Вспомнилось, как советский классик "Максим" Пешков изучал в своей достаточно откровенной биографической исповеди Эмпедокла. Да- и остался при этом жив. У него были свои академии, и университеты. Писатель -совесть родины! Он в дореволюционном имперском обществе старой России, был чем то вроде диссидента, еще того до перестроечного, "отравленного Новичком" Солженицына.
Цитата - "Вот что, брат -тебе следует отнестись ко всем этим штукам с великой осторожностью! убеждения просвещенных людей так же консервативны, как и навыки мысли неграмотной, суеверной массы народа". Ты прими эту мысль и хорошенько помни ее. Я хорошо помню эти слова, вероятно, самого лучшего и дружески искреннего совета из всех советов, когда-либо данных мне. Слова эти как-то пошатнули меня, отозвались в душе гулко и еще более напрягли мое внимание. Ну и дальше череда многочисленный видений от классика литературы. Вот из середины (первых страниц). " Вдруг, на месте Волги, разевала серую пасть бездонная щель, и в нее отовсюду сбегались, играя, потоки детей, катились бесконечные вереницы солдат с оркестрами музыки впереди, крестным ходом, текли толпы народа со множеством священников, хоругвей, икон, ехали неисчислимые обозы, шли миллионы мужиков, с палками в руках, котомками за спиной, - все на одно лицо; туда же, в эту щель, всасывались облака, втягивалось небо, колесом катилась изломанная луна и вихрем сыпались звезды, точно медные снежинки.
Я ожидал, что широкая плоскость лугов начнет свертываться в свиток, точно лист бумаги, этот свиток покатится через реку, всосет воду, затем высокий берег реки тоже свернется, как береста или кусок кожи на огне, и, когда все видимое превратится в черный свиток, - чья-то снежно-белая рука возьмет его и унесет.
За рекою, на темной плоскости вырастает, почти до небес, человечье ухо, - обыкновенное ухо, с толстыми волосами в раковине, - вырастает и - слушает все, что думаю я.
"О вреде философии" это эссе о пути в революцию и в литературу, и даже в мыслители. "Вред"- Это название философского автобиографическом труда Максима Горького и автобиографический рассказ, Алёши Пешкова -он же Макар Чудра. (Максимыч). Это что то вроде исповеди, (как у Толстого, у Франсиса Ассизского) это подведение такого большого итога. Исповедь о всех вехах молодой жизни, встречах с людьми, не интересными даже и зачастую прозаичными. Но тут все в первый раз для, юноши который научился читать, тут и люди тут и первые книги. Писать он тогда еще не "научился", пока он внимательно видит все. Записано это будет лишь в 22 году. (Маскимыч, это один из самых продуктивных и трудолюбивых литераторов, журналистов, старой России). Тут весь жизненный путь, череда бродяжничеств, знакомств, соприкосновений и наверно именно тут видны все герои будущих "рассказов, поэм, Романов, циклов", этого писателя. Да! Вот чего в жизни этого скитальца -босяка, было много -это знакомств. Он все описывает через призму своего бродяжничества, холода и голода, дорог, вот так выходит целый мир человеческих мироощущений. Мир пока неприютный никак не зафиксированный редакторской шлифовкой, и не переработанный в пьесы. Образы пока не стали идеями, пока это, "шутки", (наболевшее), вопросы. Народные песни -которые слагают за чекушку бурлаки где то на волге. Нарывы в кафтанах, душах, и в территориях. Всего что он там видел- слишком много, и это наверное отфильтровалось (уже потом) в некие творческие истины. (Хотя что тут фильтровать, тут все отстоянное, просеянное до ила- сухого остатка). Жисьт- Грязь. Но обобщающих выводов еще нет- как и нет названия этих самых характеров, типажей и рабочих модулей. (Ницшеанец, фартовый, толстовец, хапуга-мироед, эко террорист, околоточный).
Философии- это условно говоря мнения каких-то Бродяг. Как эти люди бродяжничают по России так они бродят и по территории дум. Тут житейские наблюдения и размышления разных людей, которые может быть и слова такого как "философия" не знают. Да но у каждого тут есть какая-то своя определяющая жизненная фишка. Потом уже автор через много-много лет (почитав, и пообтершись в "лит- кругах") понимает что же это и есть определяющая идеология изложенная перво- носителем. Он "Пешка", "сладкая" добыча обстоятельств. Юному мыслителю не на кого тут опереться. Это потом петицию на его освобождения его из "холодной" подпишут Анатоль Франс, Джакомо Пуччини, Огюст Роден, Герхарт Гауптман, Томас Харди, Бенедетто Кроче. А пока "Горький", собирает несладкие крохи- истины рассказанные может быть даже в драке, быть может в виде какого-то обмана, шельмовства, излома. Пока "без обложечная", настоящая живая философия, та что среди нас, среди людей- носимая, как отдельные страницы опасных прокламаций за пазухой. Это часто для людей невыносимые откровения и открытия, тут даже есть череда самоубийств, и преступлений. Мне это "представление" очень напомнило сайт какого-то английского Кутюрье который шьёт для богатых эксклюзивные пиджаки. Туда богатые посетители люди сдают то что им уже не по размеру, то что они уже не носят. И вот эти самые " холявные пиджаки", кутюрье- как благотворительный фонд, организация, дармовой склад распределяет нуждающимся. "Презентационное добро" они примеряет, (выдает) малоимущим, которые идут в этом на собеседования в кампании. Там много фотографий соискателей, кем был "до" обретения костюма, и кем стал "после" примерки. Эта вещь Горького автобиографически что то подобное, похожее. Трактат тоже увековечивает, вот этот склад, масок, типажей -людей вот много-много лиц, и всякого с улиц разного собранного. ( Вот только полок, секций, вешалок, залов, куч, у этого гардероба не так уж много) "Пиджаки" это базовая модель прочитанные золоченые обложки философских книг, от древних умников до профессоров. Где всё больше само- изобретенные словечки (преимущественно с латинским корнями), которые на самом ничем по сложности определений и не отличаются от уличного матюжка. Латинское "матрица", это тоже что мягкое русское "матка". И от и до. И кто ясней, кто есть кто, когда по размеру и по росту, но в " литературных пиджаках", "шенельках" это сразу достойней выглядит. Хотя разве есть разница, обтрепанная идея или только что перелицованная, перешитая. Тога-плед? Покрой то один, и надо быть "кутюрье" чтобы распознать его иной раз. Как -то всё по фигурнее выглядит, когда помочи, накладные плечики, галстуки, бабочки, - вот это история философских откровений молодого Макса Пешкова. Да это наброски о "первой" встрече, первом впечатлении от мировой культуры, даже оперой любви "самородка" и конечно о ненависти. "К, и от". Я не думаю что его книга исчерпывает всю палитру архетипов, расцветок. Но она крупна. Наверное за всю жизнь можно что-то и не встретить даже из прейскуранта, какие-то типажи (не модны нынче, заповедны). Тут пока нет каких то специфических классификаторскийх выводов. Но биограф, философскую жизнь тут проживает яркую со вспышками. Буревестник революции, Максимыч стреляется из револьвера и с простреленным лёгким живёт дальше, страдая от последствий в Крыму и Италии. Рассказ- я не думаю что в этой веще даже есть какая-то структура, она нестойко сползая- опирается именно на саму жизнь. Плана- как чего то поступательного, в эссе нет. Но Странно что вот иерархия - От простого к сложному, от Малого к по- большому, это и есть судьба. План "нависает", пусть и не понимаем сразу замысла, и не различаем эту "философию перемен". Да и не различаем пока и носителей масок, карнавала. Поэтому с одной стороны какие-то яркие личности- встречи, фиксированные четко взглядом Пролетарского писателя. А с другой стороны мимолетности все это просто вспышки, минуты, тут он живой человек, а не писатель. Летит мгновенное, мелькает и не успевает он разглядеть, остановить, (а додумывать "пока", фантазировать не хочет). Просто пишет -"Да больше этого человека я не видел, но что-то о нём слышал, тот еще 10 лет каторги получил". Хотя тут есть чисто литературные впечатления и "кусочки"( большие, серые глаза, скрытые в темных ямах, красные вареные уши, овечьи зубы. Еще! Смуглый, синеволосый как японец, красавец с ласковыми глазами женщины. Он питался, кажется, только собственными ногтями, объедая их до крови, день и ночь что-то чертил, и "как почти все талантливые русские люди, он жил на средства данные ему природой, не стремясь усилить и развить их".) Часто тут даётся все через какой-то маленький такой характерный метафорный штришок. Вдруг - "Да" действительно представляешь носителей этих "моделей". Архетипы тут еще не проросли во что то большое, тут даже не звери, это такие вот под виды грибов, что-то очень из простых но представительных царств камней- и минералов. Это не Меандр, а такой вот человеческий базовый материал намытый с берегов Волги.
Философия Демокрита и "Уже ночь наступила, ночь без луны и звезд; небо над садом было черно, духота усилилась, в соседнем доме психиатра Кащенко трогательно пела виолончель, с чердака, из открытого окна доносился старческий кашель".
И начинается это путешествие по философиям с чего-то совсем странного. Да прямо я не мог понять что читаю. Это разве "Пролетарский писатель" Горький кумир Образцовой литературоведчиской критики? Это какие-то эпосы, видения из житии святых. Он начал свою знакомство с философией с знакомством со студентом который взялся тут же учительствовать в формате лекции. Прямо тут же на этом коучинге погружается герой и автор автобиографических сведений, в самые настоящие введение "Жрецов Аполлона", шаманов. Грезы -они действительно впечатляют яркостью- женщины с птичьими лапами, демоны, тут есть невероятный масштаб картин Данте.
"Из горы, на которой я сидел, могли выйти большие черные люди с медными головами, они тесной толпой идут по воздуху и наполняют мир оглушающим звоном, - от него падают, как срезанные невидимою пилой, деревья, колокольни, разрушаются дома; и вот - все на земле превратилось в столб зеленовато-горящей пыли, осталась только круглая, гладкая пустыня и, посреди - я, один на четыре вечности. Именно - на четыре, я видел эти вечности, - огромные, темно-серые круги тумана или дыма, они медленно вращаются в непроницаемой тьме, почти не отличаясь от нее своим призрачным цветом."
Эпично весь мир бушует, трансформируясь перед глазами. Даже из адской вакханалии строить систему- делать пьесу. Да он закрывает глаза и видит Волгу как какие-то гигантские берестяные свитки которые плавают скручиваются, пламенея. Да у него над головой стремятся куда-то гигантские змеи, проползают эти видения больше мне напоминающие ведения грешного рыцаря Тундалла из Ирландии. Может даже какие-то шумерско- финикийские эпосы, и их мощная символьная структура идет откуда-то прямо с востока. Странный урок Греции, от студента алхимика. Мудрость этого первого учителя которые в какой-то момент дав ему это всё знание эмпедокла пропал. (Хотя по подлинной биографии горького этот эпизод довольно поздний и касается1889) . Остались все сущности в гигантской чаше земли, где все эти формы крутятся сталкивалась, ещё не обретая своего значения. Имея лишь крошево из фрагментов из тела, глаз, и каких-то мыслей, хаотичных поступков и вот это варево загружается- кружиться. У него на первых страницах воспоминаний идёт просто поток этих озарений. Некоторые - действительно очень поэтические средневеково красивы, прямо как у Грюненвальда. Это встреча с мифом показывает, что книжка про подвиги грека Геракла, и всяких подобный древних, вполне может быть создана и "сегодня" на личном материале. Эпос оказывается реальным форматом- "введением", из которого герой пытается выскочить, а не очень получается. И он просто закрывает эту страницу, едет в Казанский поступать университет. Ему кажется что это действительно ( раз плюнуть), потому что он идёт по этой истории таким странным человеком- жердью, самородком всех удивляющим. Все им восхищаются и мы понимаем что вот он пытливый внимательный, обитающий в "форме жизни" самого настоящего праведника в миру. Даже бандиты его не берут в свои шайки- говорят ты не тот человек, "ты слишком для нас хороший". И продавцы краденного говорят ему , -У тебя свой путь. Этот путь, тропа искателя- духовеца, человека с больной, распухшей совестью. Да Горький сразу же с первых каких-то своих нелепых длинноногих шагов видит что вот он неофит искатель, под-итоживатель, собиратель. Он то самое грязное ухо что вслушивается в мир, шумный и грозный. Но в нём конечно есть печать призвания, "духовнинка эксклюзивности"! Вот а больше всего люди в нём Именно этого и тяготятся. Рядом с собой обыватели не терпят такого испытующего взгляда, в общем-то укоряющего, их жалкую жизнь. Критическое, без осуждений- присутствие избранного, оно ощущается. Он такой вот странный, не готов вместе с гражданами пить водку, лезть в нетерпимости. Ходить по "домам утешения" и его даже за деньги не возьмут, потому что говорят "с тобой как с родителями ходить куда-то". "С тобой как с попом, и осуждаешь нас всегда, и молча смотришь". Иона. Нам уже и жизнь не в удовольствие, не милы пороки нас утишающие. Не утоляет рот- неправедный кусок. Казнь -когда ты на нас своими глазищами на полными ужаса смотришь! Да и мы видим что общество к странствующим философам относятся плохо, пытается уничтожить их любыми путями, устранить. (Хотя бы с глаз долой. Хоть за книжный стол в Москву, ты пиши- а мы уж "почитаем") Потому что если в обществе и философ - Значит смотреть, и его надо слушать, (он самим присутствием своим настаивает на переменах), а общество хочет жить дальше, и проще. Вот тонко чувствующий Константин Коровин, описывает эту силу гипноза гения без восторга. Ему очень не нравилось валяние высокого мудреца на его огромного друга Федю Шаляпина. От учителя не трудно сносить нагоняй, даже заносчивому гению оперы, и кабака. Трудно терпеть укор, от равного тебе босяка, и надо как-то было свалить этого гиганта Советской литературы. Свалил с Волги в депутаты. Горький умер в горках. (1868 1936) Максимыч был настоящий русский писатель, за 20 лет проведенных за границей так и не овладевший иноземными наречиями. Разбогатев он был крупнейшим иностранным спонсором фракции большевиков. Он первый председатель организованного им же союза писателей. Полное собрание сочинений Горького составляет 60 томов: С 1932 по 1990 год имя Горького носил его родной город Нижний Новгород.