Выходи за меня
Мамино кольцо – это, конечно, целая история...
О безусловности к моей маме моей же любви,
Пытаясь поведать всем массам которую
Я вскоре понял, что такая любовь не уместится ни
В людских умнейших, светлейших, любых головах,
Ни в мыслях гениев и точно уж не в их словах,
Ни в двух тетрадного листа строках,
Ни даже в четырёх, пяти четверостишиях,
Заботливо разложенных в размеренных стихах.
Не уместиться ей ни в одах, ни в поэмах!
Вновь мимо, снова промах, снова... Ах!..
Как же поведать о настоящих, «родничковых»,
Поистине о первозданных своего рода чувствах?
В соборного оркестра музыкальных номерах?
Или в огромнейших томах чинно томящихся изданий
Под потолком, на полках библиотечных трескающихся,
Тёмных, тесных и унылых зданий?
Мои труды поместятся в пустынных Африки степях?
Вот интересно, а на скольких мне издавать их языках?
А если складывать все мои мысли, писания в железно-каменных горах?
А… там вулкан может проснуться, да, есть такие опасенья...
Ну а в космических и неизведанных краях?
А может быть, поместятся во времени лугах –
В тысячелетних вековых годах?!
Боясь не уместить нигде своей любви историю,
Мне кажется, я наконец-то понял всё.
Не нужно тратить драгоценнейшее время
На разговоры с долгим в своих чувствах объясненьем.
И даже порожденье мысли о желании такое описать
В себе я должен поскорей остановить или унять.
Лишь руку мне твою позволь за пальцы взять,
Надеть кольцо – историю любви, не требующей описанья,
Чтоб мне оно всегда могло о маме
И о моей любви к тебе напоминать…
В момент, когда оно блеснёт на твоём пальце
Любовью маминой руки,
Ты сыну нашему тихонько слёзы,
Стоя на коленях, вытираешь со щеки.
И вот в глазах почти моих моего сына вновь
Я вижу то, что мне за девять жизней враз не описать:
Сильнейшую и чище, чем мою,
Его к тебе, как к матери, любовь.