БАЛЛАДА О СВИНЬЯХ
«Две свиньи, прорвавшись на взлётную полосу, стали причиной гибели военного самолета».
Сообщение по радио.
Как жаль, что им цветов не принесут.
Простые свиньи, всё-таки.... Но вот,
На взлётную прорвавшись полосу,
Угробили военный самолёт!
Последней мыслью было этих двух
(назвать их «свиньями» не в силах я, друзья):
«Зато не фарш!» – и испустили дух,
С улыбочкой в историю скользя.
…Красивый ангел гладил их рукой,
Оркестр небесный громко грянул туш,
Когда они летели в мир иной,
Подрагивая
Хвостиками
Душ...
Идиот
И в насквозь продрогшем мире,
Где всё время льёт и льёт,
Врёт, что дважды два – четыре,
Мне какой-то идиот.
Не летают в небе птицы.
Не летает самолёт.
Хлябь небесная струится
И по крышам дробью бьёт.
Что рубаху рвать у шеи? –
Идиот – ни дать, ни взять.
Скажут все, кто похитрее:
Дважды два, конечно, пять.
Что орать? Промок до нитки.
Горло изодрал до дыр.
Нет бы юркнуть, как улитки,
В липкий мир своих квартир.
(Пережили динозавров,
Да и нас переживут.
Только усиками плавно
На прощание качнут).
Из окна, открыв пошире,
На него смотрю, как зверь:
Если дважды два – четыре,
Как мне с этим жить теперь?..
Наваждение
«... я забыла твой голос»
(строчка из письма)
Ты забудешь мой голос, но –
Свет от лампы качнётся вдруг.
Я ломиться в твоё окно
Буду лапами белых вьюг.
Старой болью – колючий снег,
Шапку об пол – в метельный пляс!..
Ты на вымороженном окне
Различишь мой неясный анфас.
Будешь долго смотреть, потеплей
Завернувшись в пушистый плед,
Как залижет мороз на стекле
Моего дыхания след.
* * *
Слепые от рожденья – видят сны.
Удивлены?.. И я вот озадачен.
Колбасит мысль, как загнанную клячу,
Впряжённую в распутицу весны.
Слепые!
От рожденья!
Видят сны?..
Вершина эволюции – наш мозг.
Мутаций разных странные итоги.
А, может, сновиденья – телемост?
Так с нами разговаривают боги?
А, впрочем, может, он расскажет мне?
Я у слепого попросил ответа:
«Скажите, как вы видите во сне?
И ваши сны, они какого цвета?».
Лицо, как маска. В нём эмоций нет.
И мимика отсутствует вчистую.
Спокойно так: «А что такое цвет?
И как я вам об этом растолкую?».
Глядел я уходящему вослед...
Он гордо шёл, свой лик подняв повыше.
Там – бог слепых. Он, верно, тоже слеп,
Но всё про всех всегда, конечно, слышит.
Глотал я горько-кислую слюну,
Чтоб рот закрыть нелепейшей обиде:
Когда и где, и как я не усну,
Мне дивных снов слепых, увы, не видеть.
* * *
Полумрак-полусвет, полустрасть суетливых объятий.
И на тумбочке склянка мерцала, пустая на треть.
Два больных человека, закрывшись в больничной палате,
Торопливо сплетаясь, пытались друг друга согреть.
Несмотря на диагноз, забыли в ту ночь ненароком
Про суровый режим. И не мне быть над ними судьёй,
Если мир из больничных, засиженных мухами окон
Так беспечно, безмерно, безумно – без них – молодой!
И потом никогда не жалели нечаянной ночи,
Что украли они у пропахших лекарствами стен,
У старушки-сиделки, что вечно ворчит и хлопочет,
У всего, что зовётся коротеньким именем «плен».
И не надо, друзья, мне сейчас говорить о морали, –
Я поставил бы памятник этим отважным больным...
В ту весеннюю ночь две судьбы так беспечно летали,
Что завидовал им всемогущий «Постельный режим».
Спектакль в колонии
Меж казёнными платьями, серой массой стеснённые,
Мельтешат надзиратели, прикрываясь погонами.
Как семян у подсолнушка – в зале некуда сунуться.
В роли сказочной Золушки молодая преступница.
Позабыв в одночасье вертухаев с темницею,
Вся сияя от счастья, шла к влюблённому принцу.
Всё на свете кончается, и спектакль окончился.
Как в барак возвращаться ей с этой сцены не хочется.
…Там потом, как лабазники, развесёлая братия! –
К ней под платье залазили, хохоча, надзиратели.
Всё хихикала приторно, не пытаясь отбиться…
Эту ночь не простит она.
Непришедшему.
Принцу.