Ведьма собирает травы – нынче вечер такой, когда траву-горчанку собирают. У травы-горчанки два стебля, один сладкий, второй и в самом деле горький. Говорят, что сладкий стебель надкусишь – отведаешь, каково счастье на вкус, горький – отравишься и умрёшь в мучениях.
Ведьмы из этой травы яд готовят. Берут оба стебля и сушат, а потом в труху мелкую толкут. И не разобрать уже, где сладко, а где горько. Заваривают зелье и держат на полке для особого случая. Говорят, сладкий корень делает смерть не такой страшной и мучительной. Так и зовут зелье из травы-горчанки – сладкий яд.
Ведьма собирает травы, и думает, что никто никогда не знает, который стебель горек, а какой сладок – но рассказывают о них всякое. А откуда про то, что стебли у травы-горчанки разные, ведьмы прознали? Этого не говорит никто.
Растут они, эти два стебля, из одного корня, и сам корень тоже никто никогда не пробовал. Хмурится ведьма, траву-горчанку собирая, не хочет готовить яд – редко кто использует его во благо, чаще – соперниц травят, богатых сородичей ради наследства убивают, неугодных подданных изводят или ещё какое-нибудь этакое применение яду находят. Сладкому! В этом видится ведьме гнусное лицемерие: дать человеку такой яд, чтобы умер, но как бы счастливым. Вон, лежит-улыбается, значит, хорошо ему там. Так, что ли? А ведь и так люди друг друга теряют, без отравы всякой. У каждого, почитай, на сердце своя потеря лежит грузом каменным.
Ведьма выкапывает траву-горчанку с корнем и несёт в дом, ведьма разделяет корень и оба стебля, ведьма долго глядит на пока ещё сочное и зелёное, не потемневшее растение, разделанное на три части.
Закрывает глаза усталые, кладёт на руки голову тяжёлую да засыпает – прямо сидя за столом. Вечер укрывает луга и леса тёмным покрывалом, на котором скоро выткет звёздный узор трудолюбивая ночь. Спит ведьма, а во сне видит, как однажды, давным-давно, жили-были на свете белом три человека. Мужчина да две женщины.
…А точнее, было так. Жили да были муж и жена. Сосватали их совсем молодыми, и любви меж ними не было, одни только ссоры да раздоры, и в доме их постоянно пахло не вкусной едой, а травами целебными. Муж уходил в поля да луга, в леса да в горы – всё собирал там коренья, да листья, да цветки, чтобы людей исцелять, а жена его за это поедом ела. Мол, нечего добро на незнамо кого переводить, уж лучше б в аптеку продавал все эти свои травы вонючие. Уже и деваться от них некуда.
И вот как-то раз встретил муж в долине девицу. Ходила она среди трав, песнями своими поила, чтобы росли выше да гуще. И так эти песни полюбились ведуну-травнику, что стал он с тою девушкой встречаться. Полюбили они друг друга и были бы счастливы, если б не жена травника. Знала она, какие снадобья у мужа хранятся страшные да ядовитые – добавлял он их в некоторые лекарства, которые изготавливал. Говорил, что сила целебная есть и в ядах, только использовать их надо с умом. Но у жены его не было желания исцелять, а одна только жгучая страсть – извести разлучницу. Пусть не любила она своего мужа, а делиться им ни с кем не желала.
И как-то раз улучила момент, да и поднесла разлучнице чарку с отравленным вином. Охнула девица да в травы высокие упала. Там и нашёл её ведун-травник, бросился обнимать-целовать, а она уже холодная. Вернулся травник домой, а там жена его встречает – мрачнее тучи мрачной и красивее цветка самого яркого. И пахнет в доме тем самым ядом, что на губах девицы остался.
– Ох, горе мне, – сказал травник. – Что ж ты наделала, глупая? Ведь убила ты душу долины, хозяйку здешних трав и цветов, и без песен её травы силу потеряют.
– Вот как? – засмеялась жена, словно безумная. – Ну и прекрасно! Тогда ты останешься без всего, что любишь.
– Душегубица ты, ведьма, – вскричал несчастный муж и поднёс к губам чашу, полную яда. – Оставайся же ты одна и живи, как хочешь. А я без моей любимой жить не стану!
– Ничего с тобой не сделается, – снова захохотала жена. – Раз ты говоришь, что травы утратили силы, то и эта отрава на тебя не подействует! Давай и я с тобой выпью!
И, выхватив у мужа чашу, тоже сделала глоток. Тут они оба и умерли.
Поднялся тут ветер злой, разрушил их скромное жилище, разметал по досточкам. Подхватил оба тела и швырнул оземь – туда, где девица, душа долины, уснула. Не было между ними тремя настоящей любви, не было и правды, не было ни добра, ни зла. Лишь сладость наслаждения да разрушительная горечь...
И там, где упали мёртвые тела, выросла трава-горчанка. Корень её – это муж, стебель сладкий – это его любимая, а стебель горький – жена его наречённая. Все они вместе одними соками напоены, и все ядом пропитаны. Только тот яд, что сладок, действует иначе. Всё кажется человеку, его отведавшему, что вот оно – счастье. Видит он видения самые лукавые да слышит песни самые прекрасные. А горький корень действует наверняка – сердце наполняет горем да разочарованием, и оттого останавливается оно.
А счастье ведь не в сладости. Как и смерть – не в горечи. Но люди ищут лёгких путей и берут на поле ядовитую траву-горчанку – кто быструю и мучительную смерть находит, а кто долгую, но радостную. Даже сами ведьмы забыли давно о том, как появилась эта трава-отрава. Но яд стараются, делают – отчего ж не делать, если покупатели есть?
…Просыпается ведьма ночью в ознобе, вздрагивает, задев рукою стебли травы-горчанки, и долго смотрит в темноте на своё отражение в маленьком зеркале. Отравлен весь её дом, запахом травы пропитанный, отравлена вся жизнь её тем, что травой-горчанкой торговала втайне от добрых людей, отравлено всё кругом – а всё потому, что душа долины когда-то убита была.
Выходит ведьма в луга, идёт по пояс в густых травах, да на землю тёплую, живую ложится. Не будет ей больше надобности отраву готовить, не будет и камня от утрат на сердце, некогда насквозь пробитом.
– Сделай меня, матушка-долина, новой своей душою, не роди больше траву-горчанку, – просит она у земли. – Пусть всё будет по-прежнему. А я и песни знаю хорошие, добрые.
