Пригибаясь, пробрался к Бычку. Тот наблюдал за пулеметчиками. Наблюдаем мы парами. Четверо караулят – по двое в каждой угловой комнате. Пятеро отдыхают. Закурили. – Мурза умер, – говорю. – Сам виноват. – Бычок глубоко затянулся. – Не хуй было разгуливать, как на параде. Мурзу у нас никто не любил. Был он жадным и тупым, даже землякитатары с ним не общались. Даже имени его никто из нас не знал. Мурза и Мурза. Фамилия у него Мурзаев была, кажется. – А все равно боец не помешал бы. – Базара нет, – согласился Бычок. – Не помешал бы. Только не Мурза. Как там Малой? – Отрубился. – Малого жалко. Малого действительно жалко. Хороший боец и парень неплохой. Хреново ему теперь слепому будет. – Ладно, – сказал я, – иди похавай. Я посижу. Бычок, пригнувшись, ушел, а я остался с Васей-Алтайцем. Раньше я наполовину всерьез думал, что Вася-Алтаец не умеет говорить по-русски. Теперь я почти уверен, что он вообще говорить не умеет. За те две недели, которые я его знаю, ни разу от него не слышал ни одного слова. Вот и сейчас молчит. Я тоже молчу. Чехи тоже молчат. Всеобщее такое молчание. Бурое безмолвие. День второй Ночью застрелился Малой. Снес себе полчерепа. Я как раз сидел на посту – наблюдал за зданием. Услышал очередь внутри блокпоста, кинулся в ту комнатку, где лежали трупы и Малой. Увидел, как мозги Малого сползают по стене. Теперь в той комнатке одни только трупы. Чехи молчат. Даже на эту очередь не откликнулись. Может, их там и нет уже вовсе, только сходить проверить желающих не нашлось. Часа через три стало ясно – чехи на боевом посту. Обкуренные, наверное. Начали хлестать из пулеметов как угорелые. Каждый по коробке извел, не меньше. У них-то с патронами проблем нет, судя по всему. У нас тоже. Только у нас и пулеметов нет. Автоматов – помойка, хоть весь обвешайся. А потяжелее – только эсвэдэшка, из которой никто грамотно стрелять не умеет. Так и сидим. Я снял разгрузку, броник, подложил под голову и лег. Рядом прилег Кузя, свинтил крышку с фляги, глотнул водки сам, протянул мне. Я тоже глотнул пару раз, вернул фляжку обратно. – Жопа, – сказал Кузя, завинчивая крышку и мечтательно глядя кудато в угол. – Точно, – согласился я. Кузя, завинтив фляжку, тут же опять открыл ее и глотнул еще раз. Опять протянул мне. Так мы с ним допили всю водку во фляжке. – Я где-то читал, – сказал Кузя, – что каждая война – это типа репетиция глобальной войны добра и зла. Ну там бог и дьявол бьются между собой. Вот, например, Великая Отечественная – это дьявол был за немцев, а бог – за нас. – А сейчас? – спросил я. – За кого бог? За нас или за нохчей? – А сейчас, по-моему, вообще бог ни при чем. Это вообще два чертенка обкуренных на бабки шпилятся. – И кто выигрывает? – я расхохотался. – А никто. Они мухлюют оба не по-детски. И, по ходу, никто и не выиграет. Набьют друг другу морды и все. Жара стоит прямо-таки угнетающая. К вечеру мы выпили почти всю воду, которая у нас еще оставалась. Из комнаты, где лежат трупы, ощутимо потянуло мертвечиной. Прорвало Васю-Алтайца – с час он матерился по-русски и по-нерусски. Потом опять замолчал. День третий Не сплю третьи сутки. Под утро прикемарил было – чехи открыли бешеную пальбу. Я очумело подкинулся, не сразу понял, что палят чехи не по нам, там явно шел бой. А кто там может с чехами драться? Только наши. Я рванул в угловую комнатку, выходящую окнами на то злополучное здание, где засели чехи. Решили поддержать наших, хотя бы морально – влупили со всего имеющегося в наличии оружия по окнам, где раньше сидели пулеметчики. Я высадил два рожка, захлопал по карманам разгрузки – а патронов-то больше нет. Пришлось бежать в мертвецкую – там у нас лежали еще и лишние автоматы, и эсвэдэшка, и разгрузники, снятые с трупов. Дышать там было возможно только ртом. Пока бегал за патронами, бой закончился. Из-за здания выскочила бээмпэшка и газанула к нам. Я еще успел подумать, чем будем отбиваться, если это чеховская коробочка, но БМП, подлетев, развернулась боком, из люка выглянул чумазый боец и заорал: «Кто такие, блядь?!» Как оказалось, это были мотострелки-федералы, которые ехали на выручку своему блокпосту, а нарвались на нас. Точнее, не на нас, а на нохчей, которые нас блокировали. Повезло нам, короче говоря. День пятый Лечу из Ханкалы в Моздок. Оттуда, говорят, домой. На борту кроме техники, пяти десятков вэвэшников и федералов еще тридцать мертвых ребят. Скоро мы полетим домой. Все вместе.
