Лесное озеро с чистой водой и песчаным берегом. В жаркие солнечные дни сюда ходят целыми семьями. Взрослые после купания загорают или сидят разговаривают на берегу и не обращают внимания на детей, которые, предоставленные самим себе, знакомятся друг с другом, заводят игры, шумят, брызгаются на мелководье, возятся в песке.
Среди играющих есть дети, которые несколько отличаются от других. Они более худые, и хотя в любой группе детей есть более и менее худые, эти более меланхоличные и задумчивые, правда и это бывает, но вид у них всегда какой-то усталый. Никто не видел с ними родителей, довольных, что удалось вырваться из городской духоты, стелющих полотенца и раскладывающих корзинки с едой. Их приход, как правило, остается незамеченным – они просто как-то вдруг оказываются среди других. Они проводят много времени в воде – даже если задержаться до вечера или придти утром, кто-то из них будет сидеть на мелководье или рядом на песке.
О них, наверное, думают, что они живут где-то недалеко, или ничего не думают, сами же они не привлекают особого внимания, а в разговоре со взрослыми явно испытывают стеснение. Придет, к примеру, бабушка с мальчиком к озеру и скажет только:
– Где твоя Юля, не пришла еще? А, да вон она купается. – Из воды выходит девочка, и внук убегает к ней.
Никто не замечает, что «дети» эти из года в год остаются такими же – не вырастают, и вообще не меняются. Есть у них и «взрослые» – худые, изможденные, они держатся поодаль на безлюдном участке берега или среди деревьев. Я подошел к одному из них – болезненного вида молодому человеку – и завел разговор, предложил прогуляться по дороге от озера, и, видя некоторое замешательство, добавил:
– Недалеко, вряд ли вы захотите надолго уходить из этого прекрасного места.
Он посмотрел на меня с некоторым облегчением, и нерешительно пошел со мной.
Я говорил об озере, о лесе, о том, что редко встретишь такое уютное и спокойное место. Видно было, что и разговор, и прогулка представляют для него явное затруднение, и чем дальше мы отходили от озера, тем более росла его неуверенность, он начал спотыкаться и отвечать невпопад. По каким-то косвенным признакам мне показалось, что собеседник мой не воспринимает красного цвета, и, чтобы проверить догадку, я достал бывшую у меня красную гранатовую брошь, и, показывая ее в ярком солнечном свете, сказал примерно следующее:
– Трудно зачастую подобрать слово, которое точно описывает оттенок, в особенности, когда это касается камней. Как, по-вашему, можно было бы назвать этот цвет?
– ...Фиолетовый, – с запинкой произнес собеседник.
Я решил уже более не скрывать, что я знаю, с кем имею дело (да собеседник и так уже это понял), и спросил прямо, но стараясь смягчить интонацию:
– А вас самих не угнетает такое существование: видеть мир тусклым, постоянно бояться разоблачения?.. Как же вы вообще выходите на солнце?
– Да, солнце истончает наши тела, и хоть мы не можем видеть его таким, какое оно на самом деле, свет его нас все равно притягивает. Более всех --- (он назвал имя симпатичной девочки с пышными рыжими волосами, которая была менее осторожной и более подвижной, чем прочие, и все время стремилась затевать какие-то игры) – для нее пребывание без солнца особенно томительно. Мы каждый раз возвращаемся в озеро, чтобы обрести силы и вновь выйти на солнце.
– Почему бы вам снова не родиться нормально, и жить полноценной жизнью?
Пораженный собеседник посмотрел на меня с полным недоумением:
– А разве это вообще возможно?
Мы тем временем подошли уже к березовой роще около берега, где были и остальные.
– Да, – ответил я, и рассказал, что когда к озеру приходит женщина, у которой все готово к появлению ребенка, надо преодолеть страх ухода из озера и закрепиться у этой женщины. Это можно сделать в течение двух-трех месяцев после того, как она забеременеет (не знаю, откуда во сне у меня было это представление). Можно начать ожидать рядом и незадолго до зачатия (во сне я считал, что нерожденные души как-то знают, что это произойдет).
Собеседник внимательно выслушал и отправился передавать мои слова остальным.
