Когда-то у меня было детство. И там, в детстве, я был очень богатым ребёнком. Потому что располагал полным комплектом бабушек, да ещё геройским дедом, который один стоил двоих. К тому же дядьёв и тёток было столько, что не перечесть. Да я и считать-то в ту пору не шибко умел.
Однако то, что обильная родня - моё богатство, понял рано. От каждого из родственников мне что-то осталось. Вот дед, Пётр Филиппович. Деда Петя. По-другому его никто не называл. Он был в доску свой, этот дед. Он мне дал столько любви, что в ней можно было искупаться, как в озере.
Откуда в его крестьянской душе столько добра? Бог весть… Ему ведь хватило лиха на веку. Дед отломал самую страшную войну. До Победы провоевал в кавалерии, водил эскадроны по вражьим тылам. Был он гвардии старшиной - высший чин для солдата. И до самой болезни, скосившей его под старость, сухой, чубатый, плечистый дед мой так молодцевато сидел в седле, что вслед ему оборачивались даже молоденькие замужние соседки.
Для меня деда Петя был проверенным корешем. Летом брал с собой на пастбище. Зимой прикрывал во многих проделках. Надёжно подшивал валенки, протёршиеся от долгой уличной беготни. Пока колдовал с шилом и дратвой, приказывал бабушке накормить озябшего внука. И чтобы я тут не трепыхался! А чего я буду трепыхаться…
До сих пор помню уютный треск их русской печки, запах чабреца и мяты, вкус бабушкиных блинов.
Второй своей бабушке я давал жару. Зимой, ещё детсадовцем, влезал в отцовские унты (они доходили как раз до пояса) и по кухне кочергой гонял шайбу, изображая из себя хоккейного вратаря. Попутно сшибал всё, что попадалось по дороге - табуретки, вёдра, что там ещё стояло в деревенском доме.
Но это бы ещё ладно. Летом бывало хуже. Летом из-за жары отворяли окна в доме. И внук, то бишь я, чтобы не спать днём, удирал в окно.
Пухленькая бабушка Прасковья в ужасе всплёскивала руками, будто клуша крыльями, выбегала за мной на улицу и, задыхаясь, гонялась за беглецом по пыльной дороге.
Но и это бы ещё ладно. Как-то я тайком взобрался на крышу нашего пятистенника. Шестилетний шкет решил, что скоро в армию, и непременно в десант. Надо было подготовиться. Вот и полез, прихватив с собой проверенный пластмассовый автомат и мамин складной зонт.
Высоты там было метров на пять. Покалечиться мог запросто. Треснулся я и правда крепко. Но со мной-то ничего не случилось, а вот бабушка Паша перепугалась, да у зонта все спицы выкрутило в обратную сторону, отчего купол стал похож на бутон огромного цветка.
Зонт я потом починил. Очень просто - приоткрыл калитку в ограде, выставил зонт спицами вперёд и с разбегу влетел в проём. Что интересно, и материал не лопнул, и спицы выдержали. Только некоторые так и остались кривыми. В общем, с зонтом всё разрешилось. А бабушка успокоилась как-то сама. И никому не рассказала про тот случай. Даже моему заклятому другу дяде Саше.
Он любил смаковать наши проказы. Хотя человеком был простым и беззлобным. Всю жизнь проработавший совхозным водителем, не терпел ни пиджаков, ни галстуков. На свадьбу сына ему, однако, пришлось надеть и то, и другое. Сконфуженный дядя Саша даже жаловался: «Нарядился, вишь, как американский корреспондент…»
Ещё большим баламутом, чем дядя Саша, надо считать деда Артёма. Вообще-то никакой он не дед, а такой же дядька. Но за густые седины, буйную бороду и общий вид - этакий Дед Мороз в изгнании - его и звали дедом. С четырнадцати лет ушедший работать в колхоз, деревенский мачо, атлет и бузотёр, он научил меня косить сено, вершить копны, отличать съедобные грибы от ядовитых. Теперь нипочём не перепутаю ложную волнушку с истинной.
Но даже и дед Артём - школьник перед крёстным, дядей Васей. Вот кого до сих пор уважает наше большое село. За умелые руки, но пуще за буйство и удаль. В парнях он был грозой местной шпаны. Один выходил на целую кодлу. Ещё он был лучшим боксёром в профтехучилище.
У него я обучился джебу, выхлёстывающему соперника из сознания. У него же скопировал манеру безопасной бинтовки кисти для тренировок. А где напастись эластичных бинтов сельскому пацану? Крёстный подсказал, и на бинтовку распарывались старые полотенца.
На своём сварочном аппарате он ладил мне стойки для жима лёжа, блины для штанги, перекладину для турника. И, может, сам того не зная, приучил не бояться никой работы. Да я тем и богат, что у каждого из стариков что-то перенял.
Только сказать об этом не получится. Бабушки Паши не стало, когда учился в первом классе, деда Пети - когда пошёл в четвёртый. На втором курсе университета получил весточку из дому - умер дед Артём. Нынче летом похоронили дядю Сашу. А крёстный вдруг стал стареньким. Но он как будто молодеет, когда мы с домочадцами приходим к ним в гости. Да и позавчера, когда поздравлял с Днём пожилых людей, крёстный воспротивился: какой, мол, я тебе старик. И правда, какой? Ему и семидесяти ещё нет. Живи долго, дядя Вася…