В квартиру назойливо, кто-то звонил и, по всей видимости, не собирался уходить. Последний раз так долго звонили люди в форме, пришедшие из военкомата, после чего я всё же был призван на военную службу и отдал долг Родине. Однако, у Родины я ничего не занимал. Почти сразу пришёл в себя, потому что всегда был лёгок на подъём. На ходу натянул штаны и майку. Забежал в ванну, набрал полные ладони ледяной воды и умыл лицо. Пролетел коридор, не заглядывая в дверной глазок, отворил дверь, а там она.
- Чего так долго? – С некоторым наездом спрашивает она меня.
Перевожу взгляд на часы, висящие на кухне: девять часов утра.
- Ты что ещё спал в такое время? - Не дожидаясь ответа на первый вопрос, задаёт она второй. - Нет, конечно. Какой "спал"? В такое время я обычно купаю Барсика. – Сонно отвечаю я.
Она развела руками, устремив на меня вопросительный взгляд.
- Проходи уже.
Её зовут Лиза, она – моя девушка. Ниже меня ростом, с выразительными серенькими глазками и светлой кожей, как у жителей Сибири. На щеках до самых висков имелись нечастые розовые прыщички, из-за которых она часто комплексовала. В попытках скрыть обветренные губы, она красила их в тёмно-красный цвет. Из-под шапки выступали белые волосы, они были чуть светлее и естественнее, чем седые. Её лицо характеризовалось одним словом - «милость».
- Я пришла побыть с тобой до того, как ты уйдёшь на день рождение к своему другу. – Словно почувствовав мой вопрос, она сразу ответила и повернулась ко мне спиной, чтоб я помог ей снять пальто. Под пальто были джинсы, и моя толстовка чья фирма имеет три полоски. Это не могло не заставить меня улыбнуться. Она затылком почувствовала мою улыбку, и тут же обернулась, сама расплываясь в улыбке.
- Чего лыбишься? – Спрашиваю её мягким тоном. - Правда, мило?
Я утверждающе кивнул, пытаясь избавиться от улыбки на лице.
У неё большое доброе сердце, но она может «на счёт раз» заставить меня злиться. Однако, стоит ей обнять меня, как вся злость отступает и, даже неловко как-то становится. Бывает соримся с ней, но никогда не говорим друг другу гадости, потому что зачастую, она просто устремляет на меня свои глаза и просит сесть, спокойно поговорить. Мы садимся и сидим, просто молчим, потому что каждому не много стыдно за то, что из-за мелочи случился почти скандал. Тема тут же меняется, уже спустя минут мы держимся за руки, осознавая, как дороги друг другу.
Я редко с ней спорю, в основном, потому что по жизни быстро привыкаю к другим распорядкам (это, кстати, и помогло мне легко отслужить в армии, и даже пару раз быть приведённым в пример самим генералом). Она любит наводить свои порядки, но от них мой дом и моя жизнь становятся лучше. Благодаря ей, половина моих друзей стали мне знакомыми. В попытках подшутить над тем, что я стал каблуком, одни теряли зубы, другие хватались за печень, третьи носили очки, скрывая синяки под глазами. Осталась горсть друзей, кто смотрел на наши отношения взрослым женским или мужским взглядом.
Если бы у меня спросили, что мир должен знать о Лизе, я бы рассказал им одну историю.
Как-то зимой, во дворах, меня втоптала в снег толпа «чертей». За что? Ни за что. Время позднее, улицы пусты, а я вот решил пройтись покурить. Вышел, покурил, поймал в лицо кулак от шакала, который просто выбежал из приближающейся толпы. А дальше, как это обычно бывает – повалили, запинали. К моему счастью на балкон вышел один из жильцов тех домов и стал грозить им, что сейчас милицию вызовет. Он спустился ко мне и позвонил в скорую. Тело ныло, руки дрожали, из носа и рта текли ручьи, окрашивая белый снег в красный. В больницу сразу же приехали два пузатых мента. Две пары огромных щетинистых розовых щёк, два пуза на двоих и две пары серьёзных (всегда серьёзных) глаз. От таких охранников порядка и правосудия даже Стивен Хокинг бы скрылся. Достав из квадратной сумки планшет с листами, один из них сел на стул возле койки и просил объяснить, каким это чудом у меня сломано ребро? Почему лицо такое, будто на нём в футбол играли? Откуда следы побоев по всему телу? В свою очередь я рассказал им, что вычитал в Одной Книге, как Господь из ребра мужчины сделал женщину и то, как я пытался повторить подобный эксперимент. Он спокойно всё это записывал, иногда улыбался, второй просто смеялся и повторял "вот, клоун". В конце он подал мне лист на подпись, я поставил пятёрку. Слава Богу, что мужики попались с юмором. Уходя, пожелали скорого выздоровления. И вот я лежу в палате один, мечтаю уснуть, а тело плачет от адской боли. Пролежал так до рассвета, не сумев уснуть, как вдруг в палату демонстративно заходит Лиза с огромной сумкой и, смотря на меня, заявляет, что как только меня выпишут, она лично обеспечит меня второй путёвкой, но уже в реанимацию прям с порога, чтоб впредь думал, прежде чем выходить в позднее время на улицу. Я сразу подумал, что ментам нужно было сказать, что это она меня так искалечила. Она убрала маленький шкаф между койками, пододвинула одну к другой (на которой лежал я), и постелилась там. С того момента Лиза была всё время рядом до дня моей выписки. Кормила со своих рук, целовала мои гематомы со слезами на глазах, читала книги, помогала ходить в туалет и мыться. Лиза сказала, что чувствует своим телом, как мне больно и всё плакала, уткнувшись носом мне в плечо. Ночи бывали беспокойными, когда вот-вот закроешь глаза и уже почти уснул, а потом не так пошевелился и боль тут же давала о себе знать: «а я не сплю, я всё ещё в твоих костях и на поверхностях кожи». Лиза тоже не спала в эти ночи, приблизившись ко мне, как можно ближе. Она гладила мои заросшие волосами щёки, целовала губы, и шептала на ушко, что всё вот-вот закончится, и мы пойдём гулять в парк, смотреть фильмы, лепить снеговика и бросаться снежками. Больница укрепила наши отношения, ведь это был первый опыт постоянного совместного время препровождения. Утро - в её руках завтрак, полдень - она несёт обед, а потом ужин. Сама ела мало, всё пыталась отдать мне, приговаривая, что мне нужны силы, чтобы заживать. Однако, я тоже мало ел, просто не было аппетита есть больничную еду, вызывающую у меня отвращение.
Выписали меня, сильно похудевшего. Она переехала ко мне пожить и не уезжала, пока не вернула моему телу прежнюю форму. После всей этой истории я понял, что без неё не смогу быть тем, кем я являюсь. Она делает меня добрее, праведнее и мягче, как к себе, так и к окружающему миру. Крепость наших отношений строится на том, что она хранит себя и меня до свадьбы, как бы парадоксально для некоторых это не звучало.
- Давай будем смотреть, чем тебя кормить, а то я знаю, как вы там у себя на праздниках питаетесь. – Произнесла она.
Ещё она прекрасно готовит, но только не что-то новое. Если перед ней лежит, какой-то рецепт – это «пиши пропало». Она обязательно пересолит или переперчит, а бывает спутает соль с сахаром и тут даже говорить не стоит. Однако, потом она привыкает к новому блюду, и готовит его идеально. Лиза раскрывает холодильник и видит полупустые полки, переводит взгляд на меня и спрашивает:
- Только не говори мне, что ты купал Барсика, чтобы съесть.
Я сделал прискорбное лицо, затем ответил:
- Прости, - вздохнул, - он уже был стар.
С искренне недовольным лицом она стала звать кота «кис-кис». Тот старчески заорал из соседней комнаты и прибежал, меня чуть с ног не сбил в дверном проёме. Тут же стал тереться у ног Лизы, заглядывая ей в глаза. Она любит кошек, и вот Барсик уже у неё в руках довольно мурчит.
- Что будешь есть, живодёр? – Задаёт она вопрос тоном воспитателя.
Я подхожу к холодильнику, достаю пару сосисок и яйца. Лиза смотрит на меня, как на ребёнка, потому что она знает, что это мой повседневный обед и ужин, а завтракать я не люблю ещё со времён студенчества.
Лиза толкает меня бедром и снова заглядывает в холодильник, доставая оттуда всё, что лежит на полочках, а я в свою очередь перехватываю продукты из её рук и аккуратно кладу их на стол. В итоге получается, какой-то салат, яйца, пожаренные с картошкой и сосисками. Я нарезал хлеба, заварил чая, и мы сели за стол сражаться с приготовленным. Под ногами крутился хитрый и ненасытный Барсик. Она отделила небольшую часть от моей и своей порции, затем заботливо выложила коту в кормушку, после чего пушистый зверёк отстал от нас.
Мы оба смотрим в окно, в котором Россия одевалась в тёплые вещи. В золотых куполах храма сверкали лучики почти зимнего солнца, а также отражались облака, плывущие по синему небу. Это главная церковь в городе – самая большая, её видно издалека. Я и Лиза иногда заходим туда, она ставит свечки, я просто за компанию. Запах у свеч благоуханный, один из любимых моих запахов. Их светом освещаются силуэты на иконах. Батюшка в той церкви очень добрый. В храм ходит пешком от самого дома, а живёт он далеко, я подвозил его, как-то раз. Худенький, как колосок, обладает дарами изгонять болезни и бесов. Мы знакомы с ним, он называет меня сыном, но не так, как всех остальных. Смотря на него, я понимаю и воспринимаю Бога, как Небесного Отца. Вот храм, и хожу я в него редко, это даже не назовёшь "когда необходимо", ведь необходимо всегда. Засыпать там необходимо и просыпаться. Закрыл глаза - на устах Бог, проснулся и первым делом произнёс молитву. Храм - он, как казарма, вот только в нём учишься сражаться с собой. Батюшку зовут Михаил.
- О чём задумался? – Спрашивает меня Лиза, с хитрой улыбкой. - О тебе, любимая. Конечно же, о тебе. - Вот дурак. – Пытаясь зачерпнуть вилкой еду, произносит она, и щёки её краснеют. - Нас с тобой в будущем представляю. – Продолжаю я.- Так прекрати.
Лизу очень сильно трогают подобные слова. В такие моменты её глаза влажнеют и блестят от наступающих слёз. Одна взрослая женщина подсказала мне, что для большинства девушек, свадьба – это момент уверенности, когда перед всеми общими близкими и родными мужчина надевает на палец кольцо. Я убедился в этом, попытав её подобными разговорами.
- Вот надеваю тебе кольцо на палец, а потом даже смерть нас не разлучит. – Продолжаю я. - И даже огромный дракон, который извергает пламя из своей пасти.
Она кладёт столовые приборы на стол и смотрит на меня. Из глаз, вдоль щёк и до самого подбородка капли слёз оставили полосы. Лиза встаёт из-за стола и подходит к окну, теребя собачку замочка на фирменной толстовке. Я знаю, что она смотрит на храм, представляя нас на благословении брака. Я уже говорил, что она комплексует по поводу своей внешности, хотя все эти прыщики пройдут, когда начнётся стабильная половая жизнь, но даже если не пройдут, это не мешает мне любить её… я ведь полюбил её именно такой, с потрескавшимися губами, этими красными бугорками на щеках, до самых висков. Она плачет, потому что представляет себе этот день и нашу совместную жизнь, но не может во всё поверить. Боится, что я просто в один момент исчезну и всё.
Встав из-за стола, я подошёл к ней, взял за плечи и нежно развернул к себе. Лицо заплаканное, как у ребёнка, которому не купили мороженого. Утираю ей слёзы, наши взгляды пересекаются, и я вижу в её глазах страх. Она тянется ко мне обнять, становится на носочки, чтобы дотянуться губами до моих губ. Глаза закрываются, я ощущаю её тонкую переносицу своей. В поцелуе чувствуется её лёгкая улыбка, которая говорит о том, что уверенность возвращается к ней.
Потом она долго смеялась, из-за того, что мои губы окрасились в цвет её помады. У неё прекрасный смех, всегда искренний и наполненный жизнелюбием.
- Ты очень красива, Лиза. Ты прекрасна, слышишь? – Спрашиваю её я, и она отрицательно кивает головой.
Умирающий лист клёна приник к окну, явно наблюдая за нами.
***
Она села на стул и попросила меня заплести её прежде, чем я уйду. Смотря всё в то же окно, приходило осознание того, что завтра будет первый день зимы, а сегодня днюха у Лешего, – это мой очень хороший друг, живущий рядом с лесом на окраине города.
- Что будете пить? – Спрашивает меня Лиза, пока я разделяю её волосы на три пряди. - Как обычно, - говорю я, и делаю короткую паузу, - водка, самогон. У лешего не бывает нормальной алкашки. Я не буду много пить, мне следить за ними. - Это хорошо, что не будешь много пить. Когда дома будешь? - Ближе к утру, наверное. - Никаких «наверное». Мне нужно точно знать, когда тебя ждать.
Я задумался, перекладывая пряди между собой, эта деятельность завораживает, трудно думать о чём-то ещё, заплетая волосы в косичку. Я остановился, чтобы быстро обдумать её вопрос.
- Приблизительно к семи утра. - Спать будешь? – Спрашивает она. Мы будто играем в следователя и подозреваемого. - Ты точно на юридическом не училась?
Она складывает руки в замок и, по всей видимости, морщит нос с бровями. Ей хочется знать всё и в подробностях. В её понятии, я должен быть заинтересован в том, чтобы всё рассказать в мельчайших деталях: как я приду, как мы сядем, после какой рюмки пойдём курить, когда танцевать и петь, когда гулять и всё в этом роде. Я же не привык вдаваться в подробности, когда мы собираемся с пацанами. Она обязательно скажет, что-нибудь не в тему, а я остро на это отреагирую. Пожалуй, я слишком сильно повзрослел, чтобы осознанно идти на скандал, следовало просто ответить ей на всё, что для неё интересно, но буквально в двух словах.
- Елизавета Александровна. – Обратился я к ней официально. – Я вернусь домой и сразу позвоню вам.
Она затихла, затем спокойно сказала, что до завтра останется у меня. Также заявила, что у неё есть не много денег, и если я добавлю буквально пару сотен, то она мне приготовит, чего-нибудь дня на три-четыре. Сказать, что я в очередной раз удивляюсь ей – это ничего не сказать. Промолчал, заканчивая с её роскошной белой косой, затем прошёл к себе в спальню, достал из кошелька купюру пятьсот рублей и, вернувшись обратно, вручил ей.
- Если хоть копейку со своих потратишь, с балкона выброшу всё, что ты приготовишь! И чтоб чек принесла.
Она улыбнулась, гладя свою косу и заявила, что я даю слишком много денег.
- На сдачу купишь себе пирожное или пломбир.
Лиза счастливо кивнула. Она любит разные пирожные, особенно шоколадные, с каким-нибудь кремом и кусочком фруктов, а также любит заварить натуральный кофе и пить его, слизывая с чайной ложки пломбир.
Настало время одеваться, обуваться и выходить. В шкафу пряталась рубашка, со спинки стула свисали джинсы, пожалуй, они будут лучше моих трико, в которых я живу, находясь в квартире. Мои представления о моём внешнем виде разошлись с представлениями Лизы. Выслушав мини-лекцию о том, как там холодно и будет ещё холоднее, я надел джинсы на трико, на рубашку – свитер, а сверху зимний плащ и шарф. Благо шапку потерял, иначе точно в цирк забрали бы.
- Какие туфли? Ты с ума сошёл? Сапоги надевай!
Это выглядит смешно, возможно, со стороны меня могли бы назвать подкаблучником, но я ценю её искреннюю заботу обо мне, и никак не могу ею пренебрегать. С бабушкой спорил, иногда ругался, всё равно расстёгивался на улице, стягивал с себя шапку и, как следствие, скоропостижно заболевал. Непослушание приводило к антибиотикам, которые болезненно кололись в область ягодицы.
Помог ей надеть пальто, зашнуровал её сапожки, и мы вышли за дверь квартиры. Стены подъезда поделены на белую побелку и синюю краску. Наш подъезд практически не попал под руки безмозглых хулиганов школьного возраста. Стены соседних подъездов были исписаны матерными словами, граффити пошлого характера и всякими разными признаниями в любви. Наш подъезд более или менее чист, воняло лишь сигаретами. Света на некоторых этажах тоже не было, из-за того, что кто-то постоянно откручивал лампочки. Когда я только поселился сюда, одного такого грабителя поймали. Это происходило так: половина четвёртого утра, крик и стон на весь подъезд по всем этажам. Сначала просто били ногами, куда попадут, потом отбивали кисти кухонным молотком, но это уже происходило на улице, за гаражами. Вору лет сорок было, лысый и неопрятный, похожий на грязь после дождя, жил через два дома от нас, ходил с перемотанными кистями, больше так никогда не делал. По крайней мере в нашем подъезде.
Лиза нажала на кнопку, вызывающую лифт, а потом надела перчатки. Молча стоим и ждём, когда поднимется эта кабинка. Я вспоминаю, что должен отдать ей ключи. Тут же сую руку в карман, достаю их и кладу в карман её пальто. Она вопросительно смотрит на меня.
- Достала уже лазать через балкон. Вот, ключами дверь откроешь, и зайдёшь, как человек. – Отвечаю на её взгляд.
Дверцы раздвигаются. Мы заходим в лифт и через несколько мгновений, он тянет нас вниз, считая этаж за этажом. Всегда было чувство, что счётчик этажей обсчитается и после пятого, например, этажа сразу покажет третий или второй. "Призрачные этажи, на которых живут призраки" - так бы назвал пропавшие со счётчика этажи. Она достала помаду и зеркальце, чтобы подкрасить губы, затем пудру. Я смотрю на неё и удивляюсь, пытаясь понять, почему именно тут мы такие разные? Я однажды купил футболку, она сказала, что мне очень идёт, и после этого я носил только её, пока она не потеряла цвет. Лиза же – иная история. Как-то раз она расплакалась и слёзы испортили ей всю косметику. Я умывал её, смыл всю тушь, пудру, помаду и прочее. Обхватив её щёки ладонями, я сказал ей, что она прекрасна вот такая, какая есть, но она не перестала пользоваться косметикой. Может, не поверила?
Двери вновь разошлись в стороны, я пропустил её вперед, сам вышел следом. Лиза спрятала всю косметичку во внутренние карманы своего пальто. У выхода из подъезда, на порожках сидели два нищих человека и грелись, дыша на грязные ладони. От них пахло мочой, они улыбались во все свои румяные щёки. Выйдя на улицу, я тут же ощутил лицом удар мороза. Было действительно холодно, намного холоднее, чем вчера. Надо же как быстро похолодало всего за одни-то сутки.
Наши руки с ней соприкоснулись, переплетаясь пальцами. Она обратила внимание, что я без перчаток, поэтому настойчиво сунула свою и мою руки в карман моего плаща. Это интересное зрелище. Ей неудобно так идти, но она ни в коем случае не отпустит, пока наши пути не разойдутся до завтрашнего дня. Мы идём мимо детской площадки. Наполовину ржавые качели, брусья и турники. Давно потерявшие цвет лавочки и полуразбитая беседка по центру площадки. Высокие полуголые деревья, полоскаемые осенними дождями. Их ветки прискорбно склонились над своими, уже опавшими листьями на грязную землю. Дворники с оранжевыми жилетами устало тянули за собой тележки с мётлами и совками, они работают с раннего утра, а в начале дня мороз более злой.
- Завтра пойдём покупать тебе шапку. – Говорит Лиза, пуская из уст своих пар. - Договорились. – Отвечаю ей я.
Над головой сгущались тучи, словно у них там своё собрание. Я смотрел под ноги, дабы не наступить на заледенелую лужу. Лиза рассказывала мне свои чувства, которые она испытывала к морозу и наступающей зиме. Правда в её словах действительно была, хотя я критически ненавижу наряжаться, как капуста, в сто одёжек. Мой выбор – кеды, шорты и футболка с кепкой.
- Понимаешь, мы должны пропустить через себя все времена года. Если это зима, то давай же замёрзнем до онемения пальцев, пускай челюсть еле шевелиться. Лично мне необходимо, чтобы моё лицо замело, как и одежду. Хочется такой зимы, чтоб вьюга кружилась по вечерам, чтоб окна разрисовал мороз. Возвращаясь домой, мне хочется стряхивать с себя снег.
Всё это время я не перебиваю её, только лишь слушаю. Мне всегда интересно её слушать и знать, что она думает, чувствует и как она понимает. Она делает паузу, и я прошу её продолжить, закончить, мне же интересно, в конце-то концов.
- Стоит лёгкой прохладе тронуть плечи людей, как вдруг их лица в миг кривятся, а рты начинают жаловаться и просить тепла. – Она и сама нахмурила брови. – Вот и поставь себя на место Бога. Украшаешь по-Своему каждое время года, даёшь эту красоту людям осязать всеми органами чувств, а они всё время жалуются. Всё. Время. – Она вновь сделала короткую паузу. – Из всех людей только тебя люблю. Даже маму порой не переношу, а папу тем более.
Мы вышли из микрорайона, засеменили вдоль тротуара, наблюдая за тем, как люди всякий раз наступали на лёд и, делая следующий шаг, поскальзывались: кто-то падал, кто-то удерживался. Не смешно было, а жалко. Хотелось подать руку, поднять, отряхнуть верхнюю одежду от снега, но я боялся, что сам упаду. Пропуская за спину магазины и мини-маркеты, мы спустились в подземный переход. Тут вообще своя мимолётная форма жизни, бьющая по сердцу. Мутные холодные лужи, в которых плавали кусочки льда, раздавленные подошвами, куда-то спешащих прохожих. У стен круглый год сидели или лежали бездомные мужчины и женщины. Пахло от них не благоприятно, сразу несколькими запахами. Грязные лица и руки бездомных облизывали мохнатые собаки, ложась рядом с ними. Тёплыми вечерами, в подобных переходах можно наблюдать музыкантов, которым то ли лень пойти на студию и записаться, то ли просто нравится быть уличными исполнителями своих или чужих песен. Один раз посчастливилось встретить девочку, которая стояла прям под лампой и читала стихи Бродского с маленького томика. На её лице были тени от век, носа и губ - это выглядело потрясающе. Тогда-то я и полюбил этого поэта.
Вышли из подземного перехода. Перебежали через дорогу по пешеходному пешеходу, затем очень быстро попрощались, поцеловавшись и, пожелав друг другу всякие приятности. Мимо проезжал мой автобус, направляясь в сторону остановки. Не люблю прощаться с ней на улице, когда кругом прохожие, да ещё и утром. Психологически складывается дурацкое чувство, ведь день только начинается, а мы уже прощаемся.
Пропустив вперёд себя всех, я поднялся по ступенькам в салон автобуса последним. Кондуктора тут нет, как в троллейбусе или трамвае, поэтому приходится либо стоять какое-то время около водителя, пытаясь найти мелочь в кармане, либо готовить оплату заранее. Бабули обычно проходят в автобус, садятся и только после этого начинают искать мятые купюры или звенящие монетки. Я выбрал первый вариант.
Заплатив за проезд, направился в самый конец, потому что там теплее. Люди в салоне были самыми разными, но больше всех внимания на себя обращали, конечно же, старушки. Они обсуждали рецепты, нетрадиционные методы лечения спины и суставов, затем политику и власть, которая им всё время не нравится, но поделать ничего нельзя с ней, потому что она неуязвимая, но вот бы Сталина оживить, он бы навёл порядок. Им уже даже неважно, какая там остановка, их или не их, когда тут такой душевный разговор, приятная компания и тёплое место. Ещё заметил нерусского мужчину с большим носом на предпоследнем ряду, который был похож на типичного охранника.
Все остальные пассажиры – это студенты, опаздывающие на пары, дедушки, женщины средних лет, на чьих коленях обычно сидят их дети. Я расстегнул свой плащ, взглянул в окошко и заметил, что всё это похоже на режим ускоренного просмотра кадров. Не успеваешь разглядеть человека, а он уже исчез из поля зрения. Я могу сказать, что всё моё бытие на листах истории вселенной – это лишь точка, меньше атома. Но не скажу, чтобы никого не пугать.
Мы едем, и толпы народа, стоящие у магазинов, идущие по тротуарам однажды заменяться новыми толпами. Я вижу эти шляпы и женские береты, шапочки и просто головы, не покрытые ничем. Но среди их всех я увидел родные глаза Лизы. В глубине своей задумчивости, она обернулась на меня и смотрит, и во взгляде её отражаюсь лишь я.
***
Кажется, я успел уснуть под суету пассажиров и шум двигателя. В общественном транспорте тоже всегда своя жизнь. Мы все родные друг другу до тех пор, пока не выйдем на свои остановки. Нам приходится уже не первый раз ехать вместе, город же маленький, привыкаешь к лицам. Мы не знаем имён друг друга, но в сердце всегда греется чувство, что все тут родные между собой. Сколько раз мы касались друг друга коленями и плечами? Сколько раз мы брали деньги из рук друг друга, передавая за проезд водителю. Для человека из столицы мой рассказ о жизни в общественном транспорте покажется бредом или сказкой.
- Спишь? – Прозвучал очень знакомый нежный голос.
Нехотя раскрыл глаза, увидел рядом с собой Юлию. Мы дружим со школы, она была на два класса младше меня. Светлокожая, зеленоглазая, худенькая, не высокого роста. Длинные крашенные светлые волосы, пахнущие исключительно апрелем. Её внешность, манера общения и взгляд ясно выстраивали, какие-то ассоциации с весной.
- Нет. – Отвечаю я, приглядываясь к ней.
Сосуды в её белке правого глаза были воспалены, словно красная сеть пыталась поймать зелёную радужку.
- Что с глазами? - Врач сказал, что это аллергия.
Она могла разговаривать тихо, а могла звонко, что слышали все в близком диапазоне. Сейчас её взгляд был таким же пасмурным, как и погода на улице. Она спросила за Валеру, где он есть. Валера – наш общий друг, она поладила с ним лишь в старших классах. На выпускной ему не хватило пары и Юлия согласилась потанцевать. Так и познакомились, в общем-то.
Сам же он был высокий, с поломанным несколько раз носом, широкими плечами, сильными руками, которые не назовёшь-то «мускулистыми». Он просто мог ударить в переносицу без лишних вопросов, отчего неприятный ему собеседник обычно складывался пополам, как раскладушка. Ещё у него была лошадиная челюсть, об которую не раз ломали костяшки на кулаках даже боксёры. Ему многие спортсмены завидовали, потому что он никогда ничем не занимался, но даже мне, как отслужившему парню, было бы страшно осознавать, что этот бык идёт на меня не с добрыми намерениями. Нет, он не злой и не любитель скандалить с кулаками. Он просто никогда не давал и не даст в обиду себя и своих. По жизни добрый, весёлый, смешной, душа любой компании.
- Я не знаю, где он, мы не созванивались. - Понятно. Чего такой грустный? Вроде ж на день рождение едем.
Ответил, что не выспался, а так всё в порядке. Весь остальной путь мы просто сидели и смотрели в окно. Я сполз по сидению, и она положила голову на моё плечо. Прислушался к музыке, играющей по радио. Водителю, видимо, было очень скучно. Мотор гудит, магнитола работает, водила кашляет, пассажиры увлечены своими делами. Кто-то выйдет скоро, а кто-то нет – это всё, о чём-то говорит мне. О чём-то не радостном, временном и конечном. Иногда я говорю о жизни и смерти с Лизой, но диалог никогда не складывается. Её не интересует, что будет потом, она заботится о том, что сейчас, - и это её правило.
Поймал себя на мысли, что так уверенно размышляю о смерти, но по факту, ничего о ней не знаю, хотя искренне верю, что глаза у неё будут, как у меня в детстве.
Наша железная карета остановилась, люди вставали с сидений и направились к выходу, в том числе и мы. Застёгивая пуговицы на плаще, я спустился по порожкам автобуса, вслед за Юлей. Мороз, будто поджидающий хулиган, сразу ударил в лицо. Чистенькая остановка, пушистая собака с белым пятном на глазу дрожала под лавочкой, голодно вглядываясь в людей, выходящих из транспорта. Смотря на неё, мельком возникла мысль, будто она думает о том, что все мы сюда ехали, чтобы накормить её, обнять и согреть, решить, кто из нас заберет её к себе жить. И это справедливая мысль с её стороны, потому что она лучше всех нас.
До Лешего было порядком два с половиной километра – на морозе этот путь измерялся магазинами, в которых можно было погреться, а таковых было три штуки, но два из них были недалеки друг от друга. Смотря на Юлию мне стало холоднее, потому что она шла в джинсах, сапожках, синее длинное пальто со светлым ремнём, коричневый шарф, вязанная шапочка. Она умела выделяться из серой массы, и сейчас выглядела очень привлекательно, в прочем, не мне это обсуждать.
Где-то сзади, совсем близко, завизжали колёса машины. Испуганно обернувшись, мы увидели наглую, весёлую рожу Валерчика, выглядывающую из окна кряхтящей «четвёрки». Дверь открылась, он вылез, направляясь в нашу сторону, а мы в его. Поздоровались, обнялись, оставалось только поцеловаться, сфоткаться раз пятьдесят, губы помадой друг другу намазать и попищать от счастья, ещё раз обняться, ей богу, как девочки, какие-то. Поспешили сесть в машину, потому что холодно. Я наперёд, Юлия – назад.
- Как отслужил? – Сразу вот так вот спрашивает он меня, потому что сам вернулся не так давно. Это наша первая встреча. - Да ну? Потом об этом поговорим, не сейчас. - Ну ладно. Тут, и впрямь в двух словах не расскажешь. – Он достал сигарету из пачки, предложил мне, я тоже взял. – А Лешему что дарить будешь? – По тону нашего разговора можно было понять, будто бы мы не уходили никуда и этот год между нами, скорее не протянулся, а просто растворился. У меня не было такого чувства, которое заставляло бы меня радоваться ему так, будто мы не виделись с ним очень давно. - Абонемент в салон красоты, наращивание ресниц и ногтей, маникюр там, масочки всякие. – Валера заулыбался, уловив мой сарказм, но, когда я реально достал абонемент из кармана своего пальто, глаза его расширились в удивлении, он подавился дымом и закашлял, за спиной послышался смех Юлии. - Ты серьёзно? - Да нет, это Лизе. Подарю ближе к новому году. Лешему – бабки.
Валера понимающе покивал. Юлия молчала, повисла тишина. Лишь предсмертные звуки машины, звук сквозняка, проникающего в машину. Потом он спросил за Лизу, ответил, что она хорошо. Очень рада, что я вернулся и теперь дело двигается к свадебке. Казалось бы, только взял в руки автомат, как его уже отняли, обозвали дембелем и прогнали из части, но предлагали вернуться, служить контрактником. Валера всерьёз взглянул на меня, и взгляд его имел форму слов "ты не забыл? Я тамада на твоей свадьбе". Я подтверждающе кивнул. Лизу он называл не по имени, а по прозвищу, которое сам придумал. Для него она была «Святая». Святая, опять же, потому что она из меня всех бесов выгнала, научила разговаривать с людьми, а не бить их, терпеть очереди, не перечить старшим, сверстникам и младшим, даже если они не правы.
- Как родители, Валер? – Аккуратно спросил я его. - Нормально. Мама всё такая же молодая, отец. – Он пытался придумать словосочетание к последнему слову, но предпочёл просто промолчать, смотря на дорогу.
Его отец ушёл из семьи, так и объяснил, что просто разлюбил маму, но всегда готов прийти в семью и помочь, чем сможет. С Валерой не ссорился и с его мамой тоже. Он именно по-мужски пригласил их за стол и во всём признался. Да, ему приглянулась другая женщина, но он не изменял своей жене и просил по-человечески развестись. Мама Валеры легко его отпустила, ни разу даже не плакала, потому что тоже утратила к нему чувства. Сейчас она совсем одна, а он с другой женщиной, разумеется моложе его лет на полтора юбилея.
Я чуть ниже приспустил окно и выбросил окурок. Мы всё неслись по земляным и каменистым улицам, вдоль косившихся заборов и деревьев, мимо ветхих домов и старичков, сидящих на лавочках у своих дворов. Казалось бы, всего лишь окраина города, а чувство такое, будто приехал в какой-то хутор. Тут даже коровы паслись, овцы, свиньи и козы. Отсюда были видны городские высотки, на которых, кажется, садились отдохнуть облака.
Закрыл окно, посмотрел на Валеру, который сейчас уже был сосредоточен на дороге, перевёл взгляд на Юлию, через зеркальце заднего вида – она смотрела на свои ладони невозмутимым взглядом. Откинулся на сидение, вздохнул. Загудел телефон в кармане, оповещая, что пришло сообщение.
«Там снег, любимый! Как жаль, что тебя прямо сейчас нет рядом. Завтра пойдём гулять, хорошо?»
Улыбаясь, набираю слово «хорошо», как вдруг Валера имитирует плевок и ругается матом на, спускающийся снег.
***
Дом, как дом. Зал, как зал. Два раскладных столика, которые, когда переносишь – материшься, ведь они тебе отбивают пальцы рук с двух сторон, да и нести их не удобно, и думаешь, какой же олень мог придумать такие столы? Старенькие диван и кресла, скрипящие деревянные стулья со спинками. тумбочка, на которой стоял телевизор, коврик на стене. Так же в зале у Лешего была библиотека – два шкафа, полные книг полочки. Там без всяких шуток хранились книги его прапрадедушки, прадедушки и дедушки, отец не читал, а Леший размандяй ещё тот.
Все смотрели на Валеру, как смотрят врачи на больного пациента. Тот причитал, что у него ещё летняя резина стоит, а за окном валит снег.
- У меня День рождение. – Отвечает Леший с привкусом сарказма и юмора. – Сегодня мне пофиг, что там у тебя за проблемы.
Речь пошла о подготовке данного места к мероприятию. Юлия вызвалась накрыть стол, никто не был против. Мы уже выпили, не закусывая – такая традиция. Второй раз разлили, выпили и закусили, приятно хрустящим огурцом. Солёный сок по устам, чего-то не хватает. Ну, конечно!
- Пошлите, покурим, пока остальных ждём.
Не надевая курток и плащей, вышли на веранду, сели на холодную лавочку, смотрели в подмёрзшее окно и закурили. Ржавый корпус трактора – на нём батя Лешего работал, когда был жив, а после смерти мать отказалась продавать кормилицу, веруя, что Леший пойдёт по стопам папы. Трактор был ещё на ходу, но нуждался в колоссальном ремонте, а прямо сейчас на него падал первый в этом году снег.
По обожжённому водкой горлу извивался тёмный дым табака, и с одной стороны, страшно представлять себе эту картину, с другой – приятно же вот так сидеть с пацанами, курить, говорить о чём-то, дышать прохладным воздухом, трястись вместе от холода. Сейчас вернёмся и будет продолжение. Главное, чтоб Леший не вспомнил про самогон, и не полез за ним в погреб.
Едва ли успели потушить бычки в пепельнице, как в дверь ввалилась орава пацанов, которых мы ждали. Обнимали крепко, жали руку, дёргали за уши, что-то кричали не внятное, но весёлое и поздравительное, Леший даже растерялся. Обычно такие чувства ловишь, когда приходят мамины подруги и начинают рассказывать о том, какой ты уже жених.
Полные карманы денег, в руках ещё два ящика водки, девчонки, зашедшие вслед за пацанами, принесли ещё еды и закуски. Одним словом, Леший видать решил позвать на этот раз вообще всех, кого видел в своей жизни. Двадцать пять человек, учитывая меня, из которых знал я только двадцать три. Одного из приглашённых я видел впервые в жизни. Низкорослый, как пятиклассник, коротко-стриженный, над губами смешные усики, большой нос, похожий на клюв попугая. Дурацкая шапка, чёрная куртка, казавшаяся великоватой для него. Когда он её снял с себя верхнюю одежду, оказалось что у него худое тело, на котором висел свитерок, спортивные штаны и кроссовки – модник ёлки-палки. Мне больше были интересны его глубокие и продолговатые шрамы на щеке и руках. Впечатление, одним словом сложилось не самое благоприятное. Ну, а что хорошего можно подумать о таком человеке?
Я продолжал сидеть, подавая руку для приветствия, на что многие могли бы обидеться (на то, что я не встал, и даже взглядом приветствующего не окинул). Мне просто хотелось, чтобы этот день поскорее закончился, и я отправился обратно домой. К тому же Валера на машине, быстренько отвезёт меня утром до хаты, там Лиза согреет чаем и объятьями. Это счастье, когда тебе есть куда возвращаться, но ещё большее счастье, если там тебя ждут.
Я докурил вторую сигарету, на веранде не было к этому моменту никого, кроме меня. Они все сидели в доме и разливали по стопкам прозрачный яд. Мне показалось, что я могу прямо сейчас взять и уйти, однако Леший обидится, Валера напьётся и устроит с соседями драку, да и Юльке скучно будет. Одним словом, пришлось вернуться. Кто-то толкает тост, желает всего наилучшего, потом они чокаются, стопками в смысле, и начинают пить. Пьют все, кроме подозрительного типа с усами и шрамами.
Снова держат рюмки, снова кто-то говорит тост. Я тоже взял в руки рюмку и выпил вместе со всеми. Мне хотелось помутнить рассудок, чтобы познакомиться с этим подозрительным типом. На трезвую голову я совсем не дружелюбный, просто спокойный. Возможно, стоило бы привлечь его внимание, поймать взгляд, чтобы хоть как-то понять, есть ли у него интерес ко мне? Был бы я голой женщиной, не задавался бы такими вопросами.
- Я бы хотел сказать пару слов о Лешем. – Встав со скамейки заговорил я, и неожиданно наступила тишина, меня никто не перебивал. – Наш путь с тобой начался очень интересно. Меня пытались побить, а ты заступился, не зная меня вообще. - Хороших людей я сердцем чувствую, брат. – Откликнулся Леший, подмигнув. - Заткнись, сейчас я говорю. – Ответил я Лешему, и сидящие усмехнулись. – Так вот. Нас двоих побили, меня за дело, тебя по глупости твоей, меньше будешь за незнакомцев заступаться. Ты деревенский пацан, Леший, и в отличии от городских, ты никогда не говорил за мужество, честь и верность. Ты был примером. – Он уже почти заплакал, как я добавил. – Будь я девушкой, дал бы тебе.
Все хором засмеялись, Валера переигрывал, заливаясь, как дельфин, и лишь тот подозрительный тип просто усмехнулся, а затем продолжил сидеть с лукавой улыбкой, рассматривая остальных. Зрительный контакт с ним наладить так и не удалось.
Я решил, что пить мне уже хватит, и вышел покурить, привет, холодная веранда. Зажал в зубах фильтр и, пока искал спички, вышел Валера, у него была в руках зажигалка. Он дал мне подкуриться и сел рядом. Курим и молчим, опять смотрим в окно, как в телевизор. Снег уже не таял на влажных поверхностях, а полноценно оседал. Быть может, стоит написать, что-то Лизе?
- Я же вижу, что ты напрягся слегка. – Говорит Валера. - С чего бы? – Спрашиваю его. - Когда Борзой зашёл, ты его, по-моему, так и дырявишь взглядом. - Кто? У него погоняло Борзой? – Мы говорили об одном и том же человеке. - Не умеет он нормально разговаривать с людьми, даже с друзьями. Постоянно понтуется, хвалится достатком в деньгах и… ну, женщинах. – Нравится мне эта редкая культура в Валере, мог же ведь обозвать "этих" женщин, но не обозвал.
Теперь понятно, откуда у него эти шрамы. Я стал очень сдержанным за тот срок, сколько встречаюсь с Лизой, но ему разобью лицо, если он будет кучеряво базарить. Оказалось, всё это я произнёс вслух, и Валера от души посмеялся.
- Брат, он не то чтобы вообще отбитый, просто комплексный. Ну, я просто принял его вот таким. Зато не заднеприводный. - Ты готов за него здоровьем жертвовать? Дома устелешь ему постель, откроешь холодильник перед ним? - Нет. – Ответил он, выдыхая дым. - Тогда что он тут делает? - Просто, не ссорься с ним, ладно? – Попросил меня Валера. - Да я вообще спать пойду сейчас. Устал я за все эти дни, не выспался ещё после армии.
Он кивнул, обнял меня и ушёл. Какие же у него добрые глаза и улыбка. Как же я рад, что могу искренне называть его братом. Мы с ним так часто были биты, и так часто мстили за то, что были биты. Счастлив я, что многое позади и мы живы. Заходили в воду по самые ручки, но выходили сухими и шли дальше, и дальше вместе. Плечо к плечу. Он был настоящим одноклассником, одногруппником, просто пацаном, а сейчас стал настоящим мужиком. Вот так просто попросил не ссориться и я, будто бы получил приказ от Архангела Гавриила. Так легко, оказывается, не ругаться и не драться.
***
У зимы есть свойство прятать солнце от людей раньше, чем лето. Меня мучал только один вопрос, с чего это я решил, что ближе к темени всё уже утихнет? Нет, я был уверен, что сидеть будем до утра, но то, что казалось два часа назад вершиной хаоса и веселье, сейчас казалось разминкой. То ли я потерял хватку за год нахождения в армии, то ли просто постарел.
Ребята откопали, где-то магнитофон (я искренне верил, что не спёрли у соседей), и включали музыку на кассетах. Виктор Цой – Юрий Хой, даже Миша Горшенёв. Потом была просто классика, под которую все пели и танцевали. Никогда не думал, что День рождения Лешего может быть таким. Никто, наверное, не думал.
Борзой открыл окошко на кухне и курил, Валера то и дело подсаживался к нему, о чём-то переговаривался, а затем отрывался, поднимал руки вверх, проникая в толпу танцующих ребят. Алкоголь пока оставили в покое, а вот на еду насели. И того, и этого было достаточно, к тому же народ по одному человеку уже расходился. Я ждал, пока не уйдут все. Юлия сидела у окна, пьяно и нежно улыбалась. Ей идёт быть слегка пьяной, потому что алкоголь её не развращал, напротив, она сразу раскрывала в себе всю свою женственность и нежность. Я редко замечал, чтобы она жаловалась на свои проблемы или лезла спорить о политике, а-ля религии. В основном, она просто молчала, и говорила в своём молчании о многом.
Валера просто двигался, как рыба на крючке удочки или как морж по льду – смешно и весело. Он же простой и классный, а значит, ему можно так двигаться и не стесняться никого. Уточню: по-пьяни он либо вообще не конфликтовал, либо устраивал бардак, скандалил и лез драться. Сейчас он мурчал в общении со всеми, как откормленный пушистый кот, которого пустили на кровать, да ещё и одеялом укрыли. Изредка он подходил ко мне, обнимал и тянул за собой танцевать.
- Была бы тут Лиза, я бы танцевал, а так, моя задача – следить, чтобы вы не накосячили. - Брат, ты же видишь, что я нормальный. – Он опрокинул взглядом из-за спины. – Они по сравнению со мной безобидные. Езжай, к своей Лизе, может, я тебе даже ключи от машины дам? Днём, ближе к обеду там, заберёшь меня отсюда.
Покивал ему отрицательно. Он сказал, что дело моё – и так он уже говорил раз второй или третий. Быть может у него маразм или склероз? Тоже стареет рано. У него действительно есть седые волосы на голове и лёгкий тормозок, который иногда давал о себе знать. Его можно понять, он участвовал в перестрелке, о которой узнал лишь после того, как в них начали стрелять. Благо его буквально через день забрали в армию и дело, в котором упоминались четыре трупа с пулевыми смертельными ранениями, закрыли. Зачем кого-то искать, если можно написать, что эти четверо стреляли друг в друга. Боевик, прямо какой-то, где все умирают, кроме главного героя – Валеры.
Я слишком сильно ушёл в себя, думая о своих друзьях и не заметил, как народ уже разошёлся. Пришло смс от Лизы, уже второе за сегодня.
«Спокойной ночи, мой любимый. Утром жду тебя дома! Не вздумай опаздывать!» «Хорошо, Лиз. Тихо зайду в квартиру и принесу ещё тебе завтрак в постель!» «Приятно. Ладно, я спать пошла. Ты тоже там отдохни!»
Такая вот переписка на восклицательных знаках. Глухой человек, читающий наши сообщения, мог бы подумать, что мы всегда кричим или просто очень эмоциональные люди. А нас всего-то такая привычка (ставить восклицательные знаки в конце предложения), вот и весь секрет.
Дико хотелось спать и воды. По тихой стал нападать сушняк. Прошёл в кухню и налил себе воды в кружку. Не обращал особо внимания на Борзого, который всё сидел и курил, пил водку. Хотелось взять его за уши эти красные или щёки, да как растрясти, а затем выбросить в окно и закрыть на щеколду, но Валера просил не конфликтовать с ним. Поэтому, я просто выпил воды и пошёл курить на веранду.
Остались лишь я, Леший, Валера, Юлия и этот Борзой. Вышла Юлия, села рядом попросила сигарету, она очень редко курит и очень мало. Сидим курим, смотрим в зимнюю темень, там всё ещё падает снег.
- Может прогуляемся по снегу, поговорим? – Пригласила она меня. - А давай. – Ответил я, хотя хотел этого меньше всего. –У лешего как раз есть два тулупа, пошли одеваться.
Она азартно кивнула, и мы двинулись кутаться в тёплые вещи. Стоим в прихожей, смотрим на Валеру и Лешего.
- Мы скоро, не балуйтесь тут.
Пацаны кивнули, но тут же я услышал неприятный голос, который, как оказалось исходил из уст Борзого.
- Это ваши мамка с папкой?
Недолго думая и практически моментально взбесившись, я отодвинул пацанов и смотря ему прямо в глаза, индифферентно ответил:
- Ты это сейчас сказал, потому что у тебя запасной хлебальничек рядом есть? Я тебе не Леший и не Валера. Будешь гнать в мою сторону свой ветер, вручу тебе твою же челюсть в руки.
Он моргнул, и в своей борзой манере ответил:
- Понял.
Похлопал парней по плечу, и мы с Юлей вышли на улицу. Теперь я не боялся мороза, в тулупе было тепло и уютно. Единственный страх – поскользнуться тут же пропал, потому что я наступил на скользкий лёд и упал. Юля хохотнула, повиснув надо мной. Красивое лицо на фоне тысячи звёзд-призраков. Почему призраков? Потому что многие из них могли уже давно умереть, но их свет мы будем видеть целыми поколениями, около миллионов лет. Наверное, тут есть своя мудрость: чтобы обратить внимание на что-то прекрасное в своей жизни, нужно поймать подзатыльник или больно упасть, как в моём случае. Жаль, что люди практически всегда не понимают по-хорошему.
- Вставай давай, якорь. - Не хочу, мне и так хорошо, красивое небо.
Юлия подняла взор в небо.
- Боже. – Сорвалось с её уст. Она легла рядом. – Смотри, это же млечный путь. - Я где-то читал, что зимой звёзды видно намного лучше и чаще, чем в любое другое время года. Но, возможно, я ошибаюсь.
Она не спрашивала, где я это вычитал. Ещё я полюбил физику и астрофизику. В армии, с особым интересом отнёсся к Исааку Ньютону. Решил поделиться некоторым знанием с Юлией.
- Видишь, некоторые из звёзд кажутся больше и ярче, чем другие? – Спросил я её, указывая рукой в небо. - Да, вижу. - На самом деле, это две звезды, находящиеся друг к другу так близко, что нам кажется, будто это одна звезда. Они танцуют вокруг друг друга. – Она призадумалась. – Нет, не настолько рядом, как мы с тобой, гораздо дальше, если приблизиться к ним хотя бы на один световой год. - Теперь поняла. А ты сильно изменился, мне аж не верится, что ты – это ты.
Я улыбнулся. Видимо, я и впрямь поменялся. Быть может, повзрослел чуть больше, чем нужно.
- Прям совсем на себя не похож? - Да. Но твои перемены радуют, а не пугают.
Я повернулся к ней, а она ко мне. Мы называем друг друга братом и сестрой.
- Для тебя и Валерчика я остаюсь таким же, но только в нашем кругу.
Быстро встал и её поднял. Мы бежали вдоль домов и бросали друг в друга снегом. Смеялись и останавливались отдышаться. Падали в снег и, размахивая руками-ногами оставляли после себя ангелочков в снегу. Успели слепить, что-то типа снеговика и даже дали ему имя – Михаил Федорович. Его родители растаяли прошлой зимой и сейчас он в поисках новой семьи – эту историю мы придумали вместе.
Уже было совсем темно, фонарей на окраине города нет, по крайней мере на улице, по которой мы гуляли. Окна домов, будто глаза человеческие, зажигались и горели. Мы подходили к заборам и нагло заглядывали в них. В одном из домов дедушка смотрел за ползающими, по тёплому деревянному полу, ребёнком. Я вспомнил бородатую улыбку своего дедушки и ещё более тёплую улыбку бабушки, которая всегда была рядом с ним. Это очень далёкое воспоминание из детства, когда я только-только оторвал ладони от пола и встал на две ноги. Дедушка протянул руки ко мне, а я к нему. Едва ли сделал шаг, как тут же упал, заплакал, скорее от обиды, нежели от боли. Наверное, очень хотелось подойти к деду и залезть на ногу.
- Ты чего? – Спросила меня Юлия. - А чего я? – Переспросил я, и осознал, что по щеке слеза течёт.
А я уже и не стеснялся, ведь и сейчас плачу не из слабости или обиды. Просто, скучаю по тому времени, по дедушке с бабушкой, по маме и папе, которых никогда не видел и не знал. Юлия взяла меня за руку, а затем прижалась в объятиях. Много мыслей, много чувств и эмоций. Слова Юлии никогда не были похожими на слова других людей, которые, подобно детскому рисунку, обосабливались лишь палитрой красок и ничем более.
Я обнял её в ответ, смотря на крыши домов, покрывшиеся сединой снега. Потом мы просто оголяли наши души друг перед другом, ей было что сказать мне. Спокойно шли обратно по заснеженной дороге. Снежок снова стал падать, но уже маленькими крупинками. Мне представилась картина. Где-то на небесах: снежные власти пришли к своим слугам за отчётом и заметили, что на наш город снега было выделено больше, чем выпало. Подчинённый вздыхает и тянет на себя рычаг, открывающий огромный кран, из которого сыпется снег. Я люблю науку, но иногда мне хочется, чтобы всё было именно так. Просто и сказочно, несмотря на мой возраст и на то, что так быть не может.
- Я просто хочу найти покой в душе другого человека. Я хочу любить и быть любимой. Хочу, как у тебя с Лизой. – Призналась она. - Тебе не стоит спешить, но и совсем руки опускать тоже не надо. Не слушай других и не разочаровывайся, ни в себе, ни в людях. – Я улыбнулся, заглядывая ей в глаза, в которых отражался я и снег. – С возрастом я понял, что вот есть человек, у него есть свои недостатки, свои эмоции и чувства. Какими бы эти недостатки не были, как бы он себя ни вёл, мне стоит либо принять его таким и не обижаться, либо отвергнуть и не контактировать с ним никак. То есть, идеальных людей нет. Совсем нет. Это миф. - Я поняла. – Коротко ответила она.
Мы подошли к дому Лешего, как вдруг подъехала машина, а телефон Юлии зазвонил.
- Это папа. – Сказала она.
Мы попрощались, она села в машину и уехала. Я так и не успел ей сказать о странном чувстве, которое возникло у меня, когда я понял, что свет в доме Лешего не горит.
***
Шкафы и тумбочки были раскрыты - это означало, что драгоценности, хранящиеся в них, исчезли. Вещи по всей хате разбросаны, полный бардак и хаос. Включив свет на кухне, я увидел картину, какая бывает в фильмах ужасов. Леший сидел на полу и держал двумя пальцами сигарету. Он не курил её, а просто держал. Пепел опадал ему на ноги. Его всего трясло, он пытался, то ли засмеяться, то ли заплакать, я же сразу понял, что с ним. Это истерика, какая бывает от наркотического эффекта.
Валера лежал на столе, щекой размазав белую дорожку. Из его носа и рта вытекала мутная жидкость. Рядом лежала трубочка, сделанная из бумаги. Он нюхал то, что колют в вены. Я испытывал шок, потому что знал, что последствия таких действий – смерть. Он лежал на столе и не шевелился. Я приложил пальцы к его шее, ожидая хотя бы лёгкого постукивания, но так и не дождался. Меня всего передёрнуло, отчего-то вспомнилось то, что буквально полдня назад мы пили, не чокаясь за наших близких, чьи могилы укрывает листьями и снегом.
Я не хватался за голову, не думал, что делать, потому что и так всё прекрасно знал. Мы проходили уже этот сценарий… вместе с Валерой и Лешим.
На циферблате час ночи, я начал действовать. Просто закинул на плечо очень тяжёлый труп Валеры и понёс. Если подобных жмуриков находят в такой местности, то обычно не разбираются. Наркоманов не считают за людей, но Валера им никогда не был, хотя бы потому что, если б был, то знал, что нюхают, а что колют.
В своё время мы вытащили десяток завядших, как цветы, пацанов. Кого за гаражи, кого в лес. Если в лес – то находили только по весне, если за гаражи, то сразу. До леса было близко, гораздо ближе, чем до гаражей. Я старался идти не быстро, чтобы не приходилось останавливаться, но и не медленно. Нельзя было вызывать подозрения, никому на глаза попадаться нельзя было.
Опушка леса, страшная до самых костей, ведь через неё мы отнесли не мало пацанов. Сколько бы мне не было лет, но память не покидали их искривлённые белые лица и синие губы. А что если от них остались призраки, и сейчас они меня встретят, начнут преследовать. Они и так часто посещали меня во снах. "Эй, мне семнадцать, моё сердце расцветало, как цветы в мае, а ты меня в лес унёс. Мне холодно было, я облез там". Я подумал, что это не моя вина, и мне стало не много легче.
Далеко нести Валеру не стал. Уложил на спину и просто сел рядом, думая обо всём сразу. Сколько смешанных чувств. Вся наша дружба и отношения, которые мы годами строили, разрушились за один лишь вечер. Если бы не Лиза, я бы уже нашёл Борзого и он бы лежал сейчас рядом с Валерой, только без головы.
Какая тихая красота кругом. Со рта моего исходит пар, а во рту моего брата, падающий снег не таял. Я бы мог себя обвинить в том, что оставил его одного, но это всё равно произошло бы рано или поздно, просто потому что он умолчал о том, что хочет это попробовать. С веток деревьев сваливался снежок, звёзды по прежнему смотрели на меня, будто это всё похоже на амфитеатр, в котором мы разыгрывали драму. Нет. Это никакой не театр, и не постанова, отрепетированная несколько раз. Это была жизнь, которая поставила на моём сердце, будто на кладбище, ещё один похоронный крестик.
Я достал из его кармана телефон и, не много изменив голос, позвонил в скорую помощь, рассказал о находке и о том, что сейчас же уйду. Отправил его близким и родным сообщение "я больше не буду живым", вложил его телефон обратно ему в карман. Ушёл.
Шагая вдоль трассы, ведущей к городу, я поймал попутчика. Вернее, он сам остановился и спросил, куда я направляюсь. Мне пришлось назвать другой адрес, близкий к моему дому. «Днём нужно будет сбрить волосы на голове», - подумал я. Да и побриться в целом нужно. У него работало радио в машине, весёлая песня. Он рассказ мне, что работает таксистом и сейчас уже направляется домой. Всё пытался познакомиться, но я назвал себя чужим именем. Своего номера не дал, а вот его взял, сказал, что наберу, если не потеряю. Он высадил меня там, где я и указал. Я достал из кармана некоторую сумму и вручил ему.
- Добро - бесценно, но и машина у тебя не на воде катается. Бензином заправишь, хлеб купишь с маслом - это не важно. Спасибо тебе, друг.
Свой любимый плащ выбросил в мусорный бак. До квартиры было недалеко, но я уже спустя метров десять трясся, как сумасшедший. Кое-как добрался до подъезда, открыл. Лампочку так и не вкрутили. Темно и ничего не видно. Вызвал лифт, поднялся на свой этаж и стал звонить в звонок, став напротив дверного глазка.
Дверь очень скоро открылась, я быстро зашёл и попал в её объятьях. Лиза совершенно не понимала, почему я вернулся посреди ночи, а не как обещал – утром, да ещё и без верхней одежды.
- Ты напился и забыл свой плащ в машине? – Спросила она с надеждой скорее на то, что плащ ещё можно вернуть. – И, по всей видимости, шарф тоже.
На ней была смешная розовая пижама.
- Нет, Лиз. – Тихо ответил я, а затем поджал губы.
Она смиренно ответила, что-то в стиле «ладно», а потом пообещала утром со мной разобраться.
- Кушать хочешь?
Сказал, что не хочу есть. Потом она спросила, почему я такой подавленный. Ответил, что хочу спать – я уже сутки это отвечаю разным людям. Она обняла меня и сказала, что очень скучала всё это время и очень сильно ждала моего возращения. Умеет же она удивить. Я обнял её в ответ, одной рукой, и мы пошли по коридору. Разложил в зале диван, она тут же с простынёй в руках уже начинает застилать. Сходил за подушками, она достала одеяло.
- Можно я с тобой? – Спросила она, не много смущённо.
Я одобряюще кивнул и пошёл в свою комнату, сам переоделся в одежду для сна. Сразу попал под атаку её объятий и поцелуев. В них не страсть, а что-то большее. Эти чувства нельзя объяснить – их можно лишь ощутить. Потом она положила свою голову мне на плечо, затем тихонько засопела. Я поцеловал её лоб и висок, и сам уже стал отключаться во всей этой домашней теплоте.
Снится мне мой зал. Сквозь потолок падает снег. Темно, и в этой темноте я вижу искривлённое лицо Валеры. Он весь трясётся и смотрит на меня. На голове его, ресницах и плечах оседал снег, а на синих губах – иней. Хриплым голосом, еле слышно он говорит, что ему невыносимо холодно и от того больно.