Это было первое осознанное предрассветное утро моего раннего детства.
Бабушкины руки, нежно гладившие меня по торчащему из-под одеяла голове, медленно начали стирать все образы и сцены, живущие в моих мыслях, пока я спала. Прикосновение за прикосновением и волшебный мир грез, созданный за ночь моей фантазией и переживаниями, полностью растворился в глубинах сознания.
Как же не хочется покидать вобравшую тепло тела мягкую пуховую постель! Но как? Как я сейчас могу говорить, что больше всего желаю закрыть глаза, провалиться и лететь дальше в эту бесконечную бездну сновидений все глубже и глубже? Ведь еще вчера я сама так настойчиво уговаривала дедушку взять меня с собой на поле пасти коров. Мягкие его возражения о том, что нужно будет проснуться очень рано, что идти нужно будет далеко и что находиться в поле нужно будет до самых сумерек, я принимала в штыки, стояла на своём, и, вскоре, благодаря детским манипулятивным приёмам мне удалось убедить дедушку в своей "самодостаточности" и "взрослости". Только чувство стыда, которое я бы испытала, проспав это мероприятие после стольких упрашиваний, слез и истерик, помогло мне подняться.
Слегка взбодрившись умыванием холодной водой, я оделась и вышла к завтраку.
Тяжело пыхтел горячий пузатый самовар, который занимал четверть всего пространства маленького деревянного столика, застеленного плотной белой скатертью. Рядом стояла широкая прозрачная хлебница, доверху заполненная ломтями свежего пшеничного хлеба, за ней - масленка, в которой лежал добрый кусок жёлтого майского сливочного масла. По всей площади стола были разбросаны маленькие пиалки, разрисованные восточным орнаментом и заполненые всем сладким: прошлогодним засахаренным цветочным медом, разного вида вареньем - смородиновым, малиновым, клубничным.
А из тарелок с пшеной кашей, приготовленной на цельном молоке и порционно расставленной по краям стола, мягкой волной вырывался ленивый пар и заполнял своим насыщенным запахом все пространство кухни и столовой.
***
"Ээээхей! Пручччаааа!" - надрывая свой тонкий голос гнала я стадо, размахивая по голому воздуху плеткой, которую специально для меня, под мой рост, смастерил дедушка. Однако коров совсем не пугали мои устрашающие действия, как бы я ни старалась. Они просто знали куда и зачем идут и шли, не обращая ни малейшего внимания на деловито передвигающийся из стороны в сторону маленький объект, с завязанной на голове льняной косынкой из-под которого торчали ещё светлые, мягкие волосы.
Дедушка, за всю жизнь выучивший повадки этих животных, расположившись в седле на старой лошади, не спеша, шёл впереди стада, служа ориентиром и давая чувство свободы этим умным животным. Он сидел высоко на Чулпан, лениво идущей вразвалочку, отчего плечи дедушки вальяжно, но резко, по инерции и поочерёдно проваливались то в одну, то в другую сторону. Позади них, с закрепленным на спине полотном брезента, на случай сильного дождя, покорно шёл жеребенок, сонно опустив свою милую мордашку вниз, периодически переходя на бег, сокращая расстояние до своей мамы.
Мы были на окраине деревни и перед нами уже открывался безусловный вид девственной природы, завораживающе красивой и в то же время устрашающей своей молчаливой силой и глубокой таинственностью.
На берегу узкой речушки Уза, которая была настолько мелкой, что любая курица при желании смогла бы перейти её пешком, стоял мужик и безуспешно пытался переправить свою корову на противоположенную сторону.
Он что есть мочи тянул за бечевку, уже очень туго затянутую на её шее, еще больше усиливая удушающий охват и до предела сдавливая горло бедному животному. А корова продажала упрямо стоять на месте, широко расставив ноги для большей устойчивости и, пытаясь освободиться, осторожно вертела высоко поднятой головой.
После многих неудачных попыток, мужик начал пинать и талкать ее, изо всех сил хлестать розгами так, что на её благородно пятнистой чёрно-белой коже, сей же час, оставались тонкие следы красных полосок...
"Кызым, карама" (не смотри на это, дочка) - попросил меня дедушка.
"Проклятое животное! Тупая скотина! "- кричал тот мужик на корову самыми гнусными и уничижительными словами.
"Как хорошо, что ты хоть знаешь, кем ты являешься, Ульфат!" - сказал дедушка мужику.
"Кызым, ты должна запомнить одну вещь, - обратился ко мне дедушка, - как с животными - так и с людьми".
Он дружески похлопал Чулпан по шее, от чего она прибавила ход и рысью поскакала вперёд, развивая свою шикарную рыжую гриву по прохладному утреннему воздуху.
Я стояла и смотрела на то, как ее тень, медленно и плавно плыла по ещё не рассеявшемуся степному туману в сторону загорающегося багрового рассвета и думала, как плохо, что этот мужик не любит людей и как же все таки хорошо, что мой дедушка любит животных...