Военные и послевоенные школьные годы.
В жизни никогда не думал, что буду учителем и, тем более что чего-то добьюсь в этой профессии. Поэтому детские «выходки» современных детей часто принимаю с улыбкой. Это все мелочь по сравнению с тем, что вытворяли мы, дети военных и послевоенных лет, живших в ту пору впроголодь. Лишенных не только обыкновенных игрушек, но и самого необходимого для обучения в школе: тетрадей и учебников. Да и как же могло быть иначе? Куда ни глянь - очереди.
Вынужденная военная безотцовщина, послевоенная разруха, хлебные очереди, память о продуктовой карточной системе и многое не менее важное сказывалось на детском характере.
Сейчас трудно поверить в то, что в первом классе за одну парту сажали разновозрастных детей: от семи до 12–13 лет. Просто диву даешься, как учителя того времени умудрялись не просто нас учить, а еще и давать знания.
Школ в городе было немного, но к каждой из них, как и сейчас, был прикреплен свой микрорайон. Мне пришлось обучаться в трех школах.
В 14-й школе поступил в первый класс. В ней, построенной в 1906 году, долгое время размещалось медресе «Усмания», называемое в то время новометодным. До революции 1917 года там могли обучаться лишь дети богатых родителей, вот будущего народного поэта Мажита Гафури, приехавшего в Уфу в 1896 году, по этой причине в медресе не приняли.
В 18-й школе, что располагалась на углу улиц Цюрупы и Пушкина, а через забор находился Луначарский парк, окончил семилетку, а в 11-й имени Лидии Андреевны Галановой, ныне Аксаковской гимназии, получил аттестат зрелости. Я хорошо помню Лидию Андреевну Галанову, чье имя сейчас присвоено одной из уфимских улиц. Ей было уже много лет, но она постоянно приходила к нам в школу, где многие годы была директором. Более того, сидя на сцене за пианино, подаренное ей же школе, она аккомпанировала нам на уроках физкультуры.
Небольшой, но уютный актовый зал в это время превращался в спортивный. Одета она была всегда безукоризненно, как впрочем, и все учителя школы. Вместе с ней особой интеллигентностью выделялась Ольга Ивановна Евладова, учитель немецкого языка, прекрасный человек, специалист и наш классный руководитель.
Порядок в школе поддерживался ее директором П.А.Железновым, завучем П.П. Положенцевой. Но особое уважение и даже любовь всех мальчишек была к бабушке, которая работала не только в ней уборщицей, но и жила здесь в маленькой комнатушке. Рядом с пожарным выходом из школы. Свою любовь к ней нас, мальчишек она заслужила тем, что когда нас «вытуряли» из класса и мы могли попасть на глаза «дяди Пети, как звали мы меж собой директора школы, она приходила нам на помощь – приглашала к себе в комнатку. Усаживала на стул и поила чаем. Это была удивительно добрая, ласковая и сердобольная старушка, оставшаяся после войны одна одинешенька.
Наверняка, все выпускники 11 школы того времени вспоминают ее добрым словом. К тому же в школе было принято, почти ритуал – во время вручения нам аттестата об окончании школы, первым человеком, которого благодарили ученики, была именно она – бабушка. Ей мы обязательно дарили подарок. Часто им был отрез на платье. Нынешние выпускники школ едва ли помнят имя этих тружениц, которые каждую перемену убирали за ними коридоры их школы. Жаль.
В то время подавляющее большинство детей, подростков и даже студентов одевались в основном в одежду из перешитых старых родительских вещей. Тогда, глядя на них, можно было сразу узнать: пришел ли отец с фронта. Если да, то этот ребенок был одет в пальто из перекроенной отцовской солдатской шинели или бушлата. Можно было даже угадать род войск, в которых воевал отец. Если цвет черный – значит, был моряк, а если серый – то пехотинец, артиллерист иль другой наземной воинской профессии. Среди наших сверстников выделялись дети танкистов и летчиков: они на зависть всем мальчишкам приходили в школу в танковых или летных шлемах.
Как были рады мы и наши родители, когда в 1955 году в стране была введена единая школьная форма. Покрой ее был заимствован у той, что некогда носили в России гимназисты. На голову мальчикам полагался картуз с твердым лакированным козырьком черного цвета, с высокой тульей и прикрепленной к околышу небольшой кокардой в виде раскрытой книги. Форма имела серый мышиный цвет, прямые средней ширины брюки и такого же цвета гимнастерку на выпуск с наглухо застегнутым на блестящие металлические пуговицы стоячим воротником.
Поверх брюк и гимнастерки полагался широкий и твердый ремень с медной пряжкой и с выбитой на ней эмблемой – развернутой книгой. Материал, из которого шилась форма, был фланелевым, но те из учеников, которым позволял семейный бюджет, носили форму, сшитую из шерстяной ткани.
В те годы для большинства мальчишек эта школьная форма являлась спасительницей. Она позволяла нам выглядеть лучше и опрятней, чем в прежней, перешитой и перекроенной, заштопанной, залатанной и заношенной до дыр.
Семьи, не имея финансовой возможности купить для сына отдельную форму для уроков физкультуры, проводимых зимой на свежем воздухе, для того чтобы снег не попадал в ботинки использовали брюки формы и вставляли в их низ резинку. Некоторые мальчишки так и ходили в них в школе, другие вынимали ее, отглаживали брюки в «стрелочку» - до следующего урока физкультуры. Уроки физкультуры вел молодой учитель Георгий Кузнецов, который впоследствии окончил геофак БГУ и стал директором школы № 90 в Кировском районе Уфы.
Девочки ходили в платьях темного, в основном коричневого цвета. Поверх них надевался фартук: черного цвета для повседневной носки, белого – по торжественным случаям. Платья их отличались воротниками. Они были разными: простыми откидными, кружевными и выполненными ришелье. Отделанными узорами или просто с невысокой стоечкой; большими, почти полностью покрывающими плечи, и маленькими, с узкой белой прокладкой. У каждого платья имелся белый «подворотничок», и не дай бог, если он был несвежий.
Многие девочки носили косы, у подавляющего большинства обязательным атрибутом украшения причесок служили банты. Особенно в этом усердствовали старшеклассницы. Это естественно, так как до 1954 года многие школы делились на женские и мужские. Часто эти школы дружили меж собой, приглашая на вечера своих сверстников. Например, так было заведено между школами № 3 и № 11.
Коллективы учителей многих школ к такой дружбе относились благосклонно. Порою, учащиеся двух школ объединялись и давали совместные концерты, проводили спортивные и другие мероприятия. Но до этих старших классов надо было учиться и учиться. В то время было введено лишь всеобщее семилетнее образование, а чтобы зачислили тебя в восьмой класс, надо было пройти конкурс и оплатить свое обучение, которое отменили в 1954 году.
Представьте себе далекий послевоенный первый класс. В классе сидели сразу около сорока детей, а то и больше. Плохо одетых и разного возраста. Одни из них семилетки, а рядом с ними сидят «дылды» – дети, почти вдвое старше. Из-за отсутствия нормальной обуви многие дети ждали наступления теплого времени года, чтобы ходить в школу босиком. Этому никто не удивлялся, и по городским улицам летом мальчишки щеголяли босиком. Ходил так и я. На это никто не обращал внимания. Это было обычно.
Тетрадей для письма у нас в войну и после нее не было. Мы изготовляли их самостоятельно, из чего придется: из рыхлой с занозами оберточной бумаги разлинованной простым карандашом. В ее толстую «пухлую» середину вкладывали «промокашку» – гофрированную, разного цвета туалетную бумагу. Некоторые ученики свои тетради делали даже из чистых страниц старых обложек журналов, книг или широких полос газет. Настоящие тетради появились лишь в конце сороковых, начале 50-х годов.
Все дети писали перьевыми ручками, обмакивая перо в «чернилки-непроливашки». Но это только, кажется, что они были «непроливашками». На самом деле они, имевшие сверху воронкообразное углубление, лишь сдерживали чернила, непременно пачкавшие руки. Носили мы их в тряпочных мешочках: кто в руках, а кто в портфеле. В некоторых классах чтобы не носить их каждый день домой, имелись неглубокие ящики, стоящие на подоконниках. Перед уроками «чернилки» раздавались нам дежурными учениками.
Чернила для письма продавались в киосках в стеклянных завинчивающихся пузырьках. Часто чернила делали мы сами. Для этого использовали толченые стержни химических карандашей, растворяя их в воде.
Наиболее «продвинутые» ребята использовали старый прадедовский способ: изготовляли черные чернила из галлов – небольших шарообразных наростов растущих на листьях дуба, как это делали в далекие пушкинские времена. Пробовали делать их и из золы, но они быстро выцветали и не держались на перьях ручек.
…У нас, мальчишек военного и послевоенного времени особым «шиком» считались чернильницы, сделанные из гильз металлических патронов, которые сверху имели резьбу и закручивались крышками. Но беда их была в том, что они, имея маленькое донышко, действительно были «проливашками»: чуть что – и чернила на коленях, а за это дома по головке не погладят.
Перьевые ручки, которыми писали все, начиная с первого класса, вначале были деревянными, а позже представляли собой тонкую полую металлическую трубку, концы которой закрывались вставляющимся в нее вкладышами: с одной стороны для пера, а с другой для короткого карандаша. Это позволяло нам использовать эту полую трубку в качестве пневматического «стрелкового оружия»: стреляли картофельными цилиндриками, выдавливая их карандашом с другого его конца.
Не обходилось и без более серьезных «шалостей»: срывали письменные контрольные работы, добавляя в чернильницы, стоявшие на подоконнике окон, негашеную известь – карбид. Тогда вместо чернил из них «вылезал» чернильный столбик-змей. Он моментально превращал чернила в непригодное для письма месиво. Конечно, за это безобразие попадало, и, как правило, всему классу без исключения. Очень редко кто-то из нас «сдавал» учителю виновника «героического» поступка. Иногда всем классом сбегали с уроков в кино: благо кинотеатр "Октябрь" был в двух минутах от школы.
Писали металлическими перышками. Они были разными, но каждый из них имел свое ребячье название: «лягушка», «пионер», «звездочка», «рондо». Те, что имели на конце небольшой загиб, а потому меньше цепляли бумагу, назывались «английскими». Были и другие названия перьев. Самое неприятное и обидное при письме было то, что острое перо, смоченное чернилами, вдруг «спотыкалось» за «занозу» в бумаге, образуя там жирную кляксу. Чернильная клякса отлетала от пера и размазывалась по листу, а порою попадала в товарища, а что еще ужасней, на белый фартук девочки. Тогда .....
В конце 50-х годов, когда я уже оканчивал институт, появились в продаже первые шариковые ручки. Они считались многоразовыми. После того как паста в стержне ручки заканчивалась, он не выбрасывался, а заправлялся вновь. Для его зарядки в городе имелись мастерские со специальными приспособлениями, в которых заправщики вначале выдавливали из пустых стержней пишущие шарики, а затем вставляли их острием в приспособление и под давлением впрыскивали в него тягучую пасту, после этого вставляли шарик на место.
Руки этих мастеров всегда имели цвет заправляемой ими пасты. Таких мастерских в Уфе было много – почти на всех центральных улицах города. Просто не верится, как при этих условиях, когда и учебников не хватало, а в выпускных классах один учебник приходился на 5–6 человек, учителя умудрялись давать нам хорошие, прочные знания. Судите сами- весь класс поступил в институты и не по блату, а по своим знаниям. Потом оказалось, что среди моих одноклассников оказались кандидаты и доктора наук и даже один академик. Вот вам и голоштанное детство!
Сейчас, глядя на оборудованные и оснащенные кабинеты учебных классов, удивляешься тем знаниям, которые получали мы, учащиеся школ № 3, 5 и 18, которые в то время были «приписаны» к одному единственному в округе кабинету химии. Находился он в одноэтажном здании на углу улиц Пушкина и Цюрупы, рядом со зданием школы № 3 имени Максима Горького, на противоположной стороне улицы от 18 школы. В этом же здании работала и небольшая типография. В кабинете по согласованному меж школами расписанию проводились практические работы. Кабинет тот был большим и казался нам совершенством. В 18 школе не было и кабинета физики, поэтому в любую погоду для проведения практических работ мы ходили в третью школу. Тогда их такой кабинет был лучшим среди школ города. Был оборудован всем необходимым для проведения опытов, и парты в нем были для нас необычные – располагались амфитеатром.
Сейчас, будучи состоявшимся учителем, я говорю своим ученикам: дорогие мои, ваши шалости не идут ни в какое сравнение с теми, что вытворяли мы, дети войны. Но мы четко знали и не переходили границ, связанных с личностью учителей, родителей и взрослых. И. не дай-то бог, если кто-то из нас нарушал это святое для всех правило поведения, то ему доставалось и в школе, но особенно дома. Что было, то было.
Если вам понравилась статья - глава моей будущей книге об Уфе - кликните. Я сообщу в следующий раз о том, какие игры были у нас в те далекие и трудные для нас и наших родителей годы.