Вот уже более 500 лет высятся на берегу Могочи напротив впадения в нее реки Неледицы храмы Николаевского Антониева монастыря. Вернее, теперь уже не храмы, а лишь руины на месте древних соборов, стен и башен обители. Сразу после октябрьского переворота древний монастырь был закрыт и более 80 лет подвергался разрушению.
Обитель была основана в 1461 году на землях боярина Афанасия Васильевича Нелединского‑Мелецкого преподобным Антонием Краснохолмским. В числе жертвователей монастыря можно назвать князей Шуйских, Одоевских, Волконских, Щербаковых. Не оставляли своим вниманием обитель бояре Романовы, Масловы, Зиновьевы, Бутурлины. Присылал свои дары монастырю брат Великого князя Ивана III князь Андрей Большой Углицкий, и даже сам государь Иван Грозный в приступах раскаяния жертвовал огромные суммы на помин невинно убиенных по его повелению людей.
Николаевский Антониев монастырь быстро стал одним из самых почитаемых духовных центров допетровской Руси. В его библиотеке насчитывалось более трехсот древних манускриптов. Всего через двадцать лет после основания обители в монастыре начали возводить каменный собор в честь Святителя Николая, Мир Ликийских Чудотворца, а еще через несколько лет построили каменную трапезную палату с теплой церковью Дмитрия Солунского. В конце XV века такой комплекс каменных зданий имели лишь несколько крупнейших православных обителей, таких, как Чудов, Симонов и Троице‑Сергиев монастыри.
Вероятно, много тайн таится в монастырском холме, но главная из них — тайна Никольского собора. Сохранившаяся до наших дней рукопись «Летописец о зачатии Бежецкаго Верху Николаевского монастыря и о строении церквей Божиих и о дании вотчин в обитель сию великих князей и бояр и прочих благодетелей» подробно описывает строительство собора, но, к огромному сожалению, не упоминает имени зодчего, создавшего этот храм. Дело в том, что собор Святителя Николая совершенно нетипичен для русской церковной архитектуры XV века. По мнению специалистов, храм построен под сильным влиянием итальянской архитектурной школы.
Вот что писал историк, доктор искусствоведения В. П. Выголов: «такие элементы, как крестовые своды (в угловых ячейках западного нефа), пониженные подпружные арки, полуциркульные закомары и карнизы, отрезающие их от поля прясел, а также полочки‑карнизы в основании пят арок в интерьере, карнизный характер импостов капителей портала — все это для московского зодчества второй половины XV в. представляло собой явное новшество... Кажется очень странным и непонятным, каким образом мог возникнуть в столь отдаленном от Москвы и довольно глухом месте памятник, «опередивший» столичную архитектуру в развитии буквально почти на десятилетие».
На момент закладки Никольского собора в Антониевом монастыре в той же манере и с применением тех же строительных приемов на Руси был построен лишь один храм — Успенский собор Московского Кремля, автором которого был знаменитый «фряжский» архитектор и инженер Аристотель Фьораванти! Причем, по мнению того же В. П. Выголова, Никольский собор является даже более совершенным сооружением, чем Успенский храм. Кто же мог возвести по новейшим, лишь несколько лет назад привезенным из Италии технологиям, собор в сотнях верст от Москвы в глухом углу Тверских земель?
Версия первая
Собор представляет собой забытое творение «гения из Болоньи».
После того, как в 1474 году в Московском Кремле рухнул недостроенный Успенский собор, возводившийся русскими зодчими, Великий князь Иван III по совету своей жены Великой княгини Софьи Палеолог решил пригласить опытного «фряжского» мастера. Для этого в Европу было отправлено специальное посольство под руководством Семёна Ивановича Толбузина. Как пишет Софийская первая летопись: «в лето 6983 (1475) на Велик день (на Пасху) пришел из Рима посол Великого князя Семён Толбузин, а привел с собой мастера муроля (архитектора, старорусск. Авт.), кой ставит церкви и палаты, именем Аристотель..., а взят же с собою тот Аристотель сына своего Андреем зовут, да паробка, Петрушею зовут».
Первым заданием Аристотеля в России стало возведение нового Успенского собора. Работы начались в том же 1475 году и были завершены всего за два года. Внутреннюю отделку закончили в 1479 году.
Мало того, что строительные приемы, применявшиеся при возведении Успенского и Никольского соборов, практически идентичны и на Руси до того в храмовом зодчестве не применялись, но и материалы в обоих стройках были использованы особые, до того в России не виданные.
Еще до начала строительства нового собора под руководством итальянского архитектора был устроен кирпичный завод с особыми печами для производства совершенно нового типа кирпичей, отличавшегося от древнерусского плинфовидного и размерами, и большей крепостью. Событие было столь значительным, что оказалось занесенным в летописи: «И кирпичную печь доспе за Ондроньевым монастырем, в Калитникове, в чем ожигати, и как делати, нашего кирпича уже, да продолговатее и тверже…» — так писали Софийская Вторая и Львовская летописи.
Новый вид кирпича так и стал называться на Руси «Аристотелевым кирпичом». Именно этот кирпич применялся при строительстве второго Успенского собора, возводившегося уже итальянским архитектором. Размер «Аристотелева кирпича» — 27–29х11–13х6–7 см., то есть средний размер кирпича — 28х12х6,5см.
Недавно были проведены обмеры нескольких десятков кирпичей, использовавшихся при постройке Никольского собора. Их средний размер оказался 28х13х6 см., что полностью совпадает с кирпичом Успенского собора. Это означает, что при постройке Никольского собора использовался именно «Аристотелев кирпич», а не обыкновенный «древнерусский». Кто, кроме самого Фьораванти, мог использовать при строительстве этот тип кирпича?
Кроме того, ничего не известно о том, чем был занят Аристотель на рубеже 1470–80 гг. Возможно, в это время он был не в Москве, а в дальнем Антониевом монастыре?
Разумеется, возникают и сомнения в возможности участия болонского специалиста в строительстве Никольского собора. Вряд ли у первого монастырского благодетеля боярина Нелединского‑Мелецкого было достаточно средств, чтобы нанять самого «великокняжеского» архитектора. Да и сомнительно, чтобы Иван III по просьбе обыкновенного боярина или настоятеля отпустил бы из Москвы своего «личного» зодчего. О том, насколько Аристотеля ценили в Москве, говорит и такой факт: бывший в 1476–77 гг. в Москве венецианский дипломат Амброджо Контарини писал о Фьораванти: «Мне довелось некоторое время жить у него в доме, который находился почти рядом с домом Господина».
То есть дом архитектора находился вблизи от великокняжеского дворца. Но тут нужно сказать, что земли боярина Нелединского‑Мелецкого (и, следовательно, место, где строился Никольский собор) входили в удел князя Андрея Большого Углицкого (человека весьма богатого), являвшегося к тому же младшим братом Великого князя. И, возможно, именно князь Андрей был главным меценатом и благодетелем Антониева монастыря, так как с первых дней существования обитель не испытывала недостатка в средствах.
Так, к примеру, еще до возведения основных монастырских построек в пойме реки Могочи, на месте, которое по весне затапливалось талыми водами, был насыпан огромный рукотворный холм высотой 2,5 сажени, длиной 67 саженей, шириной 45 саженей. Для этого пришлось привезти в пойму более ста тысяч кубометров земли. Сколько для этого понадобилось землекопов, телег, грузчиков? Сотни, тысячи? Конечно, никакой тверской боярин не мог обеспечить такой размах. Разумеется, помощь в столь масштабном деле монастырю оказал Углицкий князь, так что деньги у монастыря на наем любого «муроля», и русского, и фряжского, несомненно, были.
Тем более, что как раз в начале 1480‑х гг. князь Андрей начал в Угличе строительство каменного дворца и собора. Так, может быть, Великий князь отпустил Аристотеля из Москвы в Углицкое княжество по просьбе брата? Но известно, что все постройки в самом Угличе были выполнены в традиционной русской манере и не имеют никакого сходства с работами Аристотеля.
К тому же стоит отметить, что уже в 1482 году (в разгар строительства Никольского собора) Аристотель командовал артиллерией русских войск во время похода на Казань. Может быть, нам ничего не известно о его деятельности в 1480‑81 годах именно потому, что мастер выполнял «секретное задание» — готовил к походу великокняжескую артиллерию?
Есть и еще одна странность. Если такой известный человек, как Фьораванти, был привлечен к строительству Никольского собора, почему же монастырская летопись не упоминает о столь выдающемся событии? Может быть, строил собор кто‑то другой?
Версия вторая
Собор был построен иностранным архитектором, но не Аристотелем Фьораванти.
Возможно ли, что собор в Антониевом монастыре возвел другой иностранный архитектор, обладавший теми же знаниями и, естественно, использовавший те же «европейские» строительные приемы, что и Аристотель?
В конце XV столетия в Москве работало уже несколько иностранных зодчих, таких, к примеру, как Алевиз Фрязин Старый (Алоизио де Карезано) или Петр Фрязин (Пьетро Антонио Солари), но они прибыли в Россию уже после начала постройки Никольского собора и участвовать в ней никак не могли.
Однако, если вновь обратиться к запискам Амброджо Контарини, то оказывается, что еще во второй половине 1470‑х гг. в России жили некие иностранные мастера. Венецианский дипломат сообщает, что в 1477 году в Москве «работали различные итальянские мастера, среди которых мастер Аристотель (Фьораванти. Авт.) из Болоньи, инженер, который строил церковь на площади». Правда венецианец не уточняет, что это были за мастера. Вполне может оказаться, что других архитекторов среди проживавших в Москве иноземцев не было, а «различные итальянские мастера» были оружейниками, врачами и ювелирами.
Может быть, Никольский собор был выстроен под руководством русских зодчих, обучавшихся у Аристотеля Фьораванти и перенявших у него «фряжские» приемы?
Никольский собор был построен русскими мастерами
Возможно ли это? Ведь Никольский собор начали возводить всего через два года после окончания строительства Успенского. Разве могли русские строители за столь короткое время обучиться новым приемам? Оказывается, могли. И мы даже можем предположить, как звали учеников Аристотеля. Ими могли стать русские мастера Кривцов и Мышкин. Именно они возводили в Кремле первый Успенский собор, тот самый, который незадолго до завершения строительства рухнул.
Удивительно, но мастеров после катастрофы не то, что не казнили, но даже не отстранили от работ в Кремле, а ведь Великий князь Иван III не отличался слишком миролюбивым характером — немало своих кровных родственников отправил в темницу, а некоторых уморил до смерти. Здесь же помиловал обыкновенных строителей?
Дело в том, что в то время в Москве случился «трус великий» (землетрясение?), который и стал виновником обрушения первого Успенского собора. Хотя «псковские мастера», приглашенные для выяснения причин катастрофы, упомянули некоторые просчеты Кривцова и Мышкина, но в целом строители были признаны невиновными.
Известно, что после прибытия Аристотеля именно Кривцов и Мышкин занимались под его руководством разбором рухнувшего строения. Вполне уместно будет предположить, что именно эти мастера оставлены были помощниками Фьораванти при постройке им нового Успенского собора, где и переняли новые строительные приемы. И, конечно же, они могли научиться у Аристотеля производству нового типа кирпичей, а затем использовать их при постройке Никольского собора.
И если храм в Антониевом монастыре возводили местные русские зодчие, их имена в монастырской летописи могли и не упомянуть.
Когда в 1484 году Иван III решил возвести каменный «домовый» храм для великокняжеской семьи, именно Кривцову и Мышкину он поручил строительство на Соборной площади Московского Кремля Благовещенского собора. Значит опыт и «строительное умение» этих зодчих не подвергались сомнению. Несмотря на то, что в то время в Кремле велись большие строительные работы под руководством нескольких итальянских архитекторов, работы над Благовещенским собором были поручены русским мастерам. Может быть, потому, что кроме традиционной русской строительной технологии, они обладали и «европейскими» знаниями, полученными от Аристотеля Фьораванти?
В 1930‑х гг. Никольский собор был лишен главы и сводов. Большевики уничтожили алтарь, внутреннее убранство и фрески древнего собора. Сейчас лишь остатки трех полуразрушенных стен собора все еще хранят тайну забытого зодчего.
Валерий Квятковский
Альманах ДЕНЬГА №2 (20) / 2017
