1 Дихотомия волшебного и обыденного
Краски в Стране Эльфов гораздо насыщенней и богаче, чем у нас, а воздух там словно светится и мерцает своим собственным внутренним светом, так что любой предмет видится человеческому глазу таким, какими предстают нам в июне деревья и цветы, отражающиеся в воде рек и озер. (Дансени, "Дочь короля эльфов")
Одной из особенностей "старого" фэнтези было лёгкое пренебрежение к мещанской жизни и восхищение отважной жизнью, полной приключений, странствий и исканий духа. Это видно даже в "Хоббите", где бедный Бильбо проходит довольно долгий путь от обывателя до персонажа Истории. В начале немолодой хоббит приключений боится, хотя втайне и мечтает о них - в конце же сам становится героем, пусть даже и безвестным (в черновиках "Хоббита" это выражено ярче - там Бильбо убивал дракона сам).
В наиболее брутальной форме это выражено в "Дочери короля эльфов" Дансени и "Луде-туманном" Хоуп Миррлиз, где происходит буквальный разгром сил мещанства волшебством, которое в конце концов воцаряется на земле, как ему и суждено.
Лавкрафт был настолько раздражён этой идеей, что его "Сомнамбулический поиск Неведомого Кадата" фактически является прямой литературной полемикой именно на тему "волшебное vs. обыденное".
Из "новых" мастеров, пожалуй, Нил Гейман в "Звёздной пыли" пытался реабилитировать этот подход. "Гарри Поттер", если его рассматривать как фэнтези, поднимал эту тему. Но это скорее исключение.
Конечно, и в современном фэнтези начинать приключения может безвестный герой, сирота и с виду обыкновенный парень, - но самого конфликта между жизнью обыденной и жизнью героически-волшебной в книгах нет. Теперь волшебство всё более размазано по придуманному автором миру ровным слоем.
Забавно, но, кажется, кто-то из писателей понимает, что так можно потерять ощущение волшебности фэнтези-мира. Поэтому авторы наряду с "обычной магией" пытаться придумать "магию второго уровня", "теперь-то по-настоящему чудесную!". Например, в романе "Джонатан Стрендж и мистер Норрелл" Сюзанны Кларк оппозиция эта выражается самими Стренджем и Нореллом или, на уровне выше, разницей между магией из книг (магия аргентиатов) и магией из легенд (магия эльфов и Короля-Ворона). Патрик Ротфусс в своем неоконченном цикле наряду с "регулярными" видами магии вроде рун или алхимии, вводит чудесно выглядящее и не подчиняющееся разумным законам искусство именования.
2. Акцент на искусство.
Кто из нас не задавался вопросом, в каких волшебных лесах наши предки находили прообразы зверей и птиц, украшающих гобелены, на каких планетах разыгрывались изображаемые ими сюжеты? Напрасно пальцы мастериц вышивали под ними слова февраль или соколиная охота, или сбор урожая, дабы заставить нас поверить в то, что это всего лишь изображение деятельности человека, соответствующее разным месяцам года. (Хоуп Миррлиз, "Луд в тумане")
Одной из черт фэнтези старой плеяды было внимание к тем произведениям искусства, которые созданы в их воображаемом мире. Например, забавная песня Фродо о человеке с луны, которую он пел в трактире ("вдруг корова в небо - прыг!..."), на самом деле, опиралась на историю Толкина о живущем на луне эльфе. Песни Ведьмландии и Демонландии раскрывают характер и отчасти судьбу этих народов в "Змее Уроборосе" (роман, представляющий собой ранний образец эпического фэнтези).
Мир, придуманный старыми мастерами, не только был миром из легенд, он был миром, пронизанным легендами.
Конечно, и сейчас зачастую древние тексты играют важную роль в повествовании. Циклы Тэда Уильямса и Патрика Ротфусса в своей ключевой основе связаны с вопросом о правильной интерпретации пророчеств, песен и древних легенд. Это очень хорошо, здорово и я это поддерживаю. Но это слишком функционально. Легенды там образуют не столько мир, сколько сюжет. Такое ощущение, что всё, когда-либо сказанное и написанное всеми живущими под солнцем, связано с главным заданием, которое автор предлагает героям.
В то время как изначальная цель, думаю, была в том, чтобы продемонстрировать богатство и необъятность мира, в котором есть вещи за пределами того, о чём рассказывается в тексте.
Я понимаю, что грань довольно деликатна, но, думаю, понятно, что я хочу сказать.
3. Стиль мифа.
Шуток, подколок и самоиронии хватало в фэнтези всегда, с рождения жанра, когда Моррис и Дансени взялись за перо. Кто бы что ни говорил, но ирония всегда была важной частью фэнтези.
Однако эта ирония исторически существовала на констрасте с основным стилем повествования - волшебным, захватывающим, чарующим и мифологическим. Это деление стилей не совпадает с "волшебным против обыденного" из первого пункта; волшебный персонаж может быть источником иронии и шуток (так же, как это происходит порой и в реальном эпосе). Хотя в основном, конечно, сарказма в глазах ранних авторов заслуживала мещанская "бытовуха".
Но волшебство заслуживало восторженного слога, передающего ощущение необычности и тайны. В какой-то момент это приелось, и как часто бывает, высокий стиль обернулся своей противоположностью. Во множестве произведений стиль просто распался, так, что по странице текста вы даже не сможете понять, фэнтези ли это или исторический роман (думаю, со "Змеем Уроборосом" или даже "Хоббитом" так не выйдет). Кое-где стиль сменился на тяжёлый, подробный и слегка душноватый реализм. Кое-где воцарилась и вовсе лёгкая ирония в отношении волшебства. Иногда это уместно (у Терри Пратчетта, например), а чаще происходит просто от неумения писать, по-моему. В любом случае, я не имею ничего против другого слога - но хорошо бы увидеть и представителей старой манеры письма.
4. Абстрагирующийся рассказчик.
Эту особенность наверняка помнят те, кто читал "Хоббита", но она встречается не только там. А именно, я говорю о том, что автор отдаляется периодически от своих персонажей и обращается к читателю. У Толкина это бывает выражено в в виде "вы, конечно, думаете, что гоблины... но должен сказать, что многие из них..." и так далее.
Но и в других произведениях мы часто встречаемся с тем, что автор описывает персонажей как бы снаружи, сочувствуя им, сопереживая, а главное - явно находясь в нашем же родном мире. Персонажи - там, в мифе, а рассказчик - тут, в кресле, напротив нас.
Совсем забавно, когда Дансени, скажем, в "Дочери короля эльфов" перед тем, как описать цвета волшебной страны, упоминает, что ему это будет нетрудно сделать - ведь он там никогда не бывал.
Понятно, что такая манера повествования как бы мешает "погружению в книгу", но на самом деле я соскучился по такому изложению, которое позволяет вводить комментарии, не разрушая связанности мира там, внутри.
5. Краткость.
Тут не стоит много говорить, не правда ли? От Дансени до Лавкрафта, от Толкина до Морриса - плеяда авторов, обладающих редкой фантазией и способных придумать множество сюжетов, и, главное, множество миров. И потому их книги - законченные повествования, истории, которые начались и закончились.
Захватившие фэнтези циклы без начала и конца по своему неизбежны, и имеют даже свои плюсы. Но хотелось бы видеть и что-то более краткое, сжатое и яркое, сконцентрированное в одном безупречном тексте, сверкающим всеми гранями.