Настя не спала всю ночь. Гроза бушевала до самого утра; мокрая тьма хлестала окна ветвями деревьев, колотилась в стекла тугими каплями. Гром, обычно слабый по ночам, разошелся не на шутку. Один раз ударило где-то совсем рядом; дом осветился весь голубоватым мертвенным светом. Снова – тьма, вспышки… Настя лежала без сна, заложив руки за голову. Думала о разном. Слышала, как за стенкой ворочается дедушка Иван. Скрипнули половицы, по комнатам пополз резкий запах эфирного масла… Больное сердце. Помочь по урожаю? Легко. Все равно город надоел за три года без отпуска. Настя уже взяла билеты на море, но…
Так сказать, очнулась уже здесь.
Она вспомнила пыльную дорогу, гремящий всеми частями тела автобус, неторопливый разговор водителя с кем-то из знакомых. Раз она поймала чужой взгляд – странный, не то жалостливый, не то презрительный. Эх, деда, один ты остался… Папа с мамой на севере, на вахте. Мама… мир ей, в общем. Только и остается, что Настька. Разве откажешь?
Готовь мешки, деда. Все соберем.
Поутру девушка покинула дом. Можно было набраться сил на заре, искупаться в двухметровых будыльях травы-лебеды. Случай: на крыльце она столкнулась с женщиной. Пару секунд они смотрели друг на друга. Потом гостья тихо спросила:
- Внучка? Ивана Степаныча, да?
Настя кивнула.
- Мне к нему надо. Дело есть.
- Что такое, Клава?
Дед вышел из-за спины Насти. Как всегда, неслышно: годы охоты не проходят даром. Охота, она пуще неволи… Под серыми кустистыми бровями катался спокойный страх – иначе Настя не могла назвать то странное, что поблескивало в глубине зрачков. Да, страшно. Да, готов ко всему.
Пусть будет еще страшнее – неважно.
- Могилу Ленкину расколотило, - глухо сказала Клава. – Молния попала. Надгробие в крошку. Ты это…
«Бабушка!»
- Хорошо, - кивнул дед. – Я сделаю.
Женщина не произнесла более ни слова. Дед смотрел вслед широкой спине, пока Клавдия не скрылась за калиткой. Пробормотал:
- Плохо дело…
И к вечеру стало ясно: дело и впрямь плохо.
***
Первым оказался деревенский дурачок Колька, инвалид детства. Часто бегал по селу, орал дурные песни, играл с ребятней в солдатиков и мастерил бумажные куклы. Последнее у него получалось настолько хорошо, что Колькина сестра подумывала организовать небольшой бизнес.
Сейчас Колька не бегал и не орал. И вряд ли у него получилось бы поиграть в солдатиков, не говоря уже о возне с клеем и бумагой. Исходя слюной, синюшный, с сеточкой воспалений по всему телу, он дрожал на повозке крупной дрожью. Иван Алексеевич долго стоял на крыльце, провожая взглядом повозку, и губы его беззвучно шевелились. Настя стояла рядом – не понимая, но догадываясь. Произошло что-то плохое. Она чувствовала, как в воздухе рвутся невидимые связи. Как по селу словно проходит гигантская волна электричества… если бы у души были волосы, они бы сейчас стояли дыбом и искрились…
Иван Алексеевич закусил губу. Отвернулся, пошел в дом. Внезапно выпрямился, словно принял какое-то отчаянное решение. Остановился, кивнул упрямо, тряхнув головой. И начал собираться.
- Деда? – Настя всегда немного побаивалась дедушку, но сейчас, казалось, все могло рухнуть в один миг. Вообще все – люди, дома, животные, посевы… - Деда, ты куда?
- Не ходи за мной, - бросил дед. – Жди здесь. Дома.
… провожая взглядом высокую фигуру (выпрямившись и расправив плечи, дедушка помолодел лет на двадцать), Настя перебирала пальцами пластинки браслета на руке. Вернется? Не вернется? Хватит гадать, глупая, ты все понимаешь… Ты ведь тоже решилась. Давно решилась.
К чему медлить?
Сбросив браслет, Настя вышла из дома. Ей не нужно было следить за дедом. Она отлично знала, где находится погост. Не нужно спешить. В таких делах никогда не нужно спешить.
***
Он не успел.
Он все-таки не успел.
У самого кладбища, возле дома Клавдии, стояла машина «скорой помощи». На дворе стоял вой и плач. Проходя мимо, Иван Алексеевич ускорил шаг: он знал, что случилось. Шаровая молния. Мгновенный удар. Может, выживет.
А может, и нет.
И когда старческая рука коснулась разбитого надгробия, Иван Алексеевич понял: не выживет.
Никто.
Ярость, ярость, ярость пронизала все тело! Огонь, недра земли, грохот водопада – все не то! Чистая, первозданная ярость грозы, кара небес…
Руку слегка тряхнуло – раз, другой…
- Иди, - прошептал старик, задрав голову. – Ты всегда этого хотела… иди и отомсти мне. Я устал… я так устал жить с этой виной!
Над головой громыхнуло: собиралась буря.
- Стой, - тихо раздалось сзади. – Этого не будет.
- Настя, - прорычал старик, не оборачиваясь. – Как ты…
- Бабушка, оставь его. Я знаю, ты здесь.
- Настя!
- Он хороший человек. Он был тебе плохим… мужем. Но он хороший дед. И замечательный отец. Я люблю его. Если он тебе нужен, возьми и меня…
- Не смей!!
- Я называю свое истинное имя – сейчас, перед тобой. Моя жизнь принадлежит тебе. Возьми ее, если хочешь – или уходи прочь! Живое – живым! Имя мое…
Рев ветра закружил слова девушки. В ответ проревели сами небеса; две тучи столкнулись над погостом: свет, тишина, еще тишина, и - …
Оглохнув от удара грома, Иван Алексеевич плакал, глядя на внучку. Синие кольца ползли сверху вниз по ее фигурке. Уходили в землю. Она одна стояла сейчас против стихии. Против воли Елены, своей взбалмошной бабки, к которой с детства приклеилось прозвище «шаровуха». Против гнева той, чья обида копилась в земле, воде и воздухе. Особенно – в воздухе.
- Все в порядке, - сказала Настя. – Она ушла. Я…
Ноги не удержали ее. Но Иван Алексеевич успел. На этот раз – успел. И голова внучки мягко опустилась на дряблые руки, не коснувшись угла расколотого надгробия.
Он успел.
Солнце прорвалось сквозь чернь набежавших туч. Бросило тени на старый погост. На две фигуры, застывшие у разбитой грозой могилы. Теплые, желтые лучи щекотали кожу. Удивлялись.
Пошел дождь.
А здесь еще крупица Тайны:
Спасибо за внимание! Если Вам понравилось, оцените рассказ и подписывайтесь на канал, чтобы быть в центре всего странного и загадочного! Маг В Городе всегда с Вами!