Эвелин сидела над связками писем, некоторые она перечитывала уже по несколько раз. Буквы складывались в слова, слова – в строчки, а те тянулись нескончаемой цепочкой, будто сматываясь в клубки и поглощая туман, застилавший прошлое семьи. Всё яснее проступал образ деда, которого она не знала и о котором имела самые смутные представления. Так бывает в пасмурный день, когда вдруг подует ветер и развеет тучи, заволакивающие небо. Первый луч солнца протиснется сперва как-то робко, и вот уже последние обрывки облаков разлетаются в разные стороны, будто их и не бывало, а небо синеет – распахнутое, чистое, и нет ему ни конца, ни края.
«Дорогая Эмма!
Надеюсь, ты читаешь мои письма. Как бы я хотел прочесть твои и знать, что с тобой всё хорошо, а не терзаться неизвестностью. Здесь всё по прежнему, и чувства мои слегка притупились, однако вряд ли я смогу привыкнуть к таким вещам, как террор, падающие бомбы, ни в чём не повинные люди, которые гибнут на глазах…
В то же время я встречаю удивительных людей, неравнодушных, бескорыстных, честных. И таких здесь немало. Итальянцы, французы, американцы и, конечно, испанцы. Много русских. Неизвестно, как сложится дальше, но я бы хотел рассказать об этих событиях. Я, как и многие, обеспокоен и не хочу, чтобы эта идеология, эта зараза, что сейчас хочет укрепиться на моей родине, разрасталась. Боюсь, здесь кто-то свил осиное гнездо, что станет однажды угрозой всему миру. Потому я тут. Я и мои товарищи. Да, я называю их так, хотя никогда не принадлежал и не принадлежу ни к одному политическому движению.
Прости за тревожные строки. Только мысли о тебе и о моих детях помогают держаться…
Твой Брайан».
«Дорогой Брайан!
Я знаю, как ты рискуешь, ведь законы нашей страны запрещают службу в иностранной армии, и знаю, что путь твой был нелёгким и опасным. Наверное, я мало понимаю в военных конфликтах, но, судя по тому, что ты пишешь, даже из каких-то обрывочных сведений, можно сделать вывод, что там происходит нечто страшное. Я говорю об этом так открыто только потому, что мои письма не покинут этой комнаты. Надеюсь лишь, что когда-нибудь ты их прочтёшь…
Единственно, терзает предчувствие чего-то ещё более страшного… Прости же мне мои слёзы и не тревожься. Я молюсь о тебе, как бы дальше ни сложилось, куда бы ты ни вернулся, лишь бы оставался невредим. А мне довольно знать, что ты живёшь на свете…
Твоя Эмма».
Роберт вернулся с рыбалки в прекрасном расположении духа. Во-первых, он повидался с друзьями, а во-вторых, замечательно провёл время. Они рыбачили на берегу реки, выуживая из коричневых вод карпа, окуня, угря и по заведённому обычаю выпуская обратно. Мужчины договорились через пару недель отправиться куда-нибудь на озёра или на побережье, чтобы арендовать катер и порыбачить уже в открытом море.
Солнце клонилось к закату, когда Роберт, успевший убрать снасти, принять душ и пожевать что-то на ходу, завернулся в плед и вышел с чашкой чая на террасу. Глядя на закат, он потихоньку отхлёбывал ароматный напиток, когда его кто-то окликнул. Мужчина обернулся, пристроил чашку на деревянное ограждение и пошёл по дорожке сада к сетчатому забору, за которым стояла соседка. Он совсем забыл, что обещал с ней побеседовать.
«Вот же свалилась эта Эвелин на мою голову, – размышлял Роберт, стараясь улыбаться как можно приветливее. – Дёрнуло меня разбирать хлам на старом чердаке… А теперь делать нечего, приходится волей-неволей вникать в дела её семьи давно минувших лет…».
– Добрый вечер, мисс Эрнандес! – сказал мужчина вслух.
– Роберт, Вы наверняка ужасно устали, я только поздороваться, – Эвелин шла навстречу. – А то у Вас такое лицо… – соседка засмеялась и заговорщицки подмигнула. – Сегодня я не стану докучать Вам разговорами. Думаю, еду Вы купить не успели, поэтому я кое-что приготовила…
Эвелин протянула пластиковый контейнер, просунув руку между прутьев решётки. Роберт смотрел вопросительно.
– Это всего лишь мясной рулет и запечённые овощи. Можете разогреть. Но я бы советовала есть это блюдо холодным.
Ему было неловко, что дама прочла его мысли, хотя он старался «держать лицо». Роберт машинально взял съестной презент, хотя и чувствовал себя не в своей тарелке. Но отказываться было неудобно. Дома, как только он лишь приоткрыл крышечку коробки, изнутри просочился такой дивный аромат, что сразу же проснулся аппетит. Мужчина, что называется, навалился на угощение, даже забыв переложить его на тарелку. Рулет и овощи он нашёл превосходными, а насытившись, сразу же отправился спать.
В это время Эвелин сидела в своей комнате перед затопленным камином и смотрела на огонь. Языки пламени плясали, отбрасывая причудливые тени, но хозяйку дома занимали сейчас тени прошлого, которые то проступали из тьмы, то будто растворялись в тумане, дрожали, приобретая неясные очертания и ускользали снова… Она поднесла к глазам веер, тот самый, что нашёлся в соседнем доме.
Дама всё пыталась разобрать надпись, которая едва проступала на шёлковой ткани. И вдруг будто отблеск огня, осветил уголок письма, и слова проступили так ясно, что Эвелин покзалось, что она слышит голос, читающий стихи. Слова были на испанском. Она немного знала язык, и этих знаний хватило, чтобы понять смысл. Тут только стало ясно, что строчки когда-то были не написаны, а вышиты по шёлку, но, видимо, от времени нитки совершенно истончились...
На следующий день Роберт, собравшись за продуктами, заглянул прежде к соседке – поблагодарил за вчерашний ужин и поинтересовался, не нужно ли ей чего-нибудь в магазине. Та заверила, что продуктов у неё достаточно и просила не беспокоиться. И всё же, когда мужчина набрал в местном супермаркете полную тележку всякой всячины, он добавил и красивую коробку шоколада для Эвелин.
Подъехав к дому, Роберт с трудом вытащил внушительный пакет из багажника и поспешил к двери – бумажная ручка упаковки готова была вот-вот оборваться. Разобрав покупки и отправив продукты в холодильник, он зашагал по направлению к соседскому дому.
– Мисс Эрнандес, Вы заняты?
Эвелин стояла к нему спиной и поливала из шланга газон и клумбы. Она обернулась и, завидев соседа, крикнула:
– Что Вы говорите? – за шумом воды она не разобрала ни слова.
Роберт издали махнул коробкой шоколада, перевязанной нарядной лентой и, ответил как можно громче:
– Ничего-ничего, вижу, Вы заняты, зайду в другой раз!
В этот миг Эвелин потеряла контроль над шлангом… Тот вырвался из её рук и, извиваясь змеёй и разбрызгивая во все стороны тугие водяные струи, принялся кружить вокруг ничего не понимающей женщины. Дама беспомощно махала руками, пытаясь схватить разыгравшийся не на шутку садовый инвентарь, который вовсе не собирался подчиниться хозяйке.
Вода хлестала во все стороны, шланг будто исполнял какой-то ритуальный танец, повторяя: «Врёшь, не возьмёшь», а несчастная хозяйка, совершавшая сейчас какие-то бессмысленные неуклюжие движения, уже изрядно промокла. Роберт кинулся на выручку и, в несколько больших и точных прыжков очутившись у места «баталии», сумел-таки перекрыть воду. Шланг подпрыгнул и, будто внезапно утомившись, повалился в траву. Он ещё немного повозился, выплёвывая последнее содержимое, и затих...
Надо сказать, что с обоих соседей стекали струи, но Эвелин, несомненно, пострадала больше. Она отдувалась, мокрые волосы свисали сосульками, вымокшая ткань брюк и рубашки прилипла к телу, в туфлях хлюпала вода… Незадачливая поливальщица инстинктивно попыталась убрать пряди со лба, и по лицу пролегли грязные полосы, будто маскировка... Роберт невольно заулыбался и тут же стал извиняться. Он только сейчас увидел, что обронил нарядную коробку, и она, вся размокшая, теперь валялась в траве. Шоколад безвозвратно пропал…
Эвелин ничего не понимала, но когда увидела своё отражение, начала хохотать, отворачиваясь и закрывая руками лицо. С участка ещё долго раздавался безудержный смех обоих соседей. Наконец, они распрощались, согласившись, что каждому необходимо немедленно привести себя в порядок. Эвелин настояла, чтобы Роберт зашёл к ней через час на чашку чая:
– Я устроила этот водопад и не прощу себе, если Вы продрогли и заболеете.
– Хорошо, – сдался сосед. – Но продрогли, скорее, Вы. Поэтому я приготовлю глинтвейн. И не возражайте! Буду в назначенное время.
Переступив порог соседнего дома, Роберт немного заволновался, ведь он ещё не был здесь раньше, и теперь со стен на него смотрели портреты каких-то людей, видимо, родственников Эвелин, и вообще, в комнатах и во всей обстановке чувствовался, что называется, дух старины. Молодой мужчина привык к своему холостяцкому жилищу, а тут невольно хотелось… поправить галстук, которого у Роберта не было в помине. Хотя Эвелин, казалось, и сама мало вписывалась в строгость и чопорность своего обиталища.
Хозяйка предложила гостю одно из кресел у невысокого продолговатого столика темного дерева с витыми ножками и полочкой в самом низу, видимо, для прессы и книг, а сама устроилась напротив. Столик был сервирован чайным сервизом с орнаментом глубокого песочного цвета и красивым узором, покрывавшем ободки чашек и блюдец.
Наконец, некое напряжение, витавшее в воздухе, отпустило, и они уже прихлёбывали глинтвейн, принесённый Робертом, и разговаривали, и снова смеялись, вспоминая происшествие в саду. Вскоре Эвелин предложила Роберту ароматный чай с домашним печеньем, и тот принялся нахваливать кулинарные способности хозяйки.
– Мисс Эрнандес, помнится, Вы хотели мне что-то рассказать. Мы договаривались на воскресенье, но я вернулся поздно…
Эвелин сразу посерьёзнела и промолвила:
– Даже не знаю, с чего начать… Словом, я читаю письма, и во мне сменилось уже столько чувств… Хотя я никогда не была особенно сентиментальной. Сначала злость и даже… гнев… Как же так, мой дед, он что, вёл двойную жизнь? Никто никогда об этом не упоминал. Потом страх… за него. Вы скажете, что это глупо, бояться за прошлое, – Эвелин замолчала, но Роберт не проронил ни слова, приготовившись слушать дальше...
Подписывайтесь на мой канал. Оставляйте лайки и комментарии!