Алексей Иванович принимался за работу, только когда наступала ночь. Так он расплачивался, отдавал долг за прошедший день, полный тоски, боли, обиды на жизнь, одиночества.
Осмысленное времяпрепровождение начиналось ближе к вечеру. Если он чувствовал себя хорошо, то ездил в Князь-Владимирский собор на вечерние богослужения. Или слушал западное радио.
К ночи он садился писать. Сначала отвечал на письма читателей. Ему писали все: школьники, уголовники, интеллигентные женщины, начинающие писатели, старые знакомые.
Затем редактировал рукописи. А потом приступал к самому главному, к дневникам. Он вел записи каждый день, вернее, каждую ночь. Записывал все: мысли, услышанное по радио, подслушанные разговоры, увиденные сценки, описание собственных эмоций, новости. Мысли, факты, подтверждающие свои же мысли.
Некогда читать? Смотри видео:
"Верую!"
Алексей Иванович постоянно возвращался к своим заметкам, перечитывал, какие-то из них превращал в рассказы, а то и в целые повести.
Например, повесть не для широкой публики “Верую!” про веру, религию в Советском Союзе. Казалось бы, как он помнит названия, местонахождение всех церквей, которые посещал, в каком году он их посещал, кого в церкви встречал? А это привычка вести дневники и записывать всё, что хоть как-то врезалось в память за день.
В повести “Верую” Алексей Иванович вспоминает, как в каждом городе, стране (а он много бывал заграницей, и не только в социалистических странах, но и в капиталистических, и не только в Европе, но и в Азии, Японии, например) он искал церкви, приходил на службы, знакомился с батюшками.
Он рассказывает историю православия в Советском Союзе. В 1937 в стране провели перепись с каверзным вопросом о вероисповедании, а потом закрыли церкви, арестовали и священников, и прихожан. Но с началом войны все вернули обратно, потому что Сталин понимал, что не справится без верующих людей.
Алексей Иванович рассуждал, доказывал, что церковь должна существовать отдельно от государства и школы, никакие дисциплины по изучению религии вводить в школы нельзя. Вера должна быть добровольна.
А еще он каялся, исповедовался на страницах рукописи. Вот он, дрожа от страха, всё-таки указывает в той злосчастной переписи “Православный”, а потом мучается, опасаясь последствий. Вот он боится креститься в открытую, оглядывался в церкви, нет ли вокруг людей из соответствующих органов. Алексей Иванович был требователен к себе и честен с собой, очень многие поступки он записывал в свои слабости, грехи.
Были в его биографии целые безбожные годы, когда юный Алексей начал воровать (и у монахинь воровал), когда ходил на демонстрации и кричал “Долой попов!”
Самый тяжкий грех
Но самый страшным грехом Алексей Иванович считает случай, который произошел во время учебы в Школе социально-трудового воспитания имени Достоевского, в так называемой ШКИДе.
Пришел в школу новенький, Сережа Лобанов. Худой, мягкотелый, безвольный, купеческий сын. Воспитанники разглядели на шее мальчика мешочек на шнурке - ладанку. Все посмеялись и отстали.
Но не Алексей. Он приказал Сереже снять ладанку. На удивление мальчик отказался. Тогда Алексей повалил его, сорвал с шеи мешочек, вспорол его. Там оказалась саратовская земля и серебряный образок. Мама сделала сыну оберег.
Сережа сидел на полу, горько плакал. Алексей не помнил, что испытывал в тот момент. Но через несколько лет он и его соавтор Григорий Белых, решили написать книгу о школьных годах и разделили главы по героям. Половину должен был написать Алексей, половину Григорий. Алексею досталась глава про Лобанова.
И тут Алексея настиг и жгучий стыд, и позднее раскаяние. Главу про Лабанова он написать не смог. После того случая они, кстати, были дружны всю жизнь.
Сергей работал журналистом, и директором Карело-Финского республиканское издательства. И когда Алексея Ивановича не печатали, он выпустил в своем издательстве его повесть “Ленька Пантелеев”, хотя ему попало за это от партийного начальства.
Как-то раз они проходили вместе мимо церкви. Алексей Иванович снял шапку и перекрестился, но затем с испугом посмотрел на Лобанова.
Тот признался, что после случая с ладанкой он перестал верить в Бога. Пытался вернуть это детское состояние веры, заходил в церкви, молился, но нет... Но член КПСС Сергей Лобанов прожил свою жизнь по-христиански, по-божески. Но Алексею Ивановичу было так горько от того, что он лишил человека веры, что в книге "Республика ШКИД" о Лобанове нет упоминаний.
Многие воспитанники ШКИДы прожили именно такую достойную жизнь, хотя школа была для трудновоспитуемых детей. Алексей Иванович встречался как-то с директором ШКИДы Викниксором - Виктором Николаевичем Сорокой-Росинским .
У него шли профессиональные споры с Антоном Макаренко, чьи же педагогические приемы лучше. И Викниксор высказался:
"- В сущности, мы с Макаренко делали одно дело. Разница только в том,что Макаренко был талантливее, во-первых, а во-вторых, ему было легче. Он имел все-таки дело с нормальными селянскими хлопцами, а я - с такой вот изощренной публикой, как ты и твой дружок, с начитанными, эрудированными, богато одаренными и до мозга костей испорченными питерскими плашкетами..."
"Республика ШКИД"
“Республика ШКИД” уникальна тем, что книгу для детей написали совсем еще молодые люди. Алексею Еремееву на момент написания было восемнадцать лет, Григорию Белых девятнадцать.
Обычно для детей начинают писать в более зрелом возрасте, когда уже с высоты опыта можно оценить поступки свои и чужие.
Соавторы познакомились в школе имени Достоевского. Алексей получил там прозвище "Лёнька Пантелеев". Такой знаменитый налетчик в то время существовал в Петрограде. Конечно, Алексею-Леньке было далеко до знаменитого налетчика. Но он воровал, сбегал из дома, из школы, славился дерзким, неуживчивым характером. Григорий Белых в книге выведен как Черных.
Вместе и сбегают из Шкиды. Едут в Харьков, чтобы поступить на курсы киноактеров. Потом путешествуют, бродяжничают ивсё-таки оседают в Петрограде. Оба соавтора уже умели зарабатывать на текстах. Придумывали темы для карикатур, подписи к ним, рассказы писали, статьи для журналов.
Но чтобы стать детскими писателями? Об этом они даже и не задумывались.
Но пришли им в голову мысль написать книгу о жизни в ШКИДе. Они разработали план, распределили главы, кто о ком напишет, принялись за работу. Писали легко и быстро. Никогда больше в жизни такого больше не было. Два с половиной месяца ушло на книгу.
Но потом задумались: а куда рукопись-то нести?
Вспомнили, что в ШКИДу на торжественные мероприятия приходила заведующая отделом образования товарищ Лилина.
Ребята разыскали женщину, вручили ей пухлую рукопись. Но когда увидели, как её лицо исказилось от испуга и даже ужаса (два детдомовца приволокли рукопись, мне это всё читать?), подумали, что затея глупая. Ничего с книгой не выйдет.
Через месяц Пантелеев всё-таки зашел к Лилиной. А их в это время искали по всему городу, обратного адреса они не оставили.
Секретарь Лилиной, как только Пантелеев заглянул в двери, закричала:
- Пришел, пришел, наконец-то!
Лилина выбежала из кабинета, начала возмущаться, что мальчики куда-то пропали, не оставив адреса. Расхваливала повесть.
Пантелеев от волнения закурил, сунул горящую спичку в коробок. Коробок взорвался, опалил руку, секретарь стала чем-то её смазывать, бинтовать.
Но почти ничего не замечал, не чувствовал, но понимал, что книгу готовы напечатать.
Оказалось, что Лилина заведовала еще и детским отделом Госиздата в Ленинграде. Ее консультантом по издательским делам был Маршак. Рукопись понравилась Лилиной, она отдала её Самуилу Яковлевичу.
Лилина наказала идти в "Дом книги", спросить Маршака, Шварца или Олейникова.
Первым редактором книги “Республика ШКИД” стал Евгений Шварц. При первой встрече он неожиданно спросил Пантелеева:
- Ты в Бога веришь?
И когда Пантелеев ответил : “Верю”, сказал:
- Я тоже.
Со Шварцем, как позже и с Маршаком, Татьной Габбе и другими писателями их связывала дружба, основанная на вере. Они не говорили об этом, но знали, что все они СВОИ.
А “Республику ШКИД” даже редактировали незначительно. Только одну главу Маршак сказал переписать, потому что Пантелеев написал ее в ритмической прозе, и она выбивалась из общего стиля.
Написали авторы книгу в 1925 году, два года спустя, как ушли со школы. В 1927 она вышла и имела невообразимый успех у подростков. До 1936 года она переиздавалась десять раз.
Но в 1935 году Григория Белых арестовали по нелепому доносу. Через два года он умер в тюрьме от голода и туберкулеза. "Республику ШКИД" запретили.
В 1957 году Леонид Пантелеев добьется, чтобы друга реабилитировали. “Республику” снова начнут переиздавать только в 1962 году по инициативе Лидии Чуковской. В 1966 снимут потрясающий фильм по книге.
"Честное слово"
Григорий Белых мало успел написать за свою короткую жизнь. А вот Леонид Пантелеев оставил для наших детей настоящее драгоценное наследство.
Недавно дочка попросила меня включить аудио-сказку “Честное слово”. Не знаю, почему вспомнила, может быть, в школе проходили. Но слушала, затаив дыхание. И не сбивают с толку незнакомые слова из другой эпохи. Его рассказы как библейские притчи.
Сам Пантелеев на вопрос "Как удается так ненавязчиво объяснять детям вечные ценности, мораль" отвечал так:
"Не проповедуя слова Божия на площадях и стогнах, часто не называя вещи своими именами, я, по мере сил своих и но мере возможности, стараюсь, возжегши тайно светильник, внести теплый свет христианства во все то, что выходит из-под моего пера. Там, где можно. А там, где нельзя, — там и не получается ничего или получается плохо. Сила моей дидактики, «моральной проповеди», о которых упоминал в своих статьях К. И. Чуковский, объясняется лишь тем, что она основана на моей христианской вере.
Язык, на котором я пишу свои книжки, — эзопов язык христианина."
На то, что мораль не коммунистическая, а христианская Пантелееву не раз указывали. Например, с тем же “Честным словом” был конфликт у Пантелеева с директором "Детгиза" Д.И. Чевычеловым:
"Этот Чевычелов многократно и где только можно выступал против моего рассказа «Честное слово», заявляя, что проповедуемая там мораль — не коммунистическая.
И мне однажды — один на один — сказал:
— Когда-нибудь я это все-таки докажу, Алексей Иванович. Что коммунисту честное слово не всегда и не во всех случаях следует держать…"
Леонид Пантелееву хотелось быть честным, но бывали и у него сделки со своей совестью. Например, повесть “Ленька Пантелеев”. Написал он её, когда погиб Григорий Белых. Сделал приписку - автобиографическая повесть. Да, общество убедилось в его благонадежности, но жизнь его была гораздо интереснее, чем жизнь Леньки Пантелеева.
"Почему же я не писал правду? Честно говоря, только потому, что правда в те времена не котировалась…»
Но не совесть мучила писателя, он жил и работал честно). Тосковал по самому себе. Ведь теперь ему приходилось говорить от имени Лени Пантелеева, а не от Алексея Еремеева.
Тоску эту можно было заглушить лишь одним способом. С приходом ночи писать, не надеясь на то, что издадут, будут читать, поверят, поймут, простят, автобиографическую повесть "Верую!".