Данная часть настоящего фельетона посвящена трамваю. Итак, шел трамвай М> 5: Ростокино — Белорусский вокзал. Тут присутствовали старушка, тихая трамвайная жительница, студенты института транспорта, студенты театральных вузов и человек с подушкой (ушел от жены).
Это был веселый трамвай. Смеялись студенты. Колыхалась старушка. Ушел От Жены постепенно тоже отмяк.
Так двигался трамвай через Москву, и веселый водитель, объявляя остановки, говорил, что идет сегодня в кино.
Приятно было ехать в этом трамвае. Где-то в Сибири, в Академгородке, молодые ученые ходили на службу через лес, и от этого производительность труда ученых подскакивала на двенадцать процентов. Лес улучшал настроение, вот и все.
А в Москве не было леса, но ходил трамвай N5 5. И тот, кто ехал в нем на работу, будто проходил через лес.
И тут в трамвай залез гражданин. Он сурово прислушивался и хрустел синим всепогодным плащом.
Громыхая плащом, гражданин растолкал пассажиров и открыл дверь к водителю.
— Почему вы говорите во время движения? — спросил он в упор.— Надо молчать!
— Сам и молчи! — защитил водителя человек с подушкой.— Репей!
— А вы почему везете подушку? Вот из нее торчит пух. Провозить пачкающие предметы запрещено!
И все прикусили языки. А маршрут Nq 5 сразу стал казаться длинным и скучным.
Гражданин в синем плаще ежедневно слезал на Палихе. Напоследок он обводил всех взглядом, и взгляд его говорил: «Смотрите тут без меня… Распустились!»
На улице он не менялся. Это был несгибаемый праведник-многоборец. Он считал, что весь мир вокруг становится чересчур легкомысленным и веселым.
— Что вы клеите? — на подходе к своему учреждению кричал праведник девушке с вязанкой афиш.— Нет, я вас спрашиваю: что? Ид-деоты!
И, придя на службу, он первым делом заносил в книжечку: «Афиши. Изображен русский народный оркестр имени Осипова. Музыканты в смокингах, дирижер во фраке. Где косоворотки и плис шаровар? Щемит сердце».
Он долго не мог успокоиться и кусал папиросу. Он даже ничего не замечал вокруг от злости. Но когда пришел в себя, то увидел в коридоре свежий плакат. На плакате были стихи:
Тебя на лыжах
прокатиться Зовет местком, пока зима.
Спеши с подругою спуститься С горы на лыжах. Задарма.
Он немедленно посетил профорга.
— Вы видели? — спросил он, тыча пальцем за дверь.
— Видел,— признался профорг, вычищая под ногтем тушь.
— Я про это — «спеши с подругою». Призыв к разложению за счет месткома?
— Роднуля!—сказал профорг.— Идите отсюда к свиньям собачьим! Знаете, как вас зовут? То самое вы и есть.
— Я пойду! — сухо сказал поборник.— Но заметьте: свинья не может быть собачьей. Оскорбление плюс искажение языка — это вам даром не пройдет.
«Что за жизнь! — ужасался праведник, грохоча по ступеням в дирекцию.— Куда мы идем? Легкомыслие, смешки и улыбки. Превратили действительность в мюзик-холл Конни- кова!»
— Но,— выслушал его директор,— по-моему, очень веселые стихи. Так и подмывают.
— Это безыдейно! — закричал многоборец.
— Не знаю,— сказал директор.— Не знаю. Жалуйтесь выше.
«Заговор,— прозрел праведник.— Типичный сговор. Всех выведу на чистую воду».
Всю зиму он подшивал компрометирующие факты. Он растирал руками крупную апельсиновую плешь и вспоминал, вспоминал. Весной он нагрянул с портфелем в редакцию. Он требовал управы на месткомовские стихи, требовал поубавить веселья водителю трамвая, искал управы на оркестр имени Осипова (музыканты в смокингах), на осквернителей языка (не может быть свиньи собачьей, равно как жабы леопардовой).
Еще он жаловался, что люди нахально улыбаются прямо на улице и налицо большая безыдейность. Он жужжал усыпительно и нудно.
— Хоть бы доледик пошел,— приуныли газетчики.
— Влагоотдачи сегодня не произойдет,— жестко заметил праведник.
— Так чего вы от нас добиваетесь? — снова спросили газетчики.— Мы водителя ругать не будем. Нам такие симпатичны, кто работу делает весело.
— Значит, покрываете? Тогда я оставлю вам заявление. Вот я памятую себе в книжечке: «Оставлено 20 марта». Знаете, какой срок ответа на письма граждан? Самое большее — месяц! Вот и будьте любезны.
— А зачем вам непременно ответ?
— Жаловаться!
Действительно, есть постановление насчет месяца. Не годится мешкать с ответом.
Ответим:
Уважаемый гражданин л плаще! Почтенный!
Всесоюзной проверкой установлено, что у вас есть единомышленники. Им тоже претят улыбки и веселые лица. Лица у них, спаси и сохрани, совсем неулыбчивые. Они воспитали на своих лицах кожу, толстую, как на пятке. Никаких усилий не хватит, чтобы растянуть эту кожу улыбкой.
Тщательной проверкой установлено, что праведники суют свой нос во все сферы производства, культуры, быта и ос- кучняют жизнь слоям населения. Так сказать, блюдут всеобщий духовный пост.
Это люди жесткой закваски. Они норовят переделать жизнь на свой лад.
Борьба предстоит им большая.
В литературе — запретить фортели подобного рода: «не- товарищески обращался со своими штанами».
В рекламном деле — изъять стихотворные выверты типа:
Все здоровы:
Вы,
мы,
ты,
Если руки
вы
мы
ты.
Запретить весенне-летние ночные грозы как нарушающие постановление о тишине.
Навести порядок на Пулковской обсерватории. Научно- исследовательское атеистическое учреждение, а там голуби летают!
Запретить директорам с окладом выше 140 рублей шутки и смешки с подчиненными. Так вот смешки, смешки, а потом падает дисциплина.
И др.
Праведники на ногах. Многоборцы не дремлют. Всякое веселье кажется им непристойным, несолидным, тем более производственное веселье. Многоборцы против того, чтобы жизнь строилась в расчете на человека.
И многоборец обрушивается на все то хорошее, что становится нормой нашей жизни, что помогает жить и сближает людей.
Всем известна милицейская служба ГАИ. Работать ей тяжело: машин и пешеходов становится все больше. Непочтение и наплевизм быот ее по рукам. Множится число аварий и наездов. Как быть?
Челябинская ГАИ в центре города поместила плакат:
ТОВАРИЩ!
На этом участке улицы ПРОИЗОШЛО СЕМЬ НЕСЧАСТНЫХ СЛУЧАЕВ С ПЕШЕХОДАМИ.
Постарайся НЕ БЫТЬ ВОСЬМЫМ!
Это по-настоящему. Это с человеческой интонацией. Человек обращается к человеку. Это проймет! Но взрывается праведник. Что за стиль? Нестандарт! Вольнодумство! Где деловитость? И вот уже скрежещет перо: «Уважаемая редакция. Пишу вам от злости…»