СВОЕОБРАЗНАЯ МОЛИТВА
Напомним, что на опиумную тропу Шахматный странник выбрел, когда его кремледворская бабушка сыграла в ящик. Шировать он принялся после супружества, вероятно, в период пребывания Лены-Тормоз на сносях или чуть ранее. Хронологию тут соблюдать немыслимо, ибо - чужая перина не нами взбивается. Впрочем, точность в этой эпопее, так-ли уж необходима? Важна суть.
Личные денежные сусеки Шахматы проскрёб основательно. Нехватка средств вынуждала искать любую возможность,- продлить банкет добровольного самоубийства. Когда нечем вмазаться, нарки вываривают солому во второй раз. Вторяки временно утихомиривают болезненную потребность обязательного ядовпрыскивания. Будучи большим оригиналом, Шахматный шировар ацетилировал третяки, четверяки, быть может даже, пятеряки. Втросырьё едва-ли содержало и малую толику одурения, но Колёк упрямился во всякого рода безобразиях, повседневно вытворяемых им. Упорство в пороке, пестование слабостей, лелеяние уродливых влечений своих живописали личностный портрет этого своеобычного деятеля. Шахматы кумарило не шуточно, -знакомое состояние любителей запускать чёрную гадюку внутривенно. Проще выражаясь,- ломка. Дятла корёжило, крутило, свербило, переворачивало, треморило, ступорозило, температурило, поносило, вгоняло в пот. Пребывая в столь отчаянном положении, он стойко перерабатывал третяки.
Задыхаясь в зловонных парах растворителя, Шахматный самоистязатель шаманствовал над зельем ради капли "драгоценного" и всегда желанного яда. Отрава бурлила, клокотала, солома вздымалась, горючка вспыхивала адоцветным бешеным пламенем. Окончив варку, Шахматы принялся за отжим бестолковой уже соломы. Сбросив чёрно-серое, отвратительное варево в видавшее виды полотенце ( непременный атрибут шировара), угрюмый Колёк принялся судорожно выкручивать горячий маковый жмых. Химический коктейль жесточайше обжигал его стократно исколотые руки. Погостов бранился, стонал, скрежетал зубовно, рычал зверски, завывал по-волчьи, гипнотизировал выкручиваемую дрянь, - в жажде добыть мельчайшую частицу бесовской услады.
- Помоги мне, господи, хочь пол-куба вымутить! - вопил он, воздев очеса к закопчённому потолку, на котором красовались ( некогда жёлтые, а ныне совершенно утратившие колорит) пожухшие светила. Не у того он просил, почитая Господа пособником вымучивания смертоубийственных кубов самообретённого мракобесия. Кликал бы дьявола!? Так,- нет! Бог греходеянию - не помошник. Намолив себе с пару кикиморьих слёз с желчами аспидными, Шахматный кубомолец двинулся в многажды умучанную вену. Его не ахти как впёрло. Псевдошира из троекратно проваренного огородного мака оказалась на редкость беспонтовой.
Каждый грешник и, даже лютый человекоубийца вопиет ко Господу с мольбами о прощении. В эпоху наркогеноцида, осуществляемого на земле дьяволопоклонниками, молитвы, - как видите, - претерпели качественное изменение в смысле формы и содержания.
" Помоги мне, господи, хочь пол-куба вымутить!" Это-ж надо додуматься. Право, оригинально, - на редкость своеобразная молитва
ТРАГИЧЕСКИ НЕОБРАТИМЫЕ ИЗМЕНЕНИЯ
Глазницы хат цыганских селений жадными пауками, широко раскинувшими опиумную паутину, взирали на трепещущую Шахматную муху, накрепко завязшую в липких тенетах смерти.
Чёрный спутник определял мысли, слова и дела заблудившегося бедолаги. Истину и самый смысл бытия Колёк отыскал на острие иглы, наполненного опиумом шприца. Высокие думы остались за Кальмиусом, - в грязной клоаке близ индейских резерваций.
- Знаешь,- сипло, сдавленно промямлил он, - у каждого своя дорога. С тех пор, как подсел,- ничто не любо. Где то солнце, что привечало на заре? Нет солнца. Где любимая, дарившая океан ласки и нежности? Нет любимой. Где город, звенящий чистым, детским смехом? Нет города. Ничего нет, кроме вечной муки, облегчаемой поганой широй, - исстребляющей меня, брата, друга, - всех нас сообща и порознь. И нет воли и, что самое страшное, - непритворного желания избавиться от суровых пут верной погибели,- роковых цепей сонного рабства.
Я внимал, не перебивая собеседника, слушал долгие, противоречивые монологи, сочувствуя и сопереживая несчастному, но, не будучи в силах помочь, всё кивал да согласно поддакивал. Мне чуялось: Шахматы мощно кумарит, а слезливые сокрушения наркоши можно почитать попыткой избежать ломки - неотвратимой расплаты за недолгий, обманный и порочный кайф - гнилостный торч помешанного палача собственной души. Всё, что мило сердцу: родня, земля, любимое дело, творческие порывы, пылкие чувства, прекрасные мечты, - исчезло в туманной хвори, захлебнулось в отравленном омуте, сгинуло в зловещей бездне, - пропало навеки, ушло и не вернётся впредь.
- Где денег занять? - проваливаясь в пустоту, вопрошал Шахматы.
- У меня нет и не предвидится, - качал головой я.
- Я намедни угрожал Лене, что, - если не даст на ширу, - отнесу порножурнал в институт и опозорю её перед всеми, ну она всё равно денег не дала. Я, конечно, так не поступил бы, хотя ради наркотиков - и не такое совершают.
- Ты мог бы и грохнуть кого-нибудь? - полюбопытствовал я.
- Не-е, ты что шутишь? Вряд ли, а вообще, на ломарях - нарк может и завалить.
В его бессмысленных очах сквозило нечто щенячье, жалостливое. Изнасиловав себя роем нестерильных уколов, плотный и крепко сбитый некогда Колёк, превратился в мятущуюся тень - отголосок бойкого хлопца. Угнетённый призрак Погостова излучал полу-мысли, полу-звуки, а действий, помимо наркодобычи, и вовсе никаких. Опиатная худоба, желтощёкость, слизавшая молодецкий, задорный румянец, нервические, суетливые телодвижения, вот - полу-образ полу-человека - результат издевательства над природой.
Шахматы носил теперь только длиннорукавую рубаху, чтобы скрыть изъязвлённые дырками и гематомами конечности. Вечно воспалённые, словно пенящиеся кровью глаза, прятал под тёмными стёклами очков. Не от стыда так маскировался, но от страха попасться в руки фемиды, - спалиться и потерять практику экстатических состояний. Разлучиться с ширкой, ценимой паче всего на свете, было выше его сил. Поверьте, очень грустно лицезреть в дружественном, пусть и больном, существе трагически необратимые изменения.
ГОРЬКИЙ ПРАХ ПРАХ НАШЕЙ ЮНОСТИ
Беседы и встечи стали столь редки, что мнилось временами: Шахматы неудачно отыграл свою партию. Где ведьмы потчевали моего друга? На каких мерзких шабашах пивал он отравное зелье? Не ведаю. Искусственное счастье, фальшивый восторг, - взятые под известный залог у хвостатого ростовщика, - никого ещё не обогатили, но - очертили, обесили, осатанили всенепременно.
Донецкие красавицы, сторчавшись, обретали подлые, гнусно звучащие клички: "Сю-сю", "Му-му", "Гнилая", "Горбатая". Погремухи обдвигавшихся красавцев приводить не стану, - тошнит от оных премного.
Колёк регулярно раскумаривался с девчатами-торчатами, коих можно смело наречь - боевыми подругами Шахмат. Нарко-фемины, папавериновые дивчины, кокотки с исколотыми чадородными вратами прожгли костёр своей молодости до пепла. Шахматный король торчал вскладчину - ( сам, естественно, по причине безденежья, внося мизерную долю ) - с обезличенными оксанками-ширялками, составлявшими традиционный клуб по интересам; назовём это объединение условным нарко-гаремом Погостова. Будучи вхожим, - конечно с деньгами, - к индейским барыгам, наш ушлый ловчила мог выцыганивать ширево - завсегда, пожалуйста, - гостеприимный табор широко распахивал для него закопчённые шторки издревле кочующих кибиток, временно и с племенной пользой осевших на Донетчине. Рабы-шировары готовили снадобье круглосуточно и, являясь зачастую смертельнобольными, кололись из общего котла, сливая послеиньекционный кровавый коктейль в раздаточную тару, идущего на продажу наркотика, - мешая свою скорую погибель с медленной погибелью многих.
Шахматы выпасал наркоманок с деньгами, вмазывался за их счёт, помогал им двинуться и совместно провести патологический досуг. Ополоумевший Колёк втягивал в порочный круг и малолетних, - с моралью он порвал окончательно и действовал исключительно в интересах опиумного демона, ставшего к нему на постой и непрерывно требовавшего всё новых и новых доз макового экстракта, всё больших и больших порций умопомрачения. Неимоверное число жертв принёс он на алтарь молоха современности. В эпоху нравственного упадка, - когда пошлые трубадуры воспевают ненормальность, а глашатаи разврата и разнузданности превращают гедонизм в идеологию, - анти-герой повсеместно становится героем.
Так, и наш геройчик, задрапированный в чёрно-белый плащ самоотравления, увёл по кривым тропинкам беды с дюжину безусых юнцов. Сторчать, скопытить, закарачунить, передозировать,зашалить роковой иглой, - вот подвиги рыцаря, чей девиз - " мне бытие дано для удовольствий".
Закачивая отравную жижу походным баяном в зашуганную вену, Шахматы думал о следующем сеансе чарующей встречи с Морфеем. Торчок харкнул на мир, его сознание разрушили укусы опиумных татантулов. Он загибался и губил других с каменным равнодушием, не веря неотвратимости возмездия и вечного проклятия имени своему.
Многие цветы жизни Донбасса зачахли, и уже никогда не взрастут от них новые соцветия, и пресечётся род, и укоротится век. Иглы порой страшнее пушек. Любой наркотик не только совершенно замутняет душу, но и оскверняет красоту: Бога и природу - в каждом из нас. Если вы не утратили разум и цель бытия своего, - никогда не забывайте об этом.
Молодые судьбы скопом исчезли в беспробудном сновидении, - трясина отравы засосала умы и сердца. Окачурившиеся торчки обратились в седой пепел печей Краматорского крематория. Кладбища и погосты Донбасса отверзли беззубые пасти могил - трупам, накачанным опиумом. Дикая пляска ширы - сестрицы чёрной смерти средневековья - стала трикраты урожайней и ядовливание посеяло щедрой рукой на бесплодное поле горький прах нашей юности.
продолжение тут