Наверное ,во многих семьях есть воспоминания о проживании в коммунальной квартире.Она была и горестью, и счастьем, и судьбой для миллионов советских людей.
Какой она была ВАША КОММУНАЛКА?
Квартирный вопрос, который, как известно, испортил советских людей, стоял ребром на протяжении всего XX века. Придя к власти, большевики попытались радикально снизить его остроту, что привело к появлению причудливой формы быта - коммунальной квартиры: уникального порождения социализма, где за одной дверью волею судеб и чиновников проживали ничем не связанные между собой люди разных профессий, национальностей, жизненных укладов, социального происхождения и материального достатка. Настоящий плавильный котёл, в котором формировалось советское общество!
Революционное решение квартирного вопроса началось с "реквизиции квартир богатых для облегчения нужды бедных". В 1919 году Наркомздрав определил санитарную норму жилой площади на человека - 18 квадратных аршин (9,1 кв. м). Все "излишки" подлежали изъятию и распределению среди трудящихся. Начался "жилищный передел", из-за которого слово "дом" на долгие годы заменилось неслыханными доселе "жилплощадью" и "квадратными метрами". Как ни пытались "буржуи" уберечь свой жизненный уклад, "самоуплотняясь" - то есть прописывая к себе родственников и друзей, соседства с пролетариатом избежать не удалось. Поэтесса Ирина Одоевцева, приехавшая летом 1921 года в Москву, на Басманную, с ужасом писала: "...в квартире из шести комнат двадцать один жилец - всех возрастов и всех полов - живут в тесноте и обиде". Голод и поборы военного коммунизма, жажда наживы эпохи нэпа, индустриализация и принудительная коллективизация гнали огромные людские потоки в крупные города. После мытарств по инстанциям приезжие оседали в коммунальных квартирах.
Санитарные нормы к 1930 году были снижены до 5,5 кв. м в Москве, 3,5 - в Челябинске, 3,4 - в Красноярске, а в Донбассе и вовсе до 2,2!
Острый жилищный кризис воплотился в частушке 1920-х годов:
Эх, привольно мы живем -
Как в гробах покойники:
Мы с женой в комоде спим,
Теща в рукомойнике.
Семьи ютились в монастырских кельях, конюшнях, подвалах, чуланах, бесконечно делили анфилады комнат фанерными перегородками. Зощенко не преувеличивал, когда поселил своего героя в барской ванной комнате. "Одно только неудобно, - сетовал "счастливчик", - по вечерам коммунальные жильцы лезут в ванную мыться. На это время всей семьей приходится в коридор подаваться". "Новая жилищная политика" 1921-1926 годов ослабила контроль за распределением и потому слегка изменила социальный состав "уплотнителей": жильё можно было снять за деньги, а за большие - даже с "излишками". Но в конце 1927 года Постановлением Совнаркома "нувориши" были вышвырнуты из национализированных домов, и все вернулось на круги своя. Думается, профессору Преображенскому из "Собачьего сердца", избежавшему уплотнения в начале 1920-х, в годы первой пятилетки всё же пришлось потесниться.
Коммунальный быт 1920-х годов стал лейтмотивом творчества Аверченко, Зощенко, Булгакова, Ильфа и Петрова, Хармса... Писатель М.Л. Слонимский утверждал, что Зощенко свой особый язык почерпнул в коммунальной квартире Дома искусств, и "так впитал в себя этот язык, что никаким другим писать уже не мог". "Воронья слободка" И. Ильфа и Е. Петрова стала синонимом коммунальной квартиры. Кстати, в качестве той самой "квартиры № 3, в которой обитал Лоханкин", Петров обессмертил свою московскую коммуналку в Кропоткинском переулке. Ну а не живи чета Булгаковых с 16 соседями в квартире № 50 на Большой Садовой, 10, - мировая литература не узнала бы ни "нехорошей", ни "Зойкиной" квартиры. Вчерашние крестьяне и аристократы, прислуга и домовладельцы, интеллигенты, пролетарии и "ответственные работники" учились мирно сосуществовать, готовить на общей кухне, мыться в общей ванне, если таковая имелась, и, наконец, пользоваться общей уборной.
В иной квартире число жильцов могло достигать сотни, в среднем 25-50 человек. В обиход незамедлительно вошло выражение "поссориться, как домашние хозяйки на коммунальной кухне". Ничтожный повод мог спровоцировать всеквартирный скандал. "Народ очень уж нервный, - диагностировал Михаил Зощенко. - Расстраивается по мелким пустякам. Горячится. Оно, конечно, после гражданской войны нервы, говорят, у народа завсегда расшатываются" Правда, отношения между соседями регулировались "Правилами внутреннего распорядка в домах и квартирах" и квартуполномоченным, который избирался жильцами и отвечал за соблюдение этих правил, за оплату счетов да и в целом "приглядывал" за соседями. Но "Правила" помогали мало, как и Примирительно-конфликтные комиссии по жилищным делам, появившиеся в 1927 году.
Поэт Давид Самойлов точно подметил: "Коммунальная квартира 20-х годов была необычным полем для страстей, часто низменных, ареной трагедии, почвой для развращения и преступления... Насилие, которое было главным методом революции, сказалось и здесь в насильственном создании коллектива. Лишь на следующем этапе, после нэпа, она начала образовываться в среду". К концу 1920-х стало ясно, что, в отличие от нэпа, коммуналка - действительно "всерьёз и надолго".
К началу 1930-х годов в старом фонде практически не осталось "отдельных" квартир, а те, что строились, были исключительной привилегией новой советской элиты - партийной верхушки, стахановцев, выдающихся деятелей культуры. Жители коммунальной квартиры стали привыкать к вынужденному добрососедству. Как подметила Елена Сергеевна Вентцель (советский математик, автор учебников по теории вероятностей, русский прозаик, профессор), "живя так долго вместе и рядом, нельзя оставаться чужими... Между соседями возникает своеобразная родственность, отнюдь не любовная, скорее сварливая, но всё же родственность. Они ссорятся, оскорбляют друг друга, срывают один на другом свою нервную злобу - и всё же они - семья. Заболеешь - соседи купят что надо, принесут, чайник согреют".
О том же вспоминал историк Ю.Л. Бессмертный: "Хотя отношения между разными жильцами квартиры бывали неровными, в лихую годину все приходили друг другу на помощь. Это случалось не только тогда, когда кто-то заболевал. Сочувствие явственно ощущалось и в страшные дни арестов 1937-38-х годов. Репрессии коснулись тогда пяти из семи семей, живших в нашей квартире". Нередкими, впрочем, были и другие примеры - когда соседи доносами пытались улучшить собственные жилищные условия.
Подрастали дети коммуналок - первое поколение, которое воспринимало коллективное бытие, как нечто само собой разумеющееся. Эти дети росли со сверстниками под присмотром соседей, гостили в соседских комнатах и уже не испытывали душевных мук от невозможности уединения, как их родители. Для них была нормой тесная комната с отгороженной фанерой или занавеской родительской "спальней", с продуктами, вывешенными из окна в авоське; кухня, тесно заставленная столиками с примусами; понедельная уборка мест общего пользования; часто незапертая общая дверь; длинный список жильцов с указанием, кому сколько раз звонить; чья-то няня или домработница, спящая в общем коридоре, заставленном вязанками дров, шкафами, велосипедами и тазами; лампочки и счетчики над дверью каждой комнаты и общий телефон. "Все жили вровень, скромно так, система коридорная…
...На тридцать восемь комнаток всего одна уборная..." - пел выросший в коммуналке "на Первой Мещанской в конце" Владимир Высоцкий.
Всё это было жизненным пространством подавляющего большинства городских детей. Они вырастали, обзаводились семьями и переезжали в новую коммуналку.
А завтра была война... И, как утверждает фронтовик Самойлов, "понятие о неминуемости совместной жизни, о взаимопомощи", "о приспособляемости и контактности" очень помогало "детям коммуналок" на фронте. Великая Отечественная привела к новому витку "уплотнений". За годы войны и немецкой оккупации страна лишилась около 70 млн кв. метров жилплощади.
Эвакуированные подселялись в густонаселённые коммунальные квартиры, а вернувшись домой, обнаруживали свои комнаты занятыми новыми владельцами.
Эта участь постигла даже фронтовиков, несмотря на то, что жилплощадь закреплялась за ними по закону. Целым семьям приходилось годами жить в землянках и бараках - даже к началу 1952 года в бараках проживали 3 млн. 758 тысяч человек, и комната в коммуналке в этих условиях была везением.
Постепенно страна отстраивалась, огромные коммуналки сменялись небольшими 2-3-х комнатными, а после - невиданной роскошью - "экономичными благоустроенными квартирами для заселения одной семьёй". Медленно, трудно - но уходившие, казалось, в небытие "вороньи слободки" стали вспоминаться с теплотой и любовью. Злая сатира сменилась лирикой о "золотом соседстве":
В нашенской квартире коммунальной
Кухонька была исповедальней,
И оркестром всех кастрюлек сводным, И судом, воистину народным, -
ностальгировал Евгений Евтушенко в 1983 году.
Тогда же вышла на экраны элегическая комедия "Покровские ворота", навсегда окутавшая коммунальный быт флёром романтики, а "исход москвичей из своих ульев в личные гнезда" - светлой грустью по утерянному добрососедству, взаимовыручке, участию…
Даниил Гранин писал: "Музеи городов должны, наверное, сохранять квартиры не только великих людей, но и просто людей. Мне хотелось, чтобы сохранилась и коммунальная квартира трудных тридцатых и сороковых годов...". Даниил Александрович был бы доволен: сегодня музеи коммуналки есть в Санкт-Петербурге, Москве, Подольске, Иванове, Коломне, Краснокамске...
**Однажды Галина Польских (актриса) была на гастролях ,за границей.
Из зала спросили, какая у советской звезды квартира. У Гали была 12-ти метровая комната в коммуналке, где они жили вчетвером: Галя, её муж, дочка и Галина мама. А Гале обещали дать к Новому году комнату 20 метров. И она выдала мечту за действительность и сказала: - Двадцать пять квадратных метров!
Переводчица не знала, что такое "квадратные метры", и перевела: - Двадцать пять комнат. В зале возмущённо загудели. Наши эмигранты - потому что поняли, что француженка неправильно перевела, а французы - потому что удивились. Какой-то господин крикнул, что он разочаровался в социализме: таких апартаментов даже у французских звезд нет... **
(Г. Данелия "Безбилетный пассажир").