В условиях ценностной самоидентификации наиболее частым является обращение, особенно в контексте “возрожденческой” проблематики, к языковому аспекту. Большинство националистов полагают его самодостаточным основанием для любой нации. Однако язык, как и другие социально-исторические понятия, не является самой по себе константой, о чём свидетельствует уже сам факт попыток его возрождения. Абсолютное большинство белорусов говорит на русском языке (см. Таблица 2) [World Values Survey, 2011].
Обобщая результаты подобных исследований 2009-2018 гг., даже европейски ориентированные белорусские социологи делают вывод, что “немного людей активно владеет белорусским языком и совсем мало пользуется им в ежедневном общении”. В отличие от национального состава Белоруссии, в целом совпадающего по данным и ВОЦ, и последней переписи населения (2009 г.), в языковой области имеются существенные расхождения (Таблица 3. Составлена авторами) [Итоги переписи населения, 2010].
Тем не менее и эти данные можно интерпретировать как подтверждающие общую тенденцию перехода белорусского социума на русский язык. Согласно методологии переписи, национальность детей, их родной язык и язык, на котором обычно разговаривают дома, определялся родителями, в то время как остальные опросы проводились только среди граждан старше 18 лет, самостоятельно отвечавших на эти вопросы. В случае, когда отвечали только взрослые, 86% сочли белорусский язык “важнейшей частью нашей культуры, которая должна сохраниться”, 65,9% хотели бы, чтобы их дети говорили на белорусском так же хорошо, как на русском. Эти, ценностные факторы, очевидно, и оказывают соответствующее влияние на результаты, которые получаются в ходе переписей.
Согласно комплексному исследованию взаимодействия русского и белорусского языков за последние 100 лет, к настоящему времени белорусский язык полностью уступил русскому как средству общения и образования [Расінскі, 2019]. Это позволяет сделать вывод о превосходстве объективных факторов, прежде всего социальноэкономического, над политическими в области языковой политики. Даже белорусизация печати и книгоиздания после революции 1917 г. (на волне пролетарского интернационализма, свободного и политически поддерживаемого развития всех национальных культур), а также послевоенная кампания роста образовательного сегмента на титульном языке, не смогли коренным образом поменять положение белорусского языка в Белоруссии. Что касается постсоветского периода, то уже с 1995 г. в книгопечатании главную роль стал играть русский язык; с 1994 г. развивались преимущественно русскоязычные газеты, а с 1995 г. – журналы, хотя, в 2017 г. уровень книгоиздания на белорусском языке достиг уровня довоенной белорусизации [Расінскі, 2019].
Однако данные о выпуске литературы на том или ином языке (без точных сведений о её потреблении), как и данные опросов (которые только вероятностным образом фиксируют то, что думают респонденты на самом деле), можно сопоставить со статистикой в сфере образования. После 1994 г. и в городах, и в сельской местности резко сократилось число дошкольных образовательных учреждений на белорусском языке. В деревне с 96,6% в 1994 г. до 52,7% в 2017 г. уменьшилось количество детей, воспитывавшихся в таких учреждениях. Три четверти современных белорусов живёт в городах, где их совсем мало. Примерно то же самое наблюдается и в школьном образовании. После Великой Отечественной войны школы на белорусском языке остались только в сельской местности. Ещё более показательна ситуация в высшем образовании, поскольку оно, с одной стороны, является результатом предыдущих ступеней системы учёбы, а с другой – обозначает перспективы для будущих студентов. Количество студентов, обучавшихся на белорусском языке, уменьшилось с 20 тысяч в 1997 г. до 291 человека (0,5% всех студентов) в 2017 г., причём все они – студенты-заочники [Расінскі, 2019]. Кроме того, во второй половине 2010 гг. более 20 тыс. белорусских студентов обучались в российских вузах (второе место по численности среди студентов-иностранцев).
С этими реалиями контрастирует уровень институциональной рефлексии даже западно-ориентированного экспертного сообщества. Например, сотрудники одного из самых активных в аналитическом информационном поле Белорусского института стратегических исследований (БИСИ), который к тому же действует в Вильнюсе и получает европейское и американское финансирование, определяют белорусизацию как “процесс укрепления в общественном сознании белорусского национального тождества путём утверждения значимости белорусского языка, а также продвижения нарратива и символов, которые подчеркивают историко-культурную самобытность белорусов” [Белорусский институт, 2018].
Помимо этого, белорусизация ‒ это укрепление “национальной самоидентификации путём продвижения “длинной истории” белорусской государственности и культивирования идентификационной роли белорусского языка” [Рудкоўскі, 2019]. Язык в данном случае рассматривается отдельно от выражаемых на нём специфических ценностей, абсолютизируется и абстрагируется от своей социокультурной истории, тогда как он складывался именно как выражение самобытности, специфических для каждого народа действий, позиций, соответствующих историческому моменту ценностей. Конечно, определённый успех попыток возродить отдельно язык возможен (например, в Израиле, на Украине).
Однако, будучи культурно-историческим явлением, язык существует либо в силу его исторической востребованности, либо вследствие политикоидеологических действий (по окончании которых сходит на нет и их результат). Естественноисторическая же востребованность языка следует за свободой действий, которую обрели, добились и используют его носители, что и обуславливает использование соответствующего языка в конкретный момент истории и привлекает к нему тех иноязычных, кто такой свободы не имеет и может реализовать её только в наиболее свободном в данный момент социуме, говорящем на соответствующем языке.
Авторы:
Василенко Людмила Александровна
Махмутов Руслан Рашидович
Литвак Николай Витальевич