– Николай Максимович, кто был вашей внутренней опорой? Ваше грузинское детство, дома, в которых вы встречались с вашими родственниками — Сергеем Параджановым, Тенгизом Абуладзе?
– Возможно, но на меня эти люди не имели влияния. Я не считал их кем-то особенным, я же был ребенком. В доме, где мы встречались и куда маму часто приглашали, если приходил Тенгиз, все вокруг него вели себя восторженно и с большим уважением. Но мне как ребенку это было безразлично, потому что вокруг меня как ребенка тоже вели себя восторженно.
Прошло время, и оказалось, что Параджанов и Абуладзе — гении.
Я вам такую вещь скажу. Когда меня привезли в Москву, мне было 13 лет. Мои московские соученики никогда не видели фильмов Дзеффирелли и Висконти, они просто не знали таких фамилий. Я к 13 годам пересмотрел всю киноклассику. Меня никто не готовил в кинематографию, просто мы ходили на эти фильмы.
Надо отдать должное и грузинскому телевидению. Каждую субботу поздно ночью в программе «Иллюзион» показывали голливудские фильмы. Сначала дяденька минут 20 рассказывал о фильме, кто такой Годар и почему Анна Маньяни великая, показывали фильмы, где играли звезды вроде Вивьен Ли, Греты Гарбо и Одри Хепберн. В школьные каникулы шли диснеевские или европейские мультфильмы.
Будущий артист БДТ Товстоногова Евгений Лебедев играл в 40-х годах в тбилисском русском ТЮЗе и вел там театральный кружок. Мама — поклонница театра — ходила в этот кружок. Они ставили «Ромео и Джульетту», мама играла леди Капулетти, и я знал реплики леди Капулетти наизусть. Для меня театр начался с «Истории лошади» Товстоногова и «Трех сестер» Эфроса. Мне было очень мало лет, когда три женщины со сцены говорили: «В Москву, в Москву, в Москву…».
– Ваши программы на канале «Культура», ваше участие в различных телешоу, где вы объясняете танец, музыку, — это просветительство?
– Знаете почему? Потому что молодые артисты на вопрос «пять сказок Пушкина» не могут дать ответ. Вот они побывали на «Чайке» Ноймайера. «Кто написал «Чайку»?» Ответ: «Гоголь». Я начинаю кипеть.
Что касается моего судейства в телешоу, я всегда помню — это шоу. Но мы говорим о профессии, которой отдали жизнь, а значит, не можем говорить поверхностно. Я понял, что людям безумно интересно разъяснение оценки — почему столько баллов. Хочу, чтобы поняли, — если человек танцевал хорошо, а я поставил ему мало баллов, это потому, что человек способный, но мало работает и способен на большее, а я халтуру смотреть не хочу. Не люблю поверхностного отношения.
Я работал с одним артистом. В один прекрасный день мы должны были ехать на конкурс. Он мне приносит заявление на конкурс и просит заполнить: «Николай Максимович, у вас почерк красивый». Я начинаю заполнять, вижу графы «композитор», «хореограф» и понимаю, что он просто не знает фамилий композитора и хореографа, не знает ничего о периоде, который должен танцевать. С ужасом понял, что из того, что я рассказывал полгода об эпохе романтизма, человек не понял ни слова. Взял за руку и повел в Третьяковку, в Пушкинский музей, по театрам, куда он должен был ходить сам в эти полгода. Через полгода человек закричал, что я давлю на его индивидуальность. Оказывается, индивидуальность настолько велика и талантлива, что я ее гублю образованием.
Теперь говорю сразу: или ходить, читать, смотреть, понимать, что делаете, или не хочу иметь с вами дело. Человек на сцене должен быть наполнен. Нельзя смотреть на пустой сосуд долго.