Зима выдалась той ещё старшеклассницей при виде Джеймса Макэвоя. Снежинки таяли, не успевая коснуться тротуара, заполняя собой бывшие ямы в дороге. Созданный в пару дней морозов снеговик на детской площадке между пятиэтажек воссоздавал культовую сцену из «Терминатора 2».
Во дворе, где по идее могли бы плавать дельфины, запряженные в повозку Посейдона, Катю угораздило ступить ботинком в единственный сугроб. Скрытая под ним лужа салилась внутрь, впиталась в носок и охладила бледную кожу ступни.
— С-с-с… За что блин?! — взмолилась девушка к небу. В ответ слетевшая с крыши капля попала ей прямо в глаз, породив недовольное мычание.
Ксеркс I как-то пробовал воевать со стихией и в том числе запомнился, как клоун, который сёк плетью разбушевавшееся море. Решив не следовать по его стопам, Катя вытерла лицо и зашла в подъезд.
Телефон в кармане куртки надрывался от новых сообщений, а эхо усиливало сигналы уведомлений.
Катя не торопилась, медленно перешагивая ступень за ступенью и отвлекая себя видом потрескавшейся краски на потолке.
Подъем на четвертый этаж казался ей получением высшего юридического образования. Такое же бесполезное и не желаемое. К сожалению, избежать удалось только нудной учебы.
Перед металлической дверью она все-таки сдалась и достала телефон. Ей слали фото со дня рождения подруги.
— Серьезно? Только сейчас винил достали? — сказала она, опустив руки.
Послышался щелчок дверного замка.
На пороге стоял полноправный финалист конкурса «мистер нахмуренные бровки», Женя. Он держал ладони подмышками и усталым от недосыпа взглядом сверлил Катю.
— И где блять? — бросил он, словно выстрелил. — Я для тебя мебель что ли?
«Ну явно не кот голодный», — про себя подумала Катя.
— Я тебе во сколько сказал быть?
— В одиннадцать.
— А щас сколько? — его пятерня сжалась в кулак.
Катя опустила глаза на горящий экран телефона в руке.
— Семь минут двенадцатого, — она мило заулыбалась, хихикнув, но мрачный цок Жени стер радость на нет.
— Охерела совсем? — он схватил ее и затолкал в коридор.
— Жень, ты чего? Больно же.
— Я чего? — он захлопнул дверь с такой силой, что Катю оглушило. — Ты говорила, там нет мужиков.
— Там брат Машки был! — не выдержав, выкрикнула Катя. — Он по-твоему там всех по очереди жахал, а так как фамилия у меня в конце списка, то твое дебильное ограничение времени спасло мою честь. Обалдеть! Спасибо, — она поклонилась. — Спас.
Женя стучал кулаком по стенке, вибрациями заставляя звенеть пустые банки на антресоли. Катя отшагивала к полке, где висела железная ложка для обуви.
Они не отрывался друг от друга. Казалось, что поставь перед ними шкаф, то линия их зрительного контакта разрежет его пополам, как натянутая нить бисквитный рулет.
На резком вдохе Женя шагнул вперед за что получил ложкой в плечо. Шлепок по коже звоном отразился в его барабанных перепонках. Замахнись его девушка чуть выше и фотографироваться на загранпаспорт пришлось бы без зубов. Он цокнул и прошел на кухню.
Синдром жертвы — опасное состояние.
Если давать научное описание, то — это защитно-бессознательная травматическая связь, возникающая между жертвой и агрессором в процессе захвата, похищения и/или применения угроз или насилия.
Если переводить смысл на любовные отношения, то — это когда партнер (девушка или юноша) не видит, как с течением времени его половинка превращается в определение слова — мудак. Придумывая себе оправдания каждому его непотребному поступку, основываясь на обыкновенной привычке быть в отношениях, а не редко на популярной фразе: «Бьет — значит любит».
Катя пошла за ним, оставляя след от промокшего носка на кафеле и села рядом на табуретку. Оранжевые лампочки освещали салатовый гарнитуры кухни, грязную тарелку с вилкой в раковине и двух молчащих людей.
— Прости… Жень, — первая начала Катя. — Не хотела опаздывать. Честно. Прости, — она прильнула к нему и взяла за руку. Он посмотрел на пол.
— И наследить ты тоже не хотела.
Катя на секунду закатала глаза.
— Прости-и-и, — затрясла она Женю (что учитывая его выступавшие на руках вены было опрометчиво). — Вымоем. Хватит уже.
Он вдруг вскочил с места, отбросив стул и ударил Катю.
«Девочек бить нельзя», — учат хорошие родители.
«В любой ситуации нужно иметь крепкие яйца и уметь дать сдачи», — говорит дебил своему ребенку, создавая в нем воинствующий защитный механизм.
Женя слыл собственником и к тому же самоуверенным. В случае, если что-то шло не по его, он бил. Бил сильно и часто. Однако то ли он устал, то ли совесть постучала по черепу, но пяти ударов оказалось достаточно.
Катя заплаканная лежала на полу возле холодной батареи. Из разбитой губы хлестала кровь, а изо рта доносились тихие: «Прости». Жена ударил по выключателю, оставив ее в полумраке.
Следующим утром она проснулась в кровати как ни в чем не бывало. Воспоминания о вчерашнем дне пропали или скорее были насильно стерты из головы в отличие от синяков на лице.
Часы показывали полтретьего. Ни о каких делах не шло и речи, как и о обеде. Она залипала в потолок то и дело зажмуриваясь надеясь уснуть и проснуться без давящего чувства вины, но впустую. Сознание во всю разогналось и требовало движений.
Опрокинув с тумбочки бокал с водой, она кое-как поднялась и поковыляла к ванной. Висящие на стенах фотографии в коридоре, некогда питающие энергией по утрам, оказались обычным пластиком в деревянных рамах за стеклами.
Утренние кривляния перед зеркалом превратилось в монотонное созерцание покалеченного лица. Тонкие пальцы аккуратно обрисовали границы гематомы на щеке. Неосознанно она прикусила распухшую губу. Из раны по подбородку стекла капля крови. Она должна была сорваться и все что требовалось от Кати — это дать ей упасть на белую раковину и, натянув улыбку, смыть в канализацию. В последний миг он вытерла ее рукавом.
— Пошел нахер, — выругалась она.
Короткий звонок и в прохожей уже стояла Маша с Кирой. Она — лучшая подруга, брюнетка, скромная, но любит командовать, девушка с которой у Кати был первый поцелуй. Он — друг, рослый, белобрысый, джентльмен и весельчак, который был бы не прочь увидеть тот поцелуй, но ни за что об этом не скажет.
— Ё-ё-ёптать, Кать, — сказала Маша при виде подруги и крепко ее обняла.
— Только попробуй пиздануть, что ты с лестницы упала, — предупредил Кира.
— Нет, — ответила Катя, вытирая слезинки об плечо подруги.
— Говорила, уйди уже! — не переставала обниматься, сказала Маша. — Дебильная.
— Вещи соберу, — сказал Кира, проходя мимо девчонок в комнату. — У нас пока поживешь.
— Э… эй! — с улыбкой воскликнула Катя. — Это я должна была попросить.
— Считай меня профессором Икс, — Кира встал в проеме и посмотрел под ноги. — Только ходячим. Нда. Есть куда все твое добро уложить? — он шагнул в комнату, где хранились холсты, кисти и краски.
— Какой икс? — спросила Катя все ещё в объятиях.
— Забей. У него свой язык. Поможем?
— М! — препятствовала Катя, туже стянув руки.
— Поняла. Стоим.
Будь ее воля, то Катя поселилась бы у нее подмышкой, как маленькая собачка дурацком свитере. Но Женя скоро возвращался с тренировки и времени на мечты не оставалось.
— Все, надо… — Катя отлипла от подруги, шмыгая носом и вытирая глаза.
— О! — Маша схватила клюшку у шкафа. — Давай сломаем! — в ее глазах сверкнуло безумие, а изо рта вылетели капельки слюны. Катя не видела, но была уверена, что они прожгли обои за ее спиной.
— А обоссать тут все не хочешь? — Кира забрал клюшку и положил на место. — Ее дебилу и так нихрена не понравится, что она уезжает. Соберем все по-быстрому и уйдем.
— Ты ему рожу что ли не набьешь? — удивилась Маша, скрестив руки на груди.
— Мне тело прятать некуда, — вбросил он, заходя на кухню и разводя руками. — Де мешки то?
Одежду и обувь раскидали быстро. Проблема возникла с новым портретом. Принадлежал он Жене и был закончен примерно на треть. Забирать его было нельзя, но и просто так оставлять тоже, как в принципе и портить (профессиональная этика не позволяла). На общем совете его было решено уничтожить.
Маша поднесла зажигалку к полотну, Кира приготовил ведро с водой, а Катя взволнованно кусала палец в углу. Вдруг скрипнула входная дверь.
— Мы собрались куда? — крикнул Жека из прихожей и застал в комнате три пары ошарашенных глаз. — Драсте.
Кира спрятал забрал зажигалку и спрятал в карман.
— Потом.
Будучи человеком не слабым, он подошел к Жене, положил свою ладонь ему на грудь и прижал к стенке.
— Воу, верну я кредит! На день платеж просрочил, — отшучивался тот, но лицо Киры оставалось серьезным. Маша проходя мимо вмазала ему пощечину и ушла в коридор. Катя вела взгляд по стыку между досок ламината, как вдруг ее схватили за запястье. Принесенный Женей букет цветов упал, попав в ее поле зрения.
— Куда? Че тако…
Не успел он договорить, как получил Кириным лбом в переносицу и вдобавок затылком ударился об стену.
— Ещё раз коснешься ее, — цедил он, — и из твоих зубов будет сделан забор для моей крысы.
Об затвердевшее от злобы лицо Жени можно было выбивать искры. Удар последовал незамедлительно, и Кира сложился, задыхаясь и держась за грудь.
Катя поднимала пакет, когда ее за шкирку потянуло назад. Ее вдруг захлестнуло такой волной бешенства, что, пронзительно взвизгнув, она с размаху ударила локтем. Судя по упавшему Жене с кровоточащем носом попала она в перегородку.
Последний взгляд прямиком в душу того, кому были точно жертвы преподнесены пять лет жизни и Катя ушла. Женя сморкнулся кровью и вскочил, но тут же был посажен ногой Киры.
— Одно блять движение, — предупредил он, крепко сжимая клюшку. Из лежачего положения его почти двухметровый рост вынуждал вжиматься головой в плечи. — Мудила адовая, — сказал Кира, поднимая несколько мешков. — Чтобы вещи тут же и лежали, когда я вернусь, — отдав приказ, он вышел из квартиры.
По подъезду ещё долго разносился мат разгневанного хоккеиста.
Частенько истории в кино или книгах прыгают на некоторое время в будущее. Допустим: «Убил рыцарь дракона и полтора года жил нормально так, а потом!..» или «Спустя год они встретились на том же месте…»
У людей свербит от вопроса: «Хотите сказать, что за это время ничего интересного не случилось?»
Ответ можно дать на примере Кати.
За те семь месяцев проживания у друзей она: ела (от одного до девяти раз в день), мылась (от нуля до полутора раз в неделю), плакала (попробуйте угадать, как часто), изредко выходила в магазин за вкусняшками, много самозабвенно занималась собой и бесконечное количество времени рисовала.
Дело в том, что жизнь любого человека в дни эмоциональной подавленности похожи один на другой. Даже самая дотошная личность в мире на пятый день их подробного описания полезет в ленту соцсетей.
К повествованию возвращаются, когда в жизни главной героини происходит нечто уникальное.
Катя сидела на балконе, работая над портретом Жени. Солнце августа согревало и помогало правильно выстраивать тени. Ровный пол способствовал прорисовке ровных линий. Ворсинки на ковре щекотали пяточку, которая выскользнула из позы лотоса и раскачивалась над ними. А свежий ветер из открытого окна помогал не сойти с ума.
— Опять?! — выкрикнула Маша за спиной. Рука Кати дернулась, подведя Жене ресницы.
— Блин. Теперь он похож на Клеопатру.
— А должен на Жанну Дарк! — Маша затянула пояс на халате. — Почему он ещё не сгорел?
— Я его ещё не закончила, — понура ответила Катя, приступив к исправлению ошибки.
— Кому ты рассказываешь? Дорисуешь — ему захочешь показать. Покажешь — вспомнишь прошлое. Вспомнишь — заплачешь. Заплачешь — захочешь вернуться и будешь мне мозги компостировать.
— Не буду…
— Отдых! — воскликнула Маша и повернула подругу на крутящейся сидушке к себе. — Надевай трусы, пойдем сдавать анализы.
— Какие? — Катя почесала нос ручкой кисточки.
— На ковид. Без них в Крым не возьмут.
— Дебилка? Я по-твоему с сыном миллионера сплю?
— Эта дебилка выбила тебе квоту на Тавриду. Все уплочено. Одевайся! У нас прием через полчаса.
Что такое Таврида? Много чего.
По фактам — это много гектаров на берегу Черного моря, где расположили больше дюжины арт-объектов, домиков, шатров, туалетов и прочего.
По эмоциям не придумали ещё слов для описания происходящего там волшебства. Наиболее близкой фразой будет: куча творческих людей, которые своей свободой, добротой и уверенностью дают понять, что твое любимое дело — это не пустая трата времени.
Наслушавшись рассказов о прекрасном месте и начитавшись комментариев по типу: «Простым смертным туда не попасть», Катя собрала сумку, огромный, абсолютно дебильный и неудобный чемодан для картин и красок и отправилась в аэропорт.
Самолет входил в число самых не любимых видов транспорта (на втором месте была тележка для продуктов). Во многом из-за того, что Катя боялась: взорваться, разбиться, вылететь из него, увидеть, как сумасшедшая горилла Ки-ки, сбежавшая из сверхсекретной лаборатории запрыгивает на крыло и вырывает его со всей проводкой на высоте пять тысяч метров. Но мечты об отдыхе в начале сентября дали сил пережить полет.
С самолета ее вместе с другими участниками фестиваля посадили в автобус и повезли к морю. Они миновали горы, равнины, смешенные леса, плантации винограда, деревни и города. Два часа пути и Судак оказался позади, раскрыв территорию вдохновения под жарким солнцем вблизи моря.
Неуверенные шаги через пропускной пункт, изъятый дезодорант, заселение в палаточный лагерь — она готова.
С красками и чистым холстом Катя вышла в свет и встретила ее — греча без соли, рассольник, кофе и хлеб.
В принципе полевая кухня не должна удивлять — она должна кормить.
Перекусив, Катя вышла на широкую дорогу из щебеня, который рассыпали по всей территории фестиваля. На встречу шли радостные люди. Одни хохотали, другие пытались что-то наплясывать под игру на гитаре третьих. У всех без исключения мокрые волосы.
— Море! — осенило её.
Пяти минут и под синими легким платьицем оказался купальник. Лицо и руки в выданном креме от загара, кудрявая прическа спрятана под панамкой. Катя вышла к каменистому пляжу. Шум волн, крики пролетавших чаек. Пара приготовлений и море приняло в себя гостью фестиваля.
И не вспомнить, когда она в последний раз купалась в соленой воде. Остались только ощущения того, что она тогда испытывала, но они не совпадали с нынешними.
Море, воздух, солнце, пляж. По списку все сходилось, на деле чего-то не хватало.
Поплавав среди веселящихся компашек, Катя вышла на берег и заглянула в расписание мероприятий. Концерты обещали провести ближе к вечеру, мастер-классы соблазняли лишь тем, что проходили они в шатрах с кондиционерами. Остались арт-объекты. Необычные постройки в различных стилях и с уникальными смыслами.
«Идеально, — подумала Катя. — И время убью и подчеркну для себя что-то новое».
Разрисованный граффити Стоунхендж из железных бочек.
— Окей.
Гигантский мужчина, собранный из белых металлических прутьев с ярким сердцем внутри.
— Мило.
Огромная раковина у моря, в которой можно скрыться от палящего солнца.
— Норм.
Таким образом Катя обошла все арт-объекты за час и поразилась разве что остроте шаурмы на фуд-корте. Она взобралась на смотровую площадку и облокотилась на перила. Вертела головой, разглядывая фестиваль с разных ракурсов, щурилась, подпрыгивала (зачем-то) и ушла глубоко в себя, чуть не уснув под мечтами, словно под мягким одеялом. Но так и не нашла ответа на вопрос: Почему все такое обычное?
Взять с собой холст и краски оказалось идеальным способом спастись от чувства ненужности. Совпадение или начинающая бесить судьба, но случайно захваченной картиной в палатке оказался портрет Жени. С его этими выразительными скулами, идиотскими зелёными глазами, милой ямочкой на подбородке...
Она настолько погрузилась в работу, что не заметила, как зашло солнце. Она отвлеклась на время и напряглась, увидев там шесть часов, потом подняла голову. Над ней нависал купол раскрытого пляжного зонтика. Сбоку что-то зашуршало. На одном из пуфиков расселся парень с натянутой на глаза панамкой Тавриды. Пальцами он поддерживал подбородок и с выражением лица очень сконцентрированным, наблюдал за работой девушки. Впрочем, сказать наверняка было сложно. Не исключено, что он просто спал.
— Спасибо, — поблагодарила Катя. Незнакомец вдохнул и посмотрел на нее крайне удивленно, но быстро расслабился.
— Угу. Подумал, что красный тебе не к лицу, — ответил он, потирая шею.
— Ты про обгорание? — мило ухмыльнулась Катя.
— Угу. Красиво, — указал он на портрет. — Художница?
— А ты похоже дознаватель.
— Ага. Одно из творческих направлений, — они оба посмеялись. — Не сказать, что место популярное, — он оглядел смотровую площадку. Все лавочки и пуфики были пусты.
— А художнице зрители и не нужны, — она отложила палитру.
— Ты не заметила, как над тобой зонт поставили и смотрели за твоей работой час, думаешь зрители тебя смогут отвлечь от рисования?
— Нет. При чем тут зрители?
— А при чем здесь этот парень? — спросил он и Катя застыла.
— Тебе какая разница? — она нахмурила брови.
— Интересно. Тут с сотню гектаров творческого изобилия, а ты в углу сидишь ото всех подальше. Почему?
— Наверное… потому же, почему и ты?
— Туалет искала? Так они вон, — он оказал вниз. — Домики такие… Какой это цвет?
— Кобальт. Зеленый, светлый.
— М-м… Думал салатовый.
— Часто путают, — соврала Катя и отвернулась к картине.
— Пошли гулять.
— Я скоро на концерт пойду.
— До ближайшего, — он поглядел на солнце, — ещё час. Пройдемся и как раз к открытию на главной сцене.
— Ты насильник? — Катя включила агрессивную тактику в надежде спугнуть незнакомца.
— Возможно, — вполне спокойно оценивал тот. — Я ещё не определился с жизненным кредо. Короче. Вставай. Прогуляемся и если найдешь кого-то интересней меня, то спокойно уйдешь.
— Самоуверенный дознаватель насильник. Сериалы про ментов не пробовал снимать?
— Пробовал, — незнакомец показала бейдж, где было указано направление «Кино и театр». — Так себе. Ушел в дизайн, — он поднялся. — Жду внизу.
«Господи, пусть он отвяжется от меня в палаточном лагере», — подумала Катя, собирая краски.
Она щурилась, возвращаясь в Тавриду из одинокого мира по длинной металлической лестнице. Звуки слышались четче, цвета казались ярче. Она как будто проснулась и на сей раз расправляла плечи и вдыхала, а не устало зевала и вытирала слюну со щеки.
Незнакомец стоял у подножья, поедая мороженное.
— Хватай, — он протянул вафельный стаканчик.
— Спасибо, — она огляделась в поисках магазинчика. — Ты где его взял?
— У меня собственные подземные пути, по которым бегают карлики и носят мне мороженное, — он объяснял это, как бизнес план, а не шутку, но Катя все же усмехнулась.
— Карлики в рабстве?
— Не. Я им плачу, — он подошел ближе и взял пакет с вещами.
— Куда?!
— Ешь пока мороженное. Я потаскаю.
В иной раз Катя бы отнекивалась, но тут спокойно отдала самое дорого, что у нее было парню, которого знала минут пятнадцать.
— Куда пойдем? — она надкусила мороженное. — Иисусе! Как вкусно то! М-м-м!
— Поглядим на статуи.
— Я смотрела уже.
— Смотреть просто не умеешь, — сказал он.
По настоящему тупым себя ощущаешь не перед сложной задачей или в споре, а когда случайный незнакомец рассказывает захватывающую историю про самый обыкновенный камень.
К примеру Феникс был создан в память о девушке из Владивостока. В Единственный год, когда не оплачивали перелет, некая Валерия, студентка без монеты в кармане, отправилась в путешествие на попутках. Казалось бы, простоя история авантюристки, если бы за три недели до фестиваля ей не поставили диагноз — Лейкемия.
Она рассказывала об этом новым знакомым на Тавриде, как шутку, не переставая улыбаться. Ее история осталась на устах участников, как легенда и дошло да организаторов. Девушку искали в ее родном городе, но без имени или хотя бы внешности все оказалось четно. И вроде можно было найти по ее болезни, но либо она не захотела признаваться, либо попросту отказалась возвращаться домой.
К следующему году на территории фестиваля создали феникса в память о той девушке и с надеждой, что она когда-нибудь вернется такой же счастливой и здоровой, какой ее помнят в легенде.
Другая история была связанна с Городом возможностей.
Жил был мальчик. Только-только стукнуло восемнадцать. Жил в Томске и ему выделили квоту на поездку. Вопрос: Кем вырастит ребенок, если вся семья вплоть до пра-бабушки из Сызрани играют на классических музыкальных инструментах? Вероятно, человеком, который терпеть не может все классическое.
На занятиях в частной школе его учили играть на Домбре, а под мостом он с друзьям хреначил рок на электрогитаре. На фестиваль он прилетел со своим инструментом, но без усилителя. Бродил он, как Катя, не находя себе места, пока не пришел в центр странной постройки из контейнеров. Люди заглядывали сюда, фотографировались, но в основном проходили мимо.
В центре волонтеры помогали устанавливать аппаратуру для концерта. Мальчик попросил у них попользоваться усилителем и одной колонкой. Им все равно нужно было все проверять, поэтому никто не возражал, но присматривали. Первый же взятый аккорд приковал к себе внимание. Мальчик самозабвенно переливался от культовых мелодий к собственным. Он ни разу не открыл глаз, выплясывая на площадке и представляя себя на концерте.
Только под вечер, взмокший он выпрямился, зализав назад длинные волосы. Вокруг него стояли операторы с камерами дюжины столпившихся людей. Только он показал козу, чтобы поздороваться, как толпа завизжала от восторга.
Его снимали несколько каналов и независимых блогеров. За сутки его игра разлетелась по всему интернету, и организаторы предложили выступить ему на закрытии фестиваля на главной сцене. Его родители поперхнулись ватрушками, когда увидели сына по телевизору. Был долгий и тяжелый разговор, по итогам которого его поняли и позволили заниматься тем, что нравится.
Самой интересной была история статуй мужчины и женщины и корабля с алыми парусами, который плавал недалеко от берега.
— Они жили на разных берегах, разговаривали на разных языках и в письмах друг другу написали, что скоро приплывут на корабле с алыми парусами. Но настолько волновались, что не решались сесть и ждали, когда их возлюбленный приплывет, — рассказывал незнакомец, возле статуи мужчины. — Так вот они каждый день ждут того корабля.
Прошло значительно больше часа. Церемонию открытия они пропустили, гуляя по Тавриде. Небо окрасилось в черный и теперь по нему гуляли полупрозрачные белые полосы прожекторов. Катя смотрела на мелькающие в темноте волны Черного моря.
— А даму, вдруг, не Ассоль звали?
Незнакомец поддерживал подбородок ладонью и уже засыпал, но встрепенулся от вопроса.
— А. Да. Почему нет?
— Это же очевидно «Алые паруса». Вон Ассоль, а это Лонгрен сидит. Ты читал вообще?
Он пожал плечами, прикрыв глазами.
— Нет.
— Ага. А остальные истории ты тоже придумал?
— Выходит, что да, — согласился он и опередил возмущения Кати. — Но перед тем, как ты откроешь рот, я хочу тебя кое о чем спросить. Когда ты одна смотрела на эти объекты ты видела, что-нибудь кроме оболочки?
Катя долго вспоминала утро, потирая плечи. Ответом стало ее молчание.
— И даже не смей врать, что когда ты услышала с ними связанные истории, то не начала видеть в них ещё и смысл, — он поднялся. — Кого угодно спроси почти никто не знает, кто ту это настроил. Может я и угадал где-то. Это построили, как плато для развития воображения. Если на самом деле творчестве в себе этого не содержит, то все это просто цирк нарциссизма, — он смачно зевнул. — Пойду я спать. Проводить тебя до палатки?
— Не хочу пока, — задумчиво ответила Катя.
— Хорошо, — незнакомец поставил пакет с красками и холстом рядом с ней. — Тут ночью тепло, но если что, вниз спустить. Там вон костер жгут, теплее будет. Увидимся завтра, — крикнул он напоследок и ушел.
Катя так и не пошла спать к ещё двоим девочкам в маленькую палатку. А до восхода слушала песни под гитару собравшихся у костра людей, там же и уснув на лавочке в принесенном кем-то спальнике.
Следующий день начался значительно лучше, чем предыдущий. Несколько ребят, с кем она познакомилась вчера угостили ее мясом из закусочной напротив, девчонки поделились зубными щетками и полотенцами. Все умылись в море под усталые разговорные шуточки.
Затем выставка картин Айвазовского и йога на открытом воздухе. Несколько часов очищения тела и разума, растягивание мышцы и прихода в себя. Идиллия с собой и окружением. Все вели себя, словно знали друг друга минимум с детства и понимали. Не находилось такой темы, где кто-нибудь не мог поделиться опытом или историей.
Когда коврики убрала зарядившаяся энергией Катя огляделась. На полу под навесом, где проходили занятия спал тот незнакомец. Катя подошла к нему и пнула. Тот приподнял панамку и улыбнулся.
— Даров, — сказал он. — Как у костра спится?
— Неплохо. Спасибо, — она принюхалась к одежде. «Вроде не пахнет».
— А я что-то… — он широко открыл рот и отвернулся, чтобы зевнуть, потом вернулся. — Коврики тут такие мягкие. Пойдем купаться.
— Пойдем, — согласилась Катя, приподняв брови из-за внезапной легкости в ответе.
Брызгаясь, как из брандспойта и хихикая, точно умалишенная она вдруг замерла. Ее осенила, чего не хватало — человека, с кем можно было поделиться эмоциями. Она только открыла рот, как ее окатило волной, что вызвал незнакомец.
И началась битва морская не на жизнь, а на мороженное и попадали под раздачу случайные смертные. Долго воевали двое, пока тело мальчика не всплыло к верху пузом.
— Побежден, — сказал он и пошел ко дну, сильно рассмешив Катю.
На суше они переоделись, сходили за призом (мороженным с вишней под двойным шоколадом) и утешительным призом (крем-брюле в стаканчике) и уселись недалеко от маяка. Разговор шел сам собой. Где учился? Чем занимаешься? Какая ты геометрическая фигура? И потом наступила тишина. Им было что сказать ещё, но вместо этого они долго смотрели друг на друга. Морской ветер развивал ее кудряшку, а солнце подсвечивало его карие глаза. У обоих сводило скулы от улыбок. И если бы не ведущий, что на главной сцене объявил нового исполнителя, то ничто не смогло бы препятствовать их поцелую.
— Как-то… — сомневалась она.
— Что? — спросил он, ложась на скамейку.
— Быстро все. Не знаю. Я себя чувствую спокойно, а знакома с тобой сколько? Сутки?
— Атмосфера тут такая. К тому же ты от чего-то бежала и что-то искала, — он показал на себя большими пальцами. — Считай, нашла, — Катя хихикнула. — У тебя есть цель?
— Не поняла.
— Ну мечта. К чему-то же ты стремишься.
— Мечта… Не думала об этом, — она поболтала ножками. — А у тебя?
— С тобой познакомиться, — ответил он.
— Так себе мечта.
— У тебя ее вообще нет, — сказал он. Катя прочистила горло и отвернулась. — Сейчас придумаем. Ну для начала — начать со мной встречаться.
— Ой, ну нет!
— Потом… организовать свою выставку.
— Да… было бы неплохо.
— И оставить прошлое в прошлом.
Катя склонила голову.
— Неплохие планы, — она улыбнулась и сняла панамку, которой укрывался незнакомец. — Пойдем на концерт.
— Что там делать? Я бы вздремнул.
— Знаешь, кто вечно спит?
— Вечно счастливый человек?
— Тот человек, который больше меня не увидит, — осваивала она правила игры. Незнакомец захохотал и поднялся.
— Бог с тобой. Пойдем послушаем, кто там у нас.
Проснулись они в гамаке по будильнику. Сальные, не целованные и спокойные. Умылись в море и весь день провели на его каменистом берегу. Молчали и думали о своем, постепенно приближаясь к семи часам вечера, когда приехавший автобус должен был их разлучить навсегда.
— Пора бы уже спросить, — сказал он и даже шум волн поутих. — А как тебя зовут?
Катя до этого момента забывшая, что вообще такое этим «имена», вылупилась на него. Спустя секунду она начала ржать, позабыв свое. Незнакомец не уступал ей в хохоте.
— Катя, — она протянула загоревшую ручку.
— Олег, — он пожал ее. — Приятно познакомиться. Екатерина, у меня есть вопрос.
— Задавайте, Алегсей.
— Что море делает морем?
— Хм. Вопросики у тебя конечно.
— Интересно просто совпадут ли у нас догадки.
— Скажем вместе? — предложила Катя. Олег пожал плечами.
— Давай. На счет три. Раз, два, три!
— Те, с кем можно разделить этот моме!.. Э-э-эй!
Олег рассмеялся и тут же получил удар в плечо. Он вытащил из кармана листок бумажки и протянул Кате. Та развернула его и прочитала: «Близки люди».
— Н-да, — улыбаясь, начал он, поправляя панамку. — Магия. Ладно. Пора на автобус собираться. Проводишь?
Она посмотрела на него полными недоумения глазами, непроизвольно кивая на его предложение.
На КПП они обнимались долго. Им даже стоящие там военные сделали замечание и только тогда они расцепились. Олег уже собирался уходить, но остановился.
— Вот. Ты забыла у костра, — он протянул пакет с красками и портретом Жени.
— Я забыла его?!
— Ты спала на нем и оставила в спальнике. Хорошо хозяина искать начали, а то бы так осталось тут. Прощай.
— Прощай… Стой! А где ты живешь?
— Владивосток, — крикнул он махая. — Ещё встретимся. Слышишь? — он поправил панамку и скрылся.
Катя осталась среди уходящих людей, крепко сжимая ручки пакета с пониманием, что видела Олегу в последний раз.
Оставшееся время на Тавриде, а затем и перелет она сосредоточилась на концентрации энергии и формировании идеи выставки. Олег посадил в ее голову мысль и теперь она пустила корни. Уже вернувшись домой, Катя стаяла на балконе в окружении своих работ, в центре которых расположился законченный портрет Жени.
Маша знала об ее возвращении, поэтому пораньше отпросилась с работы, взяла бутылку вина и готова была разбить ее об голову подруги, когда вошла к ней.
— Ты должна была его утопить! — запищала она, порадовав Катю.
— Девочка моя, ты даже не представляешь, какую судьбу я уготовила ему, — ее голос был настолько зловещ и притягателен, что Маша не смогла сдержать опасливого смешка.
Спустя пару недель подготовок и долгих договоренностей Катя организовала выставку на летней веранде одного из баров Рязани. Правильнее ту площадку будет назвать — целым баром, ибо располагался он во дворе бывшей фабрики и раскинулся на пару сотен квадратных метров.
Вместе с ней выставляли свои работы приглашенные художницы из Москвы и Питера, но Катю это не заботило. Она мирно ожидала девяти вечера, пока люди вдоволь выпьют, насмотрятся на картины и их вниманием можно будет управлять.
Откуда не возьмись появился Женя. В костюме, подстриженный и немного сбросивший жирка на животе. Он держал букет и помахал Кате, когда встретил ту в толпе. Он ответила ем фальшивой улыбкой и приступила к финальной части выставки.
— Дамы и господа, — объявила она в микрофон. — В заключении я хотела продемонстрировать свою последнюю работу, — она вышла перед людьми и стянула с холста на ножках навес. — Это Евгений. Мой бывший парень, который чуть больше полугода назад сильно избил меня за то, что я опоздала на семь минут домой. Не то чтобы я… Мне хотелось бы верить, что на самом деле его душа чиста и разбил он мне губу до крови не со зло, но то количество тоналки, которое я потратило на замазывание синяков, говорит мне о другом. Я долго переживала на этот счет, не готова была отпустить, но мне помогли понять одну очень точную мысль: Прошлое всегда будет далёким. Пройдет секунда или век. И только нам решать, останется ли оно в памяти или нет.
На этих словах, она достала из кармана штанов зажигалку и подожгла портрет с четырех углов. На всякий случай рядом стоял довольный Кир с огнетушителем и радостная Маша. Катя поклонилась и под общую тишину вышла на улицу. Как только она завернула за угол последовали аплодисменты. Не восторженные, без завываний, но удивленные и нарастающие.
В кармане вдруг зазвонил телефон. Незнакомый номер.
— Алло.
— Хорошо горит, — сказал мужской голос и зевнул. — Начало положено. Поздравляю. Букет ему не понадобился.
— Ты же во Владивостоке… — она прикусила нижнюю губу в улыбке.
— Обернись.