дальше.
Следующий вагон был плотнее набит народом. Люди сомнамбулически перемещались по тесному пространству, сталкивались и продолжали движение дальше. Время от времени слышались короткие выкрики, отражавшие, видимо, текущий ход чьей-то мысли.
– Черт!
– Верх!
– Гладь!
Идти сквозь этот выгул душевнобольных было страшно и брезгливо. Глубоко вздохнув, я все же начал пробираться мимо снующих тел. Ближе к выходу их становилось все больше, но я уже научился ловко теснить тела локтями. Это было не сложнее, чем выходить из переполненного метро, однако сопротивление среды росло. Люди набились в тамбур этого вагона, но еще больше их было в следующем. В нем они были уже агрессивными. Более того, по дугам электрической злобы меж ними теперь проскакивала коммуникация:
– Этот?
– Тот!
– Дави!
И две створки из тел сомкнулись передо мной и начали вытеснять. Каким-то чудом я протиснулся в щели меж ними и стал прокладывать путь дальше. Теперь это было по-настоящему трудно сделать. Люди выпихивали меня назад, в злобе осклабив лица.
– Не сметь!
– Очередь!
– Очередь!!
Я уже отшвыривал их руками, когда прошел, наконец, к двери. Оставалось сделать всего рывок, как ручка сама вдруг сделала полуоборот, дверь широко распахнулась и в узкий коридор ввалилась толпа людей.
– Вот он!
– За борт!
– Под дорогу!
Я испугался и рванул в толпу позади меня. Началась неистовая суета, две волны людей сошлись и стали сжимать друг друга. Никто уже не искал меня в яростной давке, но я почувствовал, что силы покидают меня. Мое тело стало сползать по стене, кто-то отбросил меня к полке напротив, и я увидел перед собой серую стопу старых выгоревших матрасов. Я вошел ладонью между двумя из них, а затем внезапно стал таким тонким, что зарылся в складках материи. Плоскость была мне удобна. Сверху и снизу лежало одинаковое. Пахло отжившей ватой и прокипяченной старостью, но запахи, звуки и краски стали не важны, потому что мое ощущение мира перевернулось. Я чувствовал слои гнета над собой, но они дарили мне облегчение. Я парил, потому что нашел наконец вещество, уравновешивающее мою плотность или вбиравшее ее в себя. Меня сковало оцепенение покоя, мир замер, и я покидал себя, как песок – стеклянную колбу часов.
«Смерть – не идея, – свободно и безмятежно лилась во мне последняя мысль, – но нечто сопоставимое с ней. Смерть – антиидея, антисвет. Когда мы запустили его в нашу камеру и хотели прочитать так же, как мы читаем свет земной, это было ошибкой, равносильной тому, как если бы космический экипаж просверлил дыру в стенах ракеты и дружно прильнул к глазку, чтобы получше разглядеть космос. Смерть высасывала нас незаметно, как радиация, а мы радовались тому, что теперь светимся в темноте. Я надеюсь, что ребята быстро поймут это и замуруют щель. Хотя бы мной для начала»
Последняя точка этой длинной мысли вытекла из меня, и началось ничто.
<< Предыдущая часть ||| Следующая часть >>
Понравился текст? Хочешь узнать, что было дальше, или, наоборот, понять - про что это вообще? Скачай книгу целиком на Литрес! Бесплатно на промопериод!