Произведения в прозе Тарас Григорьевич Шевченко писал на русском языке. При жизни писателя они так и не были опубликованы. Хотя он очень этого хотел, чему есть немало свидетельств.
К Пантелеймону Кулишу поэт в письме обращается за советом, просит того научить, что делать с русскими повестями, коих было почти два десятка. Растопить ими печь – жалко, да и денег бы хотелось.
На что Кулиш отвечал довольно резко и категорически, даже не рекомендовал – требовал, московские повести не печатать. Считал, что ни славы, ни денег этими произведениями Шевченко не добудет. Уверял, что сам купил бы их, если бы были деньги, и сжег.
Сергей Аксаков, авторитет которого в писательской среде был непререкаем, сказал почти то же самое о повести «Прогулка с удовольствием и не без морали», только выразился деликатнее:
«Я обещал вам откровенно сказать свое мнение об этом Вашем произведении. Исполняю мое обещание: я не советую Вам печатать эту повесть. Она несравненно ниже Вашего огромного стихотворного таланта, особенно вторая половина. Вы лирик, элегист; Ваш юмор невесел, а шутки не всегда забавны, а это часто бывает невыгодно. Правда, где только Вы касаетесь природы, где только доходит дело до живописи, – там все у Вас прекрасно, но это не выкупает недостатков целого рассказа».
И вот что с этим делать нашим украинским шевченковедам (шевченкознавцям)? Надобно ведь как-то объяснить и русский язык прозаических произведений великого Кобзаря, и их неуспех.
Объяснения, как вы понимаете, находятся. И убедительные. Иван Дзюба, правозащитник, публицист, в прошлом диссидент, приводит цитату из Шевченко: «Щоб не казали москалі, що я їх язика не знаю». И отсюда уже выстраивает логическую цепочку рассуждений, чтобы «никаких спекуляций вокруг русскоязычия шевченковской прозы не было».
Все украинские литераторы того времени русским владели хорошо и даже переписывались друг с другом на русском. Это понятно, считает Дзюба, поскольку в условиях доминирования русской литературы они только завоевывали для украинского языка и украинской литературы «минимальное творческое пространство и приемлемый социальный статус».
А прозу шевченковскую Аксаков просто не понял и потому не оценил. Ну что ж, и великие ошибаются. Как пишет шевченковед Владимир Мельниченко, русский писатель «не взяв до серця і не збагнув роздуми та вболівання українського поета, розкидані золотими розсипами по тексту, передусім проникливий біль за свій нещасний народ» (не принял к сердцу и не понял раздумья и переживания украинского поэта, рассыпанные золотыми россыпями по тексту, прежде всего пронзительную боль за свой несчастный народ):
«О мои милые, непорочные земляки мои! Если бы и материальным добром вы были так богаты, как нравственной сердечной прелестью, вы были бы счастливейший народ в мире! Но, увы! Земля ваша — как рай, как сад, насаждённый рукою Бога человеколюбца. А вы только безмездные работники в этом плодоносном, роскошном саду. Вы Лазари убогие, питающиеся падающими крупицами от роскошной трапезы ваших прожорливых ненасытных братий».
Так что «не зацепили великорусскую душу Аксакова… правдивейшие и точнейшие слова о трагической доле украинского народа». Потому и не оценил. Не дано ему было.