Монопьеса в трёх действиях
НАСЛЕДНИЦА – 73 года
Её родственники, человек в тёмном костюме и прислуга.
Начало XXII века. Объединённый мир.
Действие первое
Десять часов утра
Пожилая женщина в инвалидном кресле сидит в беседке на небольшом холме в цветущем парке, за деревьями видна голова золотой статуи. Перед женщиной большой монитор, она бормочет, не отрывая взгляда от экрана.
НАСЛЕДНИЦА. Я к розам хочу, в тот единственный сад, где лучшая в мире стоит из оград… Как прекрасно сказано русской, кажется, поэтессой. Надо бы сделать это девизом Сада, где деревья, памятник и аромат пропитаны его гением. Он разговаривает со мной и всё и всё одобряет. Иногда кажется, сейчас он нагнётся и возьмёт меня на руки, маленькую девочку… Можно ли использовать эти строки, нет ли за ними правонаследия и авторских прав переводчика?
Тревожно вглядывается в монитор, поделённый на множество прямоугольников, где отображаются разные части Сада. В центре монитора изображение сверкающей на солнце пятиметровой статуи человека в шляпе, с микрофоном и гитарой, вокруг множество туристов.
Опять тень проммелькнула. Крыса, что ли? Почему мне не доложили? Крыса снилась мне на днях. Где лучшая в мире стоит из оград. И у меня должна быть лучшая ограда в мире. Сделаю-ка я её из розовых деревьев, а ограда под током будет спрятана внутри. Колючие кусты будут и притягивать красотой, и отпугивать колющими шипами. Сколько лиц со всего мира! И все воодушевлены песнями моего деда, он стал провозвестником нового человечества, когда все народы объединились в одно государство. Это не значит, что исчезли конфликты и проблемы, главное, что население лишилось видимых бюрократических границ, это решит проблему бедности и неравенства. Конечно, многие болельщики недовольны исчезновением спортивных соревнований в прошлом виде, но ко всему можно приспособиться ради общего блага.
Доносятся слова песни о единстве человечества вне предрассудков и барьеров.
Какой неприятный тип в чёрной шляпе и тёмном костюме-тройке. Чего ради он вырядился в такую жару? На Земле ныне почти пекло. Озирается… Хочет сломать и взять ветку с цветущими розами на память? Лепестки забирать не возбраняется сердцам, истинным поклонникам моего деда. Пусть злые языки говорят, что он не завещал увековечить себя таким образом, цветущий Сад в центре мира стал ему Памятью и вечной жизнью, всякий розовый куст содержит его генетику. Любой лепесток благоухает, напоминая о нём. И этим Садом обладаю я, его единственная внучка. Иногда мне больно вспоминать. Людям не надо знать почему. Но когда-нибудь я напишу мемуары. Роза совмещает бутон и шипы, цветок может повернуться доброй или разящей стороной, как и любая вещь в мире. Какой нервный тип. Подаю сигнал, чтобы за ним следили внимательно. Как будто ему всё не нравится. Подобный райский оазиса он мало где встретит. Идёт в музей моего деда. (Подаёт охраннику через монитор сигнал пальцами). Да, вон тот. Иногда забываю о боли, и всё хорошо. Самое страшное – это припоминание, оно же и наиболее сладостное. Это случилось, когда мне исполнилось семнадцать. Тогда моего деда, ушедшего в мир иной задолго до моего рождения, настигла запоздалая волна восторга и обожания. Настолько дикого и безудержного, лучезарного и всесокрушающего, что это надломи мою мать и сделало моих родителей заложниками его почти бессмертной славы. Оказывается, мой дед, нечастый гость на престижных концертах рок-звёзд, поразил своими песнями нервный узел мира с его неразрешимыми противоречиями. Мама намекала, что за ним стояла какая-то секта. Как оказалось, эти были те, кто стоял за революционным объединением мира, за уничтожением границ в прямом и переносном смысле. “Будут жертвы, увы…”, – пел мой дед, и он оказался прав. – Но наступит и сияющее счастье”. Один мир, одна денежная единица, одна национальность – человек земли. Никаких расовых или иных предрассудков и разграничений. Какой неприятный взгляд у этого типа. Всем недоволен. Что-то есть в нём знакомое. Где я его видела прежде? Мафия всё обтяпывает тихо, направляя ведомого не понуканием, а тайными знаками и закулисным внушением, часто безмолвными подсказками от имени сознания самой жертвы. Я ли сама придумала этот Сад? Я его единственный владелец. Только во мне чистые гены моего деда. Они имеются и у Розалинды, внучатой племянницы моего отца, но её родители слишком ненадёжны, чтобы доверять им наследие. Ведь оно не только материальное., духовное прежде всего. Кровь их не так близка нашей… Покажите мне счастливые и слегка печальные лица посетителей. Я слышу гул восторга новых групп и разрозненных лиц. Такого восхищения восторгов не удостаивались и первые космонавты. “А вы бы не желали перенести Сад также на Марс?” Желала бы. Но сейчас хватило бы сил отплатить людям любовью за их лучезарность. Всем тем, кто помнит жертвы ради объединения, едва не ставшего апокалиптическим, а также всем желающим упокоиться в Саду на Поляне Безмятежности, разрешение на создание которой я сейчас получаю. Это место станет их последним приютом среди цветения роз. “Нас объединят розы – белая и алая всегда будут вместе и породят наследников”, – пел мой дед. Злые языки, как внучка барабанщика их группы, твердят, что у него не было голоса. Чушь. Он пел от имени миллионов. Где-то всегда есть червоточина, гнильца, как в этом неугомонном типе, с ужасом разглядывающим гитары деда. Отвратительное птичье лицо с крупными чертами, вместо кожи серая плёнка. Сейчас у него глазные яблоки выпадут. Увеличьте резкость. Нет, лучше сделайте лицо размытым. Как ноет затылок. Просила же себя, не заводись. Таким свежим было раннее утро. А народ всё прибывает. Да, Сад на Марсе и на других планетах обязательно. Почему нет? В каждом кусте я вижу его лик. Он говорит со мной, он общается со всеми, кто полюбил его песни и… простил за то, что он невольно напророчил. Хорошо, что этот в чёрном под контролем. Если он попытается дотронутся до экспонатов, его пронзят электрошоком. Маме едва исполнилось десять, когда дед погиб или был убит. Ему внушили необходимость принимать успокоительные, потому что он избегал алкоголь. Тогда он уже несколько лет оставил жену, мою маму, и жил с некой певичкой или подтанцовщицей. Причина смерти не установлена полностью. И мало что от него осталось в нашей семье. После его смерти группа сразу распалась и все его вещи исчезли. Слава богу, что у нас остались дневники. Это записи лучезарного человека. Сколько шипов и терний он перенёс в своей тридцатипятилетней биографии. Его были готовы закидать камнями, когда он пел о единстве всего сущего. Что это он оставил рядом с книгой отзывов? Что это за бумажки? Покажите их мне. Что он там записал? Почему так медленно?
Монитор моргает, изображение из музея зависает.
Дьявол! Я так хотела не поминать его, но этот тип сущий дьявол! Теперь я уверена, что это была тень крысы. Сначала она явилась во сне и подкапывалась под корни. Потом что-то зажала своей мерзкой конусообразной мордочкой. Потом исчезла. И что она принесла теперь?
Датчики на коляске издают тонкий мелодичный сигнал.
Привет от врачей. Стресс зашкаливает. А сегодня я собиралась давать интервью “Глобал хуманити”. Надо будет прочесть их вопросы. Плохо вижу почерк, буквы кривы и размазаны. Бумага в линейку. Знакомый почерк. “Жить более могу, простите все. Лекарства не спасли меня, они открыли слишком многое. Мои любимые Мэри и Поль, я всегда буду с вами, ваш отец”. Это он, это он… Это почерк деда. Поль сгнил в психушке. Внебрачный сын от певички. Туда его определили мои родители, уже окончательно. С детства он был не от мира сего. Это генетически мёртвая ветвь! И что хочет сказать этот тип? Что он сын Поля? Наследник моего деда?..
Раздаётся тревожный зуммер. Кресло со старухой опускается через люк вниз холма.
Я не позволю… Я не умру… Это мой Сад, это Сад всего мира… Трудно что-то понять. Дайте розовую таблетку…
Действие второе.
Два часа дня.
Прохладная палата с умиротворяющими видами природы вокруг и тихой музыкой.
НАСЛЕДНИЦА (не открывая глаз, про себя).
Многое было нельзя выставлять на всеобщее обозрение. Его безумие, ничтожество, страшный вид. Всё это хранится в глубоких сейфах и никто кроме меня не имеет доступ к истории болезни деда, его фотографиям и свидетельствам очевидцев. Непросто было спрятать семью за семьюдесятью печатями. Многое уничтожено. Это стоило жизни мои родителям, в конце концов. А может быть, это расплата за то, во что они превратили мою жизнь? Сегодня этот тип шантажирует меня – а вместе со мной всех, любящих деда, липовыми дневниками! Если это не игра мафии. Мол, сама выбей из-под себя табуретку. Я давно превратилась в камень, и так просто не впущу самозванца в нашу идеальную жизнь. Если бы у меня не было подобного опыта, не было бы Сада, не будет и погребальной лужайки с крематорием под зёмлей. Грибницы пронизывают всю землю с корнями, они будут питаться прахом. А розы станут впитывать ДНК всех, кто решил упокоиться с кумиром. Это и есть бессмертие… Такого слова я не знала до семнадцатилетия, его страшных оттенков и потаённых смыслов, его адской тревоги и наполнения. Вечности необходимо служить уже здесь – так мне объяснили родители. С ними произошла разительная перемена. Из добрых, понимающих меня друзей они превратились в биологические машины ради славы деда, ради того, чтобы наследство перешло только мне и слава пророка приумножалась и приносила доход. Они полагали, что вопрос с моим конкурентов решён, – что может родиться у алкоголиков и наркоманов, ведущих кочевой образ жизни? Как зовут этого типа? Надо навести справки. Узнать всю подноготную. Может, он просто маньяк-самозванец, у которого комплекс любви и ненависти в одном лице. Я снова в бункере. Подписав договор на медицинское обслуживание Идеальным Медиком, я получила лучшего врача, безликого и безымянного. Хорошо это или плохо? Терпеть не могла врачей, их взглядов и прикосновений. Приблизьте монитор, я хочу видеть Сад. Почему же нет? Я должна ещё отдохнуть? Да я в полном порядке. Зачитайте мне вопросы интервьюера.
Электронный диктор зачитывает вопросы.
“Что подтолкнуло вашего деда к написанию и исполнению песен об объединении человечества и считаете ли вы, что жертвы ради объединения оказались оправданными?
Не собираетесь ли вы законсервировать свой генетический материал для создания искусственного потомка в будущем?
В мире уже немало мест тихого уединения для родственников, подобным вашему Саду, который, судя по информации, также станет пространством погребения, в чем будет принципиальное отличие?”
Какая гадость, сколько бестактности. Но не отвечать нельзя, потому что с глобальным агенством СМИ подписан контракт. Принципиальное отличие в том, что частицы, атомы моего деда воссоединятся через прах с его поклонниками. Он отдал свою жизнь ради объединения людей. Это все вопросы?
Голос становится тягучим и искажённым.
“Известно ли вам о правнуке вашего деда, который также собирается претендовать на наследство?”
Я хочу встать. Я хочу ходить сама. Пусть мне сделают хочу операцию. Я размозжу голову этому дегенерату. Я хочу видеть лица посетителей парка. Мне необходимо общаться с ними. Надо сделать проходимцу негласную генетическую экспертизу. Свяжите меня с адвокатом… Мне надо к розам, я люблю их с раннего детства. Оградите меня…
Резко сигналит зуммер. Перемигиваются лампочки над постелью. Пожилая женщина погружается в дрёму.
“Надо увековечить его в золоте”, – говорила мать. Я не знала тогда, что эта идея, казавшаяся мне безумной, воплотится. Теперь он в парке, золотой дед. Сколько человек хотели бы оказаться на моём месте? Отдам эту ношу задаром. Но сначала кое-что завершу. Мемуары? Есть ещё что-то, что мелькает перед глазами и прячется, нечто очень важное, то ли чувство радости, то ли неприятие чего-либо. “Она умерла в одиночестве”, – напишут в некрологе. Да вся моя жизнь одиночество, начиная с осени фестиваля его памяти, куда меня пригласили с родителями. Мы тогда совершенно не понимали, к чему всё катится. “Барабанные звуки, трубные звуки, гитарные звуки рок-группы стали набатом, призывающим крушить старый и строить новый мир”, – так пафосно выразилась внучка барабанщика. Совсем не упомянув голос моего деда и его песни. С той поры она не сдерживала свою ревность к славе моего предка. Её дед был высок и со своим барабаном, напоминавший там-там, смотрелся величественно и карнавально. Я не спорю с утверждением, что ритмы могут оказать могущественное слияние и подвигнуть на подвиги, но именно сам голос моего деда… Нет, записи не в силах передать его. Я не раз погружалась в трансовое состояние, и даже принимала транквилизаторы, подобные тем, которые помогали ему творить, а потом разрушили, и слышала его голос изнутри моих лёгких и гортани. Впрочем, это продолжалось мгновения. Таким он и восстал – объединителем и разрушителем чужих судеб и жизней. Не раз нам приходилось копировать дневник отзывов в Саду, удаляя проклятия и слова сомнения в необходимости его дара и даже самого существования. Увы, не все были за объединения, например, мой Поль, тёзка этого идиота, нежный мальчик с чистым сердцем. Почему, за что ему такая слава? – спрашивала я его и себя, вернувшись с фестиваля памяти моего деда с другого континента. С плакатов на меня глядел другой человек, на футболках и значках было лицо незнакомца. Но мои родители тогда уже все поняли и решили. “Может, тебе лучше оставить Поля? – закидывала мать удочки в самолёте на обратном пути. – Кажется, он тебе не ровня. Кто его родители? В самом деле, после такого приёма тебе стоит всерьёз подумать о будущем”. Самолёт провожали толпы фанатов деда, многие из них были чуточку и моим поклонником. Это льстило и пугало. На прощание Поль подарил мне розы. Он долго добивался прощальной встречи, но не из-за моей вредности. Мы переехали к морю, где путь в квартал преграждала электронная система охраны и без особого пропуска, невидимого штрих-кода званого гостя, туда проникнуть было нельзя. И обратный путь за его врата также был непрост. “Ты чем-то очень подавлена”, – заметил он. “Правда, всё нет так. Но уже ничего не изменить”. – “Теперь ты за вечной оградой”. Не знаю, что с ним потом стало, но он оказался прав. Этот засов покрепче оков бездны. Ещё мы говорили о нарастающих волнения во многих странах мира. О жажде объединения. О подлинном равенстве. О полнокровной свободе. Всё это должно было наступить с разрушением границ. “Песни твоего деда со мной и с многими другими людьми, особенно его хит о примирении алой и белой розы”, – и слёзы блеснули в его глазах. Стал ли Поль принесённым ради объединения пушечным мясом, как многие молодые люди? Карта мира стала голой и однотонной. Одни говорили, что, наконец, человечество объединиться в дружную семью, где исчезнут различия и противоречия, другие предупреждали о неминуемой культурной деградации в силу исчезновения национальной самобытности. Но что сделано – то совершено, миллионы километров стен и заборов пали под окрыляющую мелодию песни моего деда, погребая виновных и жертв, вдохновителей и побеждённых. Подобного переустройства история человечества не знала. Все языки были объявлены главными, и все – второстепенными.
Открывает глаза.
На меня стали смотреть как на дорогого зверька, сулящего счастье и приносящего прибыль. Темой моего диплома в университете было “Наследное право”. Я ненавидела эти занятия. Большая часть обучения проходила в нашем наследном поместье и замке, куда приглашались педагоги. Да-да, мой дед оказался наследным аристократом, близким к царским родам Англии и Франции одновременно, о чем никогда прежде не подозревал. Мой отец очень хотел получить титул сэра из рук английской королевы. Но что-то помешало. Нам всегда что-то переходило дорогу, как неожиданно выбегающая омерзительная крыса. (Громко.) Покажите картинку, где утром пробегает чёрная тень под ногами экскурсии из Юго-Восточного региона. (Про себя). Не толерантно называть людьми по их прежней национальности или даже намекать. Мы – всеедины. С религией также было непросто. В конце концов сошлись на том, что Бог на небе и на земле – один, для верующих и атеистов. (Громко). Почему так долго? Куда пропала запись самозванца? Как ничто не пробегало? Кто-нибудь скажет? Почему все молчат?.. Покажите самозванца в музее. Срочно свяжите меня с Юристом… ах…
Засыпает.
Действие третье
Девятнадцать часов того же дня. Наследница на прежнем месте в беседке.
Люблю эти лёгкие летние сумерки… Сколько я спала? Было душновато. Беспокоюсь за Розалинду, она давно не девочка, а родители навязывают ей кукольную внешность. Поменяла природные хрусталики на фиолетовые. Отбелила кожу, кажется, она у неё желтовата от рождения. Но что поделаешь, плебейский тип, не наша порода. Однако другой наследницы нет. Дай бог, чтобы она правила сама и не попалась в путы корыстных родителей. Слышу мелодию песни деда, а слова плохо помню. Покидают посетители Сад, с просветлёнными душами… Я ещё побуду здесь. Жаль, что я никогда не видела Юриста в лицо. Вспомнила, про шахтёров нашего края, которые спускаются под землю и в любой миг могут погребёнными заживо. Их лица в чёрной копоти. Самозванец, не такой ли шахтёр и ты? Не стоит ли тебе помыться, несмотря на нездоровую белизну кожи? Там-там-там, искупление грехов… Почему эту песню так редко включают в собрание песен? Мои отец и мать менялись ролями, пока время не истекло. Один был ведущим, второй разыгрывал жертву. Но жертвой всегда была я. А как у них было с предательством? История нашей семьи пришла к сегодняшнему итогу. Это следствие и моих поступков. Я тоже была безвольной куклой и поступала по их воле, потому что так надо. Якобы мне. Всему человечеству. Нашему роду, который теперь прерван. Вспомнила, о чём песня. Некто в копоти предлагает шахтёру сговор. Горняк находит породу, нечто ценное, что избавит его от необходимости спускаться в жерло. Но на поверхности это превратится в магическое золото, которое будет им повелевать. “И зарыл он это клад навеки”, – так завершается, кажется? Не помню. Словно кто-то отключает фрагменты памяти внутри меня. Но я вспоминаю сегодняшнее благоуханное утро, и если бы не это точка боли внутри затылка, всё было бы чудесно. Когда я отказалась от антидепрессантов, мне казалось, что я не справлю с распиравшими меня эмоциями. Или это были чувства других людей, входившие в меня помимо моей воли? Сад помог мне выстоять, помогла борьба, казавшаяся неравной, которую я вела за память деда. Потому что и политики, и другие сильные мира сего боролись за славу быть первыми среди вдохновителей великой реформы объединения. Неофициально признаётся, что реформа унесла жизни полумиллиарда населения. Точные цифра неизвестны, и говорить об этом сейчас неприлично. К тому же многие, безусловно, могут клонировать своих погибших родственников, вложив в их сознание необходимость свершившихся перемен. Здесь лучшая в мире будет стоять из оград. Но эта ограда необходима. Кто скажет, что людей убивали ради реформы? Сама земля старалась избавиться от преград. Неслучайно тогда на планету обрушились цунами, извержения вулканов, засухи, катастрофы и наводнения. Не огнём и мечом, не с помощью армий решилась проблема единства. Так написано в любой книге по истории человечества, такую версию отправляют всем инопланетным цивилизациям. Конечно, были и столкновения. И единичные перестрелки. И самосожжение. Но все уже тонуло в гуле толпы, слушающей про примирение алых и белых соцветий, толпы, не знающей, что это новая “Марсельеза” на стадионе, где едва не каждый имел плакатик или оттиск на майке, или значок с ликом деда, так непохожим на сложившийся у меня образ. Дед не был идеологом, но стал им посмертно. (Поёт птица). Не пойму – включили запись пения или настоящая? Я укололась о розу, подаренную Полем, и тогда что-то замерло во мне. Кровь была цвета тёмно-алой розы, она осталась на белой блузке, я сохранила её. К пятидесяти годам уменьшился поток предлагавших мне руку. Они всегда были мне не интересны, и я придумала воображаемого жениха. Пусть это будет небесный жених, в том Саду, где не станет времени и страданий. Если бы я только могла перенести туда прах моего деда. А возможно я окажусь в каменоломне, где во мраке надо бесконечно дробить окаменевшие души. Пока они не станут цементной пылью для раствора, из которого сделают глыбы для новых пирамид. “Наша цивилизация не отсюда”, – пел отец. А кто ты, пришелец с недобрым взглядом? Где досье на него? Поспешите, невидимые слуги. Иначе я заключу контракт с другим охранным агентством. Сколько блестящих умов предвосхитило пришествие нового человека. И вот является… чёрт.
Обращается к экрану.
Где же его данные? Я ещё посижу здесь сегодня. Включите больше фонариков. Пусть продолжают звучать песни деда. (Вглядывается в изображение на мониторе). Как это? Кто? Не он?.. Это не он. Это просто один из фанатов, выдававший себя за наследника. Его ДНК определён по отпечаткам пальцев. Череп сканировался на расстоянии. Как это хорошо! Почему же не проходит тревога. Значит и тень крысы мне померещилась? Что такое богатство? Это просто компенсация. У нас была малоимущая семья. А чем всё завершилось? Преждевременной смертью родителей и свалившимся колоссальным состоянием. “Надо сделать так, чтобы этот ублюдок никогда не выбрался оттуда, а если выйдет. Чтобы все от него шарахались, как от чумного”, – случайно я подслушал слова матери, и отец молча согласился. “А ты знаешь, что у тебя есть братик?” – спросила меня мать и сузила глаза. “От той чумички. Ты что, не понимаешь? Которая меня выжила”. – “Но ты вроде сама сказала, что твой отец стал несносен?” – “Чушь, забудь. Надо было утопить мерзавца как котёнка. Шучу, он сам себя дискредитирует, своих ярким в кавычках набором хромосом”, – и мать громко засмеялась. Я не интересовалась продолжением этой истории. Но незадолго до смерти родители опять шутили по поводу несчастного сына отца: “Если что от него и родится, то не попадёт в банк человечества. Наследник будет недееспособным”. Они всё хорошо предусмотрели. Но этот не наследник! Обычный шантажист. Наверное, будет клянчить деньги. Или возможность быть захороненным на поляне Сада роз. Розалинда, это ты? Желаешь сейчас поговорить со мной, дитя моё? Я знаю, ты не любишь, когда я тебя так называю, но ты догадываешься, почему я бессознательно продолжаю это делать. Потому что я страшно одинока, и мне нужна иллюзия того, что я окружена близкими живыми людьми. Дай бог тебе справиться с подобным, если ты вступишь в наследство. Но куда же ты? Почему ты исчезаешь, вновь не пообщавшись со мной? Жаль… Мне очень жаль и потому, что я опять употребила имя Бога всуе. Да, я была свидетелем и соучастником интриг и подкупа. Предательства моими родителями их друзей ради благой цели. И предательства меня. (Прислушивается). Откуда здесь кукушка? Прилетела из окрестной рощи? В записанных птичьих голосах не было её голоса. Ёкает сердце… В детстве я не была суеверной, а жизнь казалась безграничной. Бутоны кустов постепенно Закрываются. Я сбилась со счёта, кукование прервалось. Давай ещё раз, милая. Или это всё-таки запись? Хочу к розам. Хочу в прошлое, когда ещё не было единого человечества, а мой дед не прославился. Хочу вернуть Поля. Говорят, есть программа, где в голограмму закладывают прошлое и оно воскресает и даже продолжается. Сколько это стоит? Опять мелькнуло личико Розалинды. Какие у неё искрящиеся глазки. Стой, девочка, погоди, я скажу тебе всего два слова. Что она хочет сообщить мне? Почему рвётся картинка и голос? В моей памяти чересполосица. Неужто всё из-за заключённого мною контракта с Медиком, по которому из мозга удаляется разрушительная информация, и остаётся только положительная. А если счастье – на самом деле яд? Если радости приближают катастрофу? Послание от Юриста. Не понимаю. Опять Розалинда. Что она натворила? Переходит… в управление… Сад переходит к ней в управление. Мой Сад?! Давно мне не было так хорошо и так плохо, как сегодня. Розалинда, деточка. Тебя ждёт полное одиночество среди врагов. Ты слышишь?! Это чудовищная яма… С такими хищными глазами она вряд ли услышит. Конечно, она будет привлекать больше посетителей и желающих кремации на Поляне в Саду, чем полубезумная старуха, которую показывают в профиль, и то изредка, старуху, которая не захотела принять программу омоложения. Но почему ты так со мною, за что? Как твоим родителям удалось подкупить Правительство человечества? Или это твоя месть? Розы станут твоей смертельной изгородью, деточка, предупреждаю тебя…
Эпилог
Сад роз. Десять дней спустя. Розалинда с родителями стоит у микрофона под объективами с охранниками перед золотой статуей её прадеда. Восторженные посетители Сада приветствуют её. Она пытается говорить, но спазмы в горле мешают ей это сделать. Внезапно раздаётся громовой голос старухи наследницы.
Не бойтесь. Я не хочу напугать либо разочаровать вас. С вами говорит единственная и действительная Наследница. Это я создала Сад роз, где каждый бутон плоть и кровь моего деда. Это я вместе с ним пригласила вас сюда. Он не умер, также не исчезла и я. Всё, что здесь есть, сохранится в первозданном виде и никогда не будет изменено. Время замрёт в Саду роз и тлен не охватит этот оазис памяти моего деда. Он не хотел вражды и волею случая стал глашатаем небывалых перемен. Возможно, грядут иные перемены для человечества, но здесь никогда не произойдут изменения, здесь я и мой образ и голос будут ждать гостей, а наследником Сада станет только вечность. Вы хотите знать, почему это случилось? Согласно новому заключённому договору. Разочарует он вас или нет, но он стал возможен благодаря исследованию материи и применению новых технологий сохранения былого. И вы всегда сможете посетить этот Сад, вернувшись в нынешнее измерение и сегодняшнее воплощение. Все розы и растения здесь – живые и благоухающие. О таком единстве мечтал мой дед. Мало признанный при жизни, и почти нечеловеческим усилием наследников обретший впоследствии истинное поклонение и милосердие, которым он щедро делится со всеми вами. Когда-то нам предлагали создать свою церковь. Но у нас есть Братство Сада. Я ничуть не сумасшедшая старуха, мой дух запечатлён в каждой розе, в земле и воздухе Сада. Более я ничего не могу дать вам. Остальное и главное – песни моего деда.
Чёрная тень проносится между ногами ликующих посетителей и устремляется прочь.
Занавес