2020 год для Кракова, как и для всего мира — год не простой. Пандемия, уменьшение количества туристов и ограниченные возможности для путешествий самих горожан. Но неужели эта пора совсем безнадежна и нет в ней места для праздника? Разумеется, есть! В этом году свой четырёхсотлетний юбилей отмечают часы Казимирской Ратуши — первые механические часы Кракова! Чего только, наверное, не увидел со своей башни круглый глаз старого циферблата и чего только не перетерли железные зубчики механизма.
К сожалению, сами часы о себе рассказать не могут. Поэтому за них будет говорить их смотритель — пан Ян Острога, который занял эту почетную должность после своего отца, а тот, в свою очередь, унаследовал своё умение от деда — странствующего часового мастера. А ещё у Яна Остроги есть два замечательных дяди. Оба имели дело с колоколами, звонящими по часам. В общем, мало кто знает, что в Кракове неустанно трудится выдающаяся династия — династия настоящих хранителей времени! В 2020 году, когда их подопечный сам должен отмерить и выбить своё же четырёхсотлетие, я решила узнать и о нём, и о семье Острога побольше, и отправилась прямиком на старую башню Казимирской Ратуши, где теперь расположен Этнографический Музей.
А расположен он на Площади Вольница, которая составляет часть бывшей Рыночной Площади города Казимежа, вошедшего в состав Кракова лишь в 1800 году.
В средние века торгующие здесь по пятницам крестьяне по привилегии основателя города — короля Казимира Великого могли заниматься продажей свободно, вольно. От этого площадь и получила такое название. А так, как это был самый центр города, здесь появилась ратуша. Вот она!
А вот протыкает облако шпилем её старинная башня.
А с башни этот район почтенного Кракова обозревает диск циферблата.
Стрелка на нём лишь одна. Часы появились в 1620 году, а минутную стрелку, как таковую, изобрели в 1601. За 19 лет новинка тогда ещё не могла добраться сюда из далёкой Италии. Стрелка прикреплена к изображению солнца — может быть, это должно служить нам напоминанием о том, что первым хронометром для людей были дневные и ночные светила. Кончик единственной стрелки выполнен в виде указующего перста. Он называется Digitus Dei ( по-латыни Божий Палец). На циферблате 12 цифр. До 1521 их на подобных хронометрах было по 24. Такие часы назывались полными, а то, с чем имеем мы дело сейчас — это получасы. Вот и всё, что видно нам с площади. Правда, раз в час ещё можно услышать куранты, выигрывающие первые ноты песни о протекающей рядом Висле. Но ведь часы — это нечто большее, чем циферблат и бой! Есть ещё сам механизм — их живое пульсирующее сердце! Без него стрелка бы не крутилась, мелодия бы не проигрывалась. И поэтому я отправилась внутрь ратуши. Но не в музей, а в башню, где ждал меня мой собеседник.
Я шла по ступеням, а в голове у меня звучала мелодия. Нет, не о Висле, о времени. Помните, как у Высоцкого:
"Приподнимем занавес за краешек.
Такая старая тяжёлая кулиса.
Ах, какое время было раньше!
Такое ровное! Взгляни, Алиса!"
В тот самый миг я себя как раз чувствовала Алисой из книги Льюиса Кэролла. Было "всё чудесатее и чудесатее, страньше и страньше". Музейные залы остались где-то внизу. А площадь с её суетой и мелкими бытовыми проблемами — ещё дальше. Над головой возвышались хитро переплетенные деревянные элементы конструкции башни, между которыми опускался крепкий канат с подвязанным к нему грузом. Рядом с грузом стоял, улыбаясь, хранитель времени, а заодно и работник Этнографического Музея и Музея Государственной Армии — пан Ян Острога. Мы поздоровались и по дороге на самый верх башни минули старый груз от часов, отправленный на заслуженный отдых.
Наконец, мы преодолели почти все ступени и оказались у цели. За окнами засинело пронзительно-яркое предосеннее небо, то тут, то там утыканное островерхими медными шпилями, а прямо перед нами работали и скрежетали хитрые шестёренки. Регулятор попарно хватал за зубчики храповое колесо и мерно считал: "Тик-так". Под этот нехитрый аккомпанемент и прошёл разговор с паном Яном.
— О чем Вы хотели бы здесь узнать, — спросил он, хитро поглядывая на часы.
— О Вашем подопечном, — ответила я. В это году ему исполняется аж четыреста лет. А известен ли месяц и день установки или изготовления этого механизма?
— Нет, не известен, — вздохнул часовщик, — но мы бы не знали и год, если бы его не отметили на чаше колокола, который выбивает под куполом ровное время. Это тоже часть наших часов. А дата 1620 — это часть надписи, котороая переводится с латыни следующим образом: "Часы — это украшение общества и польза для граждан". У такого колокола нет языка, по нему бьют снаружи.
— Хорошо, — продолжила я свой вопрос. — Это механизм. Но есть ещё циферблат. Он моложе самих часов. А какого он года?
— Этот циферблат появился на месте другого — более старого. Однако его одинокая стрелка сохранилась с 1620 года. Раз в час она показывает нам ровное время. А в промежутках мы можем только догадываться, глядя на то, какой путь совершила она между цифрами.
— А какова длина стрелки?
— Ох, — засмеялся Пан Ян, — тут нужно считать. Диаметр циферблата — это примерно два метра. А стрелка, наверное, занимает в длину около одного.
— Самый большой краковский циферблат можно увидеть на Рыночной Площади. А какое место в данной категории занимают эти часы?
— Трудно сказать. Их величина подобна величине часов Вавеля.
— А известно ли, кто и где изготовил казимерские часы?
— Нет, этого сегодня никто не знает. Конструкция архаична. Здесь очень много работы по металлу. Часовой мастер был кузнецом. Зубчики на колёсах выпилены вручную. Они неидентичны. Наверное, их создавали ученики по шаблонам.
Детали этого механизма менялись, — продолжил мой собеседник, — менялись, как минимум, двоекратно. Главное новшество появилось в середине позапрошлого века, тогда заменили якорный регулятор на более новый — так называемый регулятор Г. Грахама. Это сделало наши часы гораздо более точными. В их ходовом сегменте осталось только одно старинное колесо — балансирное. Ещё одно колесо заменили, а третье добавили. Вообще механизм состоит из двух сегментов. Один отвечает за ход , а другой — за бой.
Корпус механизма остался прежним. Из-за перепадов температур часы чуть сбиваются и их нужно подкручивать. Сейчас при стабильной погоде их погрешность составляет одну секунду на несколько недель. Для такого старого хронометра это блестящий результат. К сожалению, испортившиеся элементы, которые заменили новыми, скорее всего, были выброшены и не дошли до нашего времени. Зато левая часть механизма, которой часы обязаны своим боем — это на восемьдесят процентов оригинал. Заменили только одно колёсико. А вот старое сохранили. Смотрите!
— Из какого металла выполнена конструкция?
— Из железа. Всё покрашено и как следует смазано маслом. Крупные части машинным, а маленькие и деликатные — оливковым. Однажды механизм часов обогатился специальным устройством для подкручивания. Башня не очень высокая. Расстояние от часов до пола относительно небольшое. Если бы не это устройство, нужно было бы два раза в сутки применять много физической силы... Смотрите, это tryb ( мы с паном Яном говорили по-польски. Но перевести это слово в нужном значении мне не удалось. (Дословно "режим") Напишите, если кто знает, как называется эта деталь). С его помощью вручную настраивали часы. Трое часов в нашем городе — те, что были на Ратуше Рыночной Площади, те, что висели на северной башне Мариацкого Костёла и те, что мы видим перед собой. В городском архиве есть запись о том, что однажды вдова мастера принесла этот инструмент в ратушу, чтобы его мог использовать следующий часовщик.
В tryb вставлялась korba (штырь с ручкой) и крутилась вот так:
— А если со временем на часах заменят самую последнюю деталь, будут они и дальше считаться старинными? — задала я новый вопрос работнику Этнографического Музея.
— Будут! — ответил пан Ян. Во-первых, важна сама идея механизма. Важно его устройство. Оно останется прежним. А во-вторых, никто не станет менять его корпус. Незачем! Он ведь статичен и сделан на века.... А колеса так или иначе однажды требуют замены. Зубчики их стираются.
Тут мне припомнилось: есть в польском языке выражение ząb czasu - зуб времени. Если что-то состарилось, говорят, будто этот зуб его надкусил. Так вот, видимо, наш зуб времени беспощаден даже... к себе самому! И казимирские часы — наглядный тому пример.
— Будет ли город отмечать юбилей нашего механизма? — вернулась я к разговору.
— Мы бы очень хотели. Но ситуация, в которой находится Краков, да и весь мир, не позволит. Музей планировал открыть эти часы для широкой публики. Иногда наша башня и прежде была доступна для посещения. Например, в день открытых дверей Этнографического Музея. Или в так называемые Дни Оркестра Праздничной Помощи, когда краковские гиды проводят экскурсии, доход от которых идет на благотворительность. Но все это имеет место редко. Здесь очень тесно, и много людей не поместится. А безопасность превыше всего! Ступени крутые. Информация о юбилее часов появится в новостях, но сюда пригласить, к сожалению, никого не получится.
— Жаль. Видимо, часы будут отмечать праздник только собственным звоном. А может, уже отметили. Ведь ни дня, ни месяца их изготовления, как Вы сказали, никто не знает. Кстати, а ночью тоже можно услышать казимирские куранты?
— Можно. Часы работают непрерывно, а Казимеж, как Вы знеете, ночью не спит. Для окрестных жителей их музыка стала элементом повседневности, на который уже никто не обращает внимания. Такая же история и на Рыночной Площади с Хейналом или на улицах, по которым ездят трамваи. Это мешает только гостям.
— Куранты часов были созданы Вашим отцом?
— Да. Людовиком Острогой. Это была его идея и его личный проект. Он сам придумал и сделал их. Включая их музыкальную часть — то есть колокола, находящиеся под куполом. А помогал ему его брат — пан Юзеф — музыкант с замечательным слухом. Это он настроил инструмент на проигрывание определённой мелодии.
— Саму мелодию, — продолжал пан Ян, — выбрали жители города. Газета "Эхо Кракова" огласила конкурс. Та песенка, котую мы теперь слышим с башни, как ни странно, не оказалась победительницей. Главным членом комиссии был ректор Ягеллонского Университета Карл Эстрайхер Младший. (Это ему мы обязаны реставрацией старейшего корпуса данного высшего учебного заведения. Там, кстати, тоже есть механические часы. Их создали по проекту профессора).
Карл Эстрайхер настоял на выборе песни "Płynie Wisła, płynie" - "Течёт Висла, течёт".
— А известно, кто предложил эту музыку?
— Нет. Теперь это никто не помнит. Конкурс длился несколько недель. Предложения поступали ежедневно. Среди прочих кандидаток в мелодии для курантов появилась и знаметая кабацкая песня "Pije Kuba do Jakuba" — "Пьёт Куба с Якубом". Казимеж известен тем, что здесь употребляют много спиртного. Так было и тогда. Это был район, где проходило множество...
— Вечеринок?
— Попоек. Здесь проживали очень специфические особы. Алкоголики, хулиганы...
— А Вы знаете, какая песня всё-таки победила в конкурсе?
— Нет, я не знаю. Не помню. Мне рассказывал об этом куратор музея Здислав Шевчик. Мой отец очень дружил с ним.
Вся наша семья, — продолжал пан Ян, — связана с хронометрами. Мой отец не был профессиональным часовщиком. Но у него была большая практика. Он был слесарем. Родился в 1909 году. Чинил механизмы часов ещё в те времена, когда Краков принадлежал Австро-Венгрии. Очень интересовался техникой. До войны работал на львовской фабрике Ромера. Делал астрономические приборы, служащие для навигации. Для этого требовалась огромная точность. Моего отца очень ценили. Перед началом Второй Мировой войны он вернулся в Краков, но саму войну пережил в Австрии, куда его вывезли на работы. Там ему тоже приходилось иметь дело с часами. В том числе, с башенными. Такими, как эти. После войны он работал в краковой фирме MPK (Miejskie Рrzedciębiorstwo Komunikacyjne — Городское Транспортное Предприятие). Располагалась эта организация неподалеку — на Улице Святого Вавжинца. Тогда там находилось трамвайное депо, а сейчас — Музей Городской Инженерии. Каждый день, направляясь на работу из своего дома при Кольцевой Развязке Антония Матечного, он проходил мимо Этнографического Музея. Он много раз рассказывал, как смотрел вверх на башню и видел нефункционирующие часы. На тот момент они были сломаны. Мой отец вышел на контакт с Здиславом Шевчиком — вышеупомянутым куратором музея и предложил помочь починить их. Тогда ему пришла в голову мысль по обогащению механизма курантами. От слова к действию! В 1974 году мастер Людовик Острога приступил к работе. Когда куранты были готовы, директору музея начали жаловаться окрестные жители на слишком громкий звук. Жалобщик, видимо, обладал огромным авторитетом. Из-за его претензий часы умолкли на несколько лет. Это случилось в конце семидесятых. Наверное, недовольный действовал через мэрию.
— И когда же куранты запели снова?
— В восьмидесятых. Я начал работать в музее в 1983 году. Мы с отцом всё чинили вместе. В помещении, где мы сейчас находимся, не было окон. Заодно с часами тогда ремонтировалась и башня. Тут было много голубей, и её внутренности находились не в лучшем состоянии. Часовой механизм был накрыт стеклянным колпаком, чтобы на зубчатые колёса не оседала пыль.
— Сколько времени занял процесс создания курантов?
— Это было довольно долго. Но отец не потребовал за свой труд ни копейки. Он занимался курантами после работы. Где-то два года. Колокола изготавливались в фирме Людовика Зеленевского, где обычно там создавались котлы. Фирма находилась в районе Гжегужки. Сейчас её там уже нет. Вместо неё построили микрорайон "Надвислинские Террасы". Ничто не вечно....
— Наверное, Ваш отец так бы не сказал, ведь он прожил больше ста лет? Сколько именно?
— Сто шесть лет и несколько месяцев.
— Он вёл здоровый образ жизни?
— Да, но ещё он, видимо, познал тайну уходящего времени. Но, к сожалению, не рассказал о ней мне. Посмотрим... Может быть, он хотел, чтобы я дошёл до этого сам.
— Ваш отец работал со временем, и время было к нему благосклонно.
— Точно.
— Мне кажется, это необычная и приятная должность. У Вас с отцом и ещё у трубачей-хейналистов из Мариацкого Костёла. Только вы, старая башня, да раскинувшийся внизу город. Отсюда всё как на ладони. И время здесь ощущается по-другому.
— Да, это так. Мы можем глядеть отсюда на все четыре стороны света.
На Костёл Тела Господня и его башню
На Площадь Вольница.
Это всё северная сторона. А на юге у нас Костел Св. Екатерины и Костёл на Скале.
На востоке видно конец Краковской Улицы и Подгуже.
А на западе — самое интересное — Вавель, Страдом, и большая часть Краковской Улицы.
— На Краковской Улице Ваш дед покупал инструменты для ремонта часов. А где именно?
— В Доме №7. Там находился часовой склад Исаака Вандерера. В 1915-1920 годах мой дедушка Анджей приходил сюда пешком из деревни Лонкта Дольна. (Расстояние составляет 50 километров). Он шёл через Гдув. Путешествие занимало весь день. Дедушка выходил на рассвете, а к вечеру покупал здесь детали и инструменты для домашних часов. А потом бродил от деревни к деревне и предлагал услуги. Шёл в направлении городов Лиманова и Новый Сонч. Доходил аж до Рожнова. Ночевал там, где его заставал вечер, а утром шёл дальше. Помнится, клиенты просили его сделать так, чтобы бой часов был сравним по громкости с грозовыми раскатами.
— Зачем?
— Люди в деревнях много времени работают за пределами дома — в саду или огороде. Им бы очень хотелось знать, сколько времени, но не входить лишний раз в жилище, и это самое время при том не терять.
— Удобно. Ваш дедушка тоже долго жил?
— Нет. Не так долго, как мой отец. Он умер от воспаления лёгких после войны. Тогда было тяжело получить антибиотики.
— Вся Ваша трудовая династия берет начало от пана Анджея. А откуда такая любовь к часам у него?
— Его заразил этим часовщик из Нового Вишнича по фамилии Набезахль. Мои дед и отец иногда его навещали. Но тот не очень охотно продавал им детали часовых механизмов. Наверное, видел в них конкуренцию. И особенно в лице деда.
— А ещё у Вас был дядя, который был звонарём в самом закрытом монастыре Кракова — Монастыре Камальдулов в Белянах?
— Да. Это брат моего отца. Тоже Ян Острога. Мы даже родились в один день, но в разные годы. Пятого июня. Я в 1956 году, он в 1911. В монастыре он принял имя Доротеуш. У него также был интерес к семейному делу. И были способности. Он чинил наручные часы братьев в монастыре и вёл опеку над механическими часами в Белянах.
— Там есть и солнечные часы. С ними пан Ян тоже имел дело?
— Думаю, да. А, кстати, башенные часы сохранились. Но их очень трудно увидеть. Они служили и служат не людям, а Богу. И находятся в закрытой восточной части монастыря. Снаружи не видно. Это не очень старый механизм. Девятнадцатый век. Я видел эти часы ещё в детстве, когда приходил в гости к дяде. Он был звонарём. Мы шли на башню. Дядя раскачивал колокола с помощью канатов. За один из таких канатов цеплялся маленький я, и инструмент поднимал меня высоко над землёй. Вот это была забава! Ян Острога-старший был очень точным и пунктуальным человеком. Братья в монастыре говорили, что по его звону можно было настраивать часы.
— Наверное, с той башни тоже были хорошие виды?
— Да. Как и с этой. Я люблю, будучи здесь, рассматривать улицы и площади Кракова и представлять, какой вид был отсюда в былое время. Какие люди, транспорт, дороги...
— А если бы Вы сумели обратить бег вашего подопечного вспять, в какой момент из истории Кракова Вы бы отправились?
— Ха-ха, думаю, я бы выбрал эпоху, в которую появились эти часы. Хотелось бы посмотреть, как они работали в самом начале.
— Очень профессиональный выбор.
— Да. Я думаю, каждая из эпох заслуживает моего внимания. Однако больше всего семнадцатый век.
— А приходилось ли Вам иметь дело с ещё более старыми часами?
— Приходилось. И это было в Австрии. Как я уже говорил, мой отец во время Второй Мировой был там на работах. Поэтому он часто появлялся там также и после войны. Моя мама родовитая австрийка. Отец познакомился с ней на её родине в те тяжёлые годы. И какое-то врямя они были вынуждены скрывать свои отношения. Это строго наказывалось. Мужчине-поляку грозила смерть, а женщине-немке — прямая дорога в концлагерь. Но они этого избежали. После войны приехали в Краков. Потом отец временно возвращался на заработки. У него там была репутация большого профессионала. Его охотно брали на службу. Там он познакомился с часовщиком в городе Штайр. У австрийского мастера была очень известная в тех землях фирма. Он коллекционировал башенные часы. И собрал их немало. Отец помогал приводить эти механизмы в движение и занимался их ремонтом. Со временем я тоже начал ездить туда вместе с ним. Там я имел дело с очень архаичными конструкциями. В основном, это были монастырские часы. Башенные хронометры были как таковые изобретены для монахов — для отсчета и обозначения времени молитвы. Это были очень простые механизмы. Тринадцатый век.
— Здорово! А Вы помните самые первые отремонтированные Вами часы?
— Нет, не помню. Отец потихонечку заражал меня любовью к своему делу. Предлагал мне чинить что-нибудь несложное. Например, будильники. Я имел право сломать их. Как правило, этим заканчивается любой первый ремонт. Будильники нам дарили так сказать на запчасти. Отец чинил часы своих знакомых, те советовали своим. Слава росла. Иногда в нашем доме просто не закрывались двери! Квартира была обвешана самыми разными циферблатами. Я привык. Я не слышу их хода.
— И даже хода вот этого исполина?
— Даже его. Я бы мог заснуть при нём. Он мне не мешает. Даже когда здесь играют куранты.
— А если бы всё-таки именно Вам пришлось выбирать их мелодию, что за песню Вы бы выбрали?
— Ха-ха-ха. А вы знаете, это трудный вопрос. Хмм... Сегодня это бы точно была песенка "Pije Kuba do Jakuba". Проходя по Казимежу ночью, можно понять, что она актуальна. Здесь много баров. Сюда едут англичане праздновать свой мальчишник. Впрочем, не только они. И не только мальчишник. Ха-ха, запишите это! Точно! "Pije Kuba!"
— А доводилось ли Вам работать с другими типами часов? Не с механическими? С водяными, песочными, может быть, солнечными?
— Нет, не случалось. Разве что с электрическими. Только это не то. Нет у них сердца, и нет души.
— А есть ли у Вас ученик, который когда-нибудь Вас заменит на этой должности?
— Нет. Мой сын совершенно не интересуется моим делом. Разве что внук... Да, скорее внук! Ему только семь лет! Вся жизнь впереди! Есть время учиться.
— А какое, на Ваш взгляд, качество должно, прежде всего, характеризовать часового мастера?
— Терпение. Иногда ремонт идет хорошо, но бывает, ты вешаешь часы на стену после долгой упорной работы, и они неожиданно останавливаются. Их хочется выбросить за окно, но это не выход. Нужно спокойно снять их, раскрутить снова и отыскать причину их неисправности. Иногда этот алгоритм приходится повторять многократно. Ещё нужно иметь развитую мелкую моторику рук. И хорошие инструменты.
— И любовь к своему делу?
— А как же! И её. И тогда часовой мастер точно одержит победу.
— Кстати, насчёт "Победы". Здесь в башне лежат наручные часики, сделанные на фабрике с этим названием. Откуда они тут взялись?
— "Победа"... Ах, это и у нас были очень популярные часы. Их делали в СССР. И однажды они чуть не монополизировали польский рынок. Их можно было приобрести у каждого ювелира. А ещё их давали рабочим за особые достижения. Кто-нибудь выполнял 160 % принятой нормы и получал их в подарок. Да и вообще, в послевоенные годы почти все часы на запястьях поляков были созданы в Советском Союзе. А швейцарские были почти что непозволительной роскошью. СССР специализировался на производстве наручных часов. Но некоторые части для них всё-же закупались в Швейцарии.
— Эта "Победа" принадлежала кому-нибудь из работников Этнографического Музея?
— Нет, это вряд ли. Кто-то принес и оставил.
— Но ведь не каждый может сюда войти?
— Не каждый. Но, сколько помню, они тут лежали всегда...
Поблагодарив Пана Яна за интереснейшую беседу и ещё раз всглянув на его подопечного, я спустилась по лестнице с башни и вышла на Площадь Вольница. Юбиляр пробил ровно одиннадцать раз и сыграл "Течет Висла, течёт". Я прослушала эту мелодию и сама задумалась над своим вопросом. А какую песню я выбрала бы для курантов четырёхсотлетних часов? Есть один очень хороший вариант. Только песня не польская. Я вспоминала её в начале этой статьи. Эту мелодию и слова написал Владимир Высоцкий. Послушаем?
Как по мне, это простое и гениальное произведение очень подходит для Кракова и для его сегодняшней ситуации. Впрочем, как и для остального мира.
А ещё на обратном пути от Казимирской Ратуши я впоминала свой стих о времени. Может быть, подошёл бы и он. Правда, он не положен на музыку. А слова такие:
Время лечило многих.
Времени всё подвластно.
Годы, века, эпохи
Мимо идут бесстрастно.
Хоть и шагает время
Ровно, без малой погрешности,
Всё ж для кого-то мгновенье
Может казаться вечностью.
А для кого-то век
Мал, ничтожен и краток.
Весь в суете человек.
Время же любит порядок.
Нужно понять давно
Мысль простую и ясную:
Время для всех одно,
Просто мы слишком разные...
Я написала это почти полжизни назад. Мне было четырнадцать. А теперь в двадцать семь я попала на самый скромный и в то же время торжественный юбилей в моей жизни. С праздником, вас, Казимирские часы! Пойте в четырёхсотую годовщину! Пойте о Висле во всеуслышание! Много воды утекло в ней за эти годы! Много кругов совершила на циферблате единственная стрелка. Столько всего перетерли колеса времени — и хорошего, и плохого. Помнят они и тиф, и холеру, и наводнения, и пожары! Всё это стало историей. И пандемия их юбилейного года будет однажды в прошлом. Оживут ещё сонные улицы, зазвучат старые площади сотнями незнакомых наречий, снова наступят счастливые времена! Ведь не зря рядом со старейшим в городе часовым механизмов красуется слово "Победа".
P.S. : А какую мелодию для курантов бы выбрали Вы?
Юлия Высоцкая. 2020 год.