Рассекреченность моих исследований и выступление на ТВ позволили мне сделать научный доклад в конце 1963 г. на первой в СССР несекретной конференции, посвящённой советской космической медицине.
Вскоре, в 1964-м году, я был в высотном здании МГУ, не без труда прошёл (тогда говорили «протырился») через охрану. Там среди снующей массы студентов в очередной раз встретил давнюю знакомую, студентку биофака Веру М. Она говорит:
— Твой отец — здесь.
— Где?
— На партийном собрании. — И убежала. Я решил его дождаться; отец работал в университете, создавая вместе с профессором Волиным музей в верхней башне высотки.
Партсобрание кончилось, выходят преподаватели, профессора. Все в строгих костюмах. Белые, хорошо выглаженные рубашки и галстуки. Тогда все преподаватели и профессора должны были быть партийными, коммунистами. Выходят… Где же мой отец? Вижу его — старого, отстающего от других. А в руке он смущённо держит свёрнутую трубкой газету «Известия». Оказалось, что в конце партсобрания секретарь партийного (коммунистического) комитета МГУ вдруг обратился к нему:
— Александр Ефимович, что это за Китаев-Смык летает в невесомости и пишет об этом в нашей главной государственной газете? — и вручает ему экземпляр «Известий», в котором опубликована сенсационная статья из юбилейного номера журнала «Наука и жизнь», основанного 10 лет назад. Её редактором была дочь Н. С. Хрущёва, а главным редактором «Известий» — её муж.
Это моя статья! В ней описано, какие яркие, неожиданные эмоции возникают у людей в невесомости, как изменяются их сложные профессиональные навыки, зрение и многое другое. В газете не вся большая журнальная статья, но наиболее интересное. Я сам не смог бы так подобрать и ярко, впечатляюще скомпоновать наиболее значимые описания научных открытий, сделанных тогда мной.
Ранее в этом же журнале 1963, №4, с.35-39, была опубликована моя статья "В воздухе парит… кошка" (опыты в невесомости). Скрин сделан https://www.kornev-online.net/Science_et_Vie/1963/Наука.и.жизнь.1963_04.pdf
Вместе с отцом я пережил тогда какую-то глубинную радость. Всю жизнь она живёт во мне. С того момента у меня крепло сильное чувство, что не зря мы, подчас напрягая все силы, летали, создавая в самолёте невесомость, изучая в сложнейших, труднейших экспериментах, в опасных полётах её влияние на людей. До сих пор тот случай с газетой в МГУ и радостное удовлетворение моего отца, — главное, наиболее важное, что удалось мне сделать в моей жизни.
Вера М. была давняя моя знакомая. И не просто знакомая, мы были влюблены друг в друга. Но большая разница в возрасте, я был старше на 8–9 лет, всё время смущала, пугала Веру. А я был многие годы болезненно застенчив. Мы разговаривали по телефону, встречались будто бы случайно. В ответ на мои предложения: сходить в кино, погулять по улицам Москвы, — Вера взбрыкивала:
— Нет! Нет! — и убегала.
Да и я очень смущался, видя её, — ни разу не побежал за ней. Когда со временем мы стали по возрасту относительно ближе друг к другу, моя увлечённость работой в ЛИИ и ежедневное, съедаемое электричкой, время мешали нашему сближению. Оно окончилось драматически из-за моей нелепой попытки найти с Верой общие интересы. Последний раз я видел её через несколько лет: радостная, она бежала по Охотному Ряду с молодым парнем-блондином, очень похожим на меня. Двое, держась за руки, весело прорывались сквозь мрачно идущих москвичей, на фоне строгого, серого здания Госплана СССР (теперь там - Гос. Дума России). После я Веру не видел.