На дружественном канале автор задалась вопросом, можно ли считать поэтов-песенников - Цоя, Шевчука и Высоцкого, например, просто поэтами. И я высказала такую мысль в комментариях:
Мне кажется, ты свалила всё в кучу) Из перечисленных Высоцкого могу назвать поэтом, остальных нет. И вот почему. Тексты Высоцкого читала в книге "Нерв" - многие из них не требуют муз сопровождения, сами по себе оказывают сильное воздействие, у других поэтов-песенников не так: музыка добавляет их текстам и смысл, и силу воздействия, их нельзя читать отдельно.
Чтобы проиллюстрировать свою мысль, ниже приведу стихотворение Высоцкого, которое интересно само по себе, не как песня, а как текст. Обратите внимание на оригинальные рифмы, на хороший ритм, на яркие нетривиальные образы: чего стоит только комар и картина Дали из лобового стекла. И как круто этот образ кровавой жертвы ложится на сон героя о Великой Отечественной - мы будто и не понимаем прямо, сон это или явь, или бредовое состояние, но мы чётко определяем для себя незримую связь автора с давно умершими людьми, жизнь которых, борьба и смерть позволили лирическому герою сегодня, через 30 лет после войны, ехать по мирному шоссе. Обратите внимание, что здесь нет ни одного ура-патриотического лозунга, ни одного призыва "бей фашистов", но "лохмотья свастик" в последнем предложении расставляют все нужные акценты.
Из дорожного дневника
Ожидание длилось, а проводы были недолги.
Пожелали друзья: «В добрый путь, чтобы все без помех».
И четыре страны предо мной расстелили дороги,
И четыре границы шлагбаумы подняли вверх.
Тени голых берез добровольно легли под колеса,
Залоснилось шоссе и штыком заострилось вдали.
Вечный смертник — комар разбивался у самого носа,
Превращая стекло лобовое в картину Дали.
И сумбурные мысли, лениво стучавшие в темя,
Всколыхнули во мне ну попробуй-ка останови.
И в машину ко мне постучало военное время.
Я впустил это время, замешанное на крови.
И сейчас же в кабину глаза из бинтов заглянули
И спросили: «Куда ты? на запад? вертайся назад…»
Я ответить не мог: по обшивке царапнули пули.
Я услышал: «Ложись! берегись! проскочили! бомбят!»
И исчезло шоссе — мой единственный верный фарватер.
Только елей стволы без обрубленных минами крон.
Бестелесный поток обтекал не спеша радиатор.
Я за сутки пути не продвинулся ни на микрон.
Я уснул за рулем. Я давно разомлел до зевоты.
Ущипнуть себя за ухо или глаза протереть?
Вдруг в машине моей я увидел сержанта пехоты.
«Ишь, трофейная пакость, — сказал он, удобно сидеть».
Мы поели с сержантом домашних котлет и редиски.
Он опять удивился: «Откуда такое в войну?
Я, браток, — говорит, — восемь дней как позавтракал в Минске.
Ну, спасибо, езжай! будет время, опять загляну…»
Он ушел на восток со своим поредевшим отрядом.
Снова мирное время в кабину вошло сквозь броню.
Это время глядело единственной женщиной рядом.
И она мне сказала: «Устал? Отдохни — я сменю».
Все в порядке, на месте. Мы едем к границе. Нас двое.
Тридцать лет отделяет от только что виденных встреч.
Вот забегали щетки, отмыли стекло лобовое.
Мы увидели знаки, что призваны предостеречь.
Кроме редких ухабов ничто на войну не похоже.
Только лес молодой, да сквозь снова налипшую грязь
Два огромных штыка полоснули морозом по коже,
Остриями — по мирному кверху, а не накренясь.
Здесь, на трассе прямой, мне, не знавшему пуль, показалось,
Что и я где-то здесь довоёвывал невдалеке.
Потому для меня и шоссе, словно штык, заострялось,
И лохмотия свастик болтались на этом штыке.
А вы как считаете? Чем измеряете поэтичность текста? Силой воздействия, внутренней музыкой стиха или чем-то ещё? Может, я не права, и все, кто пишут в рифму, и есть поэты? Буду благодарна за ваши комментарии. Мне кажется, это важно понять для себя. Лайк и подписка тоже очень меня подбодрят!