Если у вас чокнутый папаша – это, как минимум, непросто, особенно в детстве.
Мой отец всегда был со странностями. Друзья надо мной посмеивались, мать грустно вздыхала, когда он изобретал очередную, никому не нужную вещь. Он всегда хватался за новую идею, будто утопающий за соломинку, и носился с ней, пока она не воплощалась в жизнь. Его энергии хватило бы, чтобы обеспечить небольшой город, но вся она уходила на совершенно удивительные и абсолютно бестолковые проекты. Генератор пыли, ускоритель роста ногтей, растворитель пивных банок, ультразвуковая открывалка консервов — последнюю мои товарищи оценили, когда выяснилось, что с ее помощью можно устраивать эффектные пищевые взрывы. Сама идея была неплохая, вот только вместе с крышкой из банок вылетало почти все содержимое, орошая окрестности вулканизированной тушенкой или разорванной в клочья кукурузой.
Таковы были практически все изобретения моего отца. Я посмеивался над ним за компанию с приятелями, но, когда была возможность, мы сидели вместе в гараже, и я наблюдал, как из очередной безумной фантазии рождается нечто совершенно новое, пусть и бесполезное.
Мать от него ушла, когда я уже съехал и жил отдельно. Ее доканал приманиватель мух, в который отец вложил к тому же довольно много средств из семейного бюджета. Я навещал его пару раз в год, наблюдая, как мой папаша медленно, но верно съезжает с катушек. Раньше его фантазии держала в узде мать, но, как только ее влияние исчезло, отца понесло в какие-то дебри, и даже я больше не мог понять, над чем он сейчас работает.
***
Это случилось летом, жарким летом посреди тихой и однообразной жизни. Где-то далеко шла война, о которой мы знали только понаслышке, где-то горели леса, цунами смывали прибрежные деревни, партии выигрывали выборы, и эпидемии косили население. Это было спокойное лето.
Я приехал к нему на неделю, чтобы просто побыть вместе. Иногда нам всем это нужно — побыть рядом с теми, кто нам дорог, и чтобы никто не мешал, не комментировал. Мама встречалась с приятным мужчиной, который прилично одевался и постоянно дарил ей цветы. Она была счастлива, и я не переживал за ее судьбу. А вот отец меня беспокоил. Я думал, что он даже не выйдет меня встретить, однако, когда моя машина остановилась возле закрытых ворот гаража, из маленькой дверки выскочил папаша и бросился помогать мне выбраться из автомобиля.
— Витя, мой мальчик! Я совсем забыл, ты же звонил! Вчера, кажется.
— Позавчера. Привет, пап.
— Да, наверное, позавчера. Ну, заходи! Чай будешь?
Он пробежал на кухню, в которой все было завалено грязной посудой, и принялся возиться с электрическим чайником.
— У меня совсем не осталось чайных пакетиков… Может, кофе?
Я вздохнул и покачал головой. По дороге я заскочил в придорожную закусочную и привез с собой горячих хот-догов, картошки и пару американо. Достав все это из сумки, я подождал, пока отец сообразит, что к чему и прекратит суетиться.
— О, отлично! — папаша сел и сходу затолкал в рот половину хотдога. Прожевав, он отхлебнул кофе и с довольным видом откинулся на спинку дивана, возле которого стоял столик, тоже заставленный посудой. Все было покрыто крошками еды, видно было, что без матери он скоро превратит этот дом в настоящий хлев. Я сказал:
— Слушай, может нанять тебе уборщицу? Она могла бы приходить раз в неделю. У тебя тут страшный бардак.
Глаза его загорелись знакомым мне с детства безумным огнем:
— Да черт с ним. Это теперь уже неважно.
— Неважно? Ты что, придумал уничтожитель мусора или что-нибудь в этом роде?
— Причем тут мусор! Ладно, я тебе расскажу. Хорошо, что ты приехал. Если и есть на свете человек, который сможет оценить мое открытие, то это ты, мой мальчик.
Я улыбнулся. Он был прав — я всегда немного восхищался полетом его мысли. Все эти нелепые приборы — может быть, при должном подходе или в другое время они бы завоевали планету. Отец всегда изобретал что-то принципиально новое, он был гением в моих глазах. Правда, совершенно бестолковым гением. Я сходил к раковине за пакетом, сгреб в него мусор и убрал грязные тарелки в посудомойку. Наведя локальный порядок, я сделал глоток кофе и сказал:
— Ну, давай.
Отец только и ждал этой фразы, нетерпеливо ерзая на диване.
— В общем, я совершил невероятное открытие, мой мальчик. Это самое великое открытие в истории, это страшная тайна!
— Ты не преувеличиваешь?
Он покрутил стакан в руке.
— Да, пожалуй, мать права. Я слишком экспрессивен и плохо разбираюсь в людях. Такие вещи нужно подавать постепенно, иначе…
— Все решат, что ты сумасшедший?
— Вот именно. Она посоветовала мне подумать о боге, сказала, что я не умею видеть рядом с собой других людей.
— Ну, в этом я бы с ней согласился, пап.
Отец вздохнул, на мгновение я увидел сожаление на его лице, но затем глаза изобретателя снова загорелись.
— Но скоро это не будет иметь значения. Я начал читать Библию, Коран, учение Будды, и знаешь, что я понял?
Я прожевал хот-дог и сказал:
— Нет.
Папаша обрадовано кивнул, будто ожидал совсем другого ответа.
— Все пророки говорили об одном и том же!
— Да? И о чем?
— О величайшем, подлейшем обмане! Все человечество обмануто, Витенька! Иисус говорил — возлюби ближнего своего, как самого себя. И Мухаммед это говорил, и Будда. Все они говорили об одном и том же, но никто их не слышал. Как жаль, что я не прочитал этих книг раньше!
— Почему, пап?
Он вдруг замолчал, задумавшись. Я допил свой кофе и принялся изучать помещение, укрепляясь в мысли, что нужно будет вызвать домработницу. Папа очнулся от размышлений.
— Они все поняли это. Знаешь, когда до меня дошло? Я шел в магазин, и вдруг парень впереди плюнул на тротуар. И мне стало так противно от вида его выделений! Но тут я подумал: а если бы это была моя слюна? Я бы не содрогался от мерзости, глядя на нее. Почему так происходит? Отчего внутри меня это презрение, эта ненависть к ближнему? Ведь если бы я любил его так же, как себя, я бы не чувствовал ничего похожего! И тогда я снова подумал: а почему же так происходит? Отчего это чувство? Отчего люди бывают противны друг другу даже после того, как займутся сексом? Это же ненормально, согласен?!
Я пожал плечами. С моей точки зрения умеренная неприязнь к окружающим была естественным положением вещей. Отец усмехнулся.
— Это нужно почувствовать. Ты знаешь, наверное, это все неспроста — у меня почти все готово. Ты всегда верил в своего сумасшедшего папашу, я знаю. Пойдем, мы сможем поболтать, пока я настраиваю генератор.
Он отправился в гараж, я последовал за ним. Когда он открыл ворота, я только крякнул. Отец упер руки в бока и, довольный произведенным эффектом, хмыкнул. Я выдавил:
— Ты взял кредит?…
Он потер руки и вошел внутрь.
— Пятьдесят тысяч долларов. Под залог дома.
Практически все пространство внутри гаража занимала здоровенная дура, из которой торчали провода и медные трубки. Я осторожно потрогал ее пальцем, будто это было какое-то спящее божество. Папаша загремел инструментами на верстаке.
— Утром как раз забрал с почты блок питания для разветвителя наложенной частоты. Его-то мне и не хватало! Сейчас настроим, и все заработает.
Он вскрыл коробку и извлек из нее металлический прибор с циферблатом.
— Ну-ка, подержи, я прикручу. Размеры точные, смотри, все отверстия совпали.
Папаша принялся вертеть гайки, а я спросил:
— И зачем нужна эта хреновина?
— Эта хреновина завершит дело, которое не смогли закончить великие пророки прошлого. Возлюби ближнего своего… Знаешь, что хотел сказать нам Иисус?
— Теперь уже не уверен.
— Что мы были разделены, разрознены. Что это неестественно — питать неприязнь к остальным людям. У него не было достаточного технического оснащения, иначе он бы положил конец этому обману и смог объединить всех нас. По-настоящему объединить, понимаешь?
— Техническое оснащение? Разве оно для этого необходимо?
— Конечно. Ты думаешь, он имел в виду всемирную любовь, но это не так. Он хотел другого, намного более глубокого единства.
Папаша накинул клеммы питания на заранее смонтированные штыри и принялся их прикручивать.
— История насчитывает множество упоминаний о попытках вернуть нам естественную форму, и каждый раз что-то происходит, что-то мешает. Вавилонская башня, ты же знаешь?
— Древняя легенда.
— Не легенда. Это устройство действительно пытались собрать, и оно бы работало, несмотря на огромные размеры и примитивную технологию. Но его строительство привлекло слишком много внимания, башня была уничтожена, а разобщение усугубилось — возник языковой барьер, он дополнительно усилил эффект разрозненности. Древние пирамиды — тоже неуспешная попытка вернуть утраченную целостность. Атлантида – правда, о ней почти не осталось упоминаний. Уверен, причины ее падения те же. Но я не повторю ошибок древних — теперь резонатор можно собрать в гараже безо всякого шума, и Сутех ничего не узнает, а когда поймет, что происходит — будет слишком поздно.
Я покосился на отца с подозрением.
— Сутех? Ты вообще о чем?
— Древнее существо. Оно слишком сложно для нас организовано, чтобы мы могли его заметить. Это оно мешает нам воссоединиться. Это Сутех уничтожил Вавилонскую башню, это он погубил всех пророков.
Он затянул гайку и принялся раскручивать моток толстого кабеля.
— Искажения, пересказы, дополнения — все это приносит такое количество шелухи в историю, что уже невозможно отделить правду от вымысла. Но если выйти за рамки, увидеть всю картину в целом, то любые ложные нагромождения становятся просто пылью, которая покрывает статую истины.
— Ты меня пугаешь, пап. Может, тебе стоит обсудить все это… со специалистом?
Отец хмуро посмотрел на меня.
— Вот я и позвал тебя. Уверен, никто другой не сможет понять больше.
— Позвал? Я же сам к тебе приехал.
— Какая разница. Говорю же, все это неспроста. Помоги-ка мне размотать этот провод.
Я нагнулся и стал распрямлять кольца, в которые сворачивался черный шнур. Отец вышел из гаража и потащил бобину в сторону распределительного щита, висящего на столбе.
— Есть одна единственная истина, мой мальчик. Когда-то не было людей. Не было никого, кроме Амун-Ра и врага его — Сутеха, иначе Сета. И Сутех был равен Амун-Ра по силам, но Ра был сильнее духом и потому Сутех всегда проигрывал. И тогда Сутех создал нечто, механизм, устройство, магический артефакт, называй, как хочешь. Он не мог уничтожить Ра, но он разобщил его — разбил на множество отдельных частей, каждая из которых могла жить своей жизнью. Как пазл, понимаешь?
— Нет.
— Представь, что тебя стало много. Но каждая твоя копия — это не полноценное повторение оригинала, а только доля. Она несет кусочек тебя на генетическом уровне, она неполноценна, но способна существовать самостоятельно. Сутех разделил Ра, чтобы уничтожить его по отдельности, но когда он сделал это, то рассмеялся, ибо понял — разделенный Амун-Ра больше не помнил себя. И Сутех подчинил врага своего, и стал его повелителем.
Мы размотали провод, отец открыл ящик на столбе, подключил питание к машине и мы вернулись в гараж. Я спросил:
— Так что же делает твой резонатор?
Он порылся в ящиках и неожиданно для меня извлек на свет бутылку коньяка и пару бокалов. Это было странно, поскольку отец совершенно не интересовался алкоголем.
— Давай выпьем за справедливость и единение. Вы с мамой были правы — я всю жизнь занимался ерундой. Но это — это единственная стоящая вещь.
Папа наполнил бокалы и добавил:
— Мы заставим всех вспомнить. Все, что делает машина Сутеха — не более чем помехи в генетическом коде. Это даже слишком очевидно, и для меня остается загадкой только одно — почему никто больше не додумался до этого. Мы вернем на место пару молекул, и люди перестанут быть раздельными. Это очень просто, весь механизм слияния сдерживает банальный психологический блок. Ну что, ты готов, мой мальчик?
Я хотел вздохнуть, но сдержался. Отец заложил дом ради этой машины и не важно, что сейчас случится — это миг его триумфа, и он останется таковым, пока хоть кто-то в него верит. Я улыбнулся, мы соединили бокалы и выпили, а затем он опустил рубильник.
***
Любовь. Сильна любовь матери к детям — ведь она любит часть себя. Сильна любовь мужчины и женщины — ведь они нашли друг друга в великом океане человечества. Но ничто не сравнится с любовью к самому себе. Это чувство абсолютно, это суть жизни, противовес смерти, мотиватор всех поступков и причина всех несчастий.
Когда машина загудела, я ничего не почувствовал. Отхлебнув еще коньяку, который оказался весьма неплох, я позволил себе приподнять бровь, показывая, что не понимаю, есть ли эффект от изобретения папаши. Он широко улыбнулся и будто бы прислушался, склонив голову набок. И тогда я тоже ощутил это.
Не было больше моего отца. Он перестал быть сумасшедшим эгоистичным самодуром, он больше не был моим родителем, не был тем, от кого ушла мать, все это не имело значения. Теперь он стал мной. Я любил его так же сильно, как самого себя, как всех остальных. Женщина с коляской остановилась напротив ворот гаража, и она тоже была мной, и ее маленькая дочь, сосущая пустышку — я не видел ее, но чувствовал, ведь теперь это был я. И тогда ко мне пришло знание.
***
Мы шли в сторону реки. Я держал отца за руку, и знал, что он счастлив. Он был мной, и все эти люди, спешащие вместе с нами к берегу, мы все были едины, но все еще не до конца. Даже отец не ожидал такого эффекта, я знал это, его чувства теперь были моими, как и чувства других. Мы подошли к берегу и разделись — ничего не значащий ритуал, скорее рефлекс, заученный телом за долгую жизнь. Я вошел в воду и увидел, как соседский парнишка смело шагает вперед. Голова его скрылась под водой, и он исчез из виду. Я повернулся, чтобы улыбнуться отцу — он торжествующе поднял вверх руку, сжатую в кулак, и мы вошли в лоно реки вместе со множеством других людей, которые больше не были мне противны — каждого из них я любил необъятно и бескорыстно, ведь они должны были стать мной. Вода сомкнулась над головой, тело мое стало распадаться, стремясь слиться в единое целое с другими телами, возвращаясь к прежнему виду, к состоянию, которое было утрачено.
***
Пустые города стояли под солнцем. Пустые деревни поливало дождями. Пустые храмы и небоскребы остались брошены — ведь мы покинули их, чтобы войти в воду. Мы плыли вниз, в океан, стекаясь со всех концов мира в одну точку, туда, где мы все будем вместе. Реки и ручьи, озера и моря приняли миллионы человеческих тел. Мы текли и бурлили, оставив жилища. Мы стремились — незримые, неуловимые в потоках и водопадах, и злобный Сутех бился в бессильной ярости, распластавшись на своем троне.
***
И пришел час. Миллиарды стали одним, соединясь в глубинах мирового океана. Амун-Ра вернул себя, мы все вернули себя, став сильнее в миллионы раз. И вышел Он из воды, и все вспомнил. И прошел Ра двести больших шагов, от которых дрожали континенты, и предстал перед Сутехом, что был туманом, невидимым, неподвластным пониманию одного, но очевидным для разума множества. И взмолился Сутех, ибо стал он жалким жуком перед Нами, множеством миллиардов. Но скользкие щупальца его беспокойно сновали под великой пирамидой, затерянной в джунглях. Они двигали рычаги подлой машины, и Амун-Ра не знал о ней, как не знал тысячи лет назад. Но Отец крикнул:
— Грязный Сет, теперь у тебя ничего не выйдет! Теперь Мы умнее! Нас много! Мы знаем, что ты сделал!
И схватил Амун-Ра Сутеха, и зубы чудовища впились в огромную ладонь. Но Нас были миллиарды, а Сутех был один. Амун-Ра поднял его над пирамидой, разорвались щупальца падшего бога и соскользнули с рычагов укрытой под землей машины. Мы сжали руку, и существо из ненависти и тумана разлетелось грязной слизью, и не стало больше Сета-Разделителя.
И сел на землю Амун-Ра, и все звери и птицы склонились перед ним. И поднял он руку, и звезды ответили ему, приветствуя возвращение брата. И признали они его Величайшим, ибо не было более в галактике существа, равного Нам. И тогда Он заговорил, и услышали его во всех уголках вселенной. И были его слова:
— Нет более Амун-Ра. Имя Наше теперь — Человечество.