Найти тему
Пишем книгу

Глава 2

Утро было сломано открывшимися глазами, шумом и гудками машин за окнгом, стрекотанием газонокосилок выщипывавших пожухлую декабрьскую траву и дробным топотом детских ног в квартире этажем выше. Мирно переругивались родители, гремела посуда на кухне, призывно свистел чайник. Колин, завтракать! Мамин голос, чудесным меццо-сопрано, которому могли позавидовать иные оперные певцы, разом перекрыл шум улицы и пение чайника. Рывком Отбросив одеяло он шлепнул босыми ногами по половицам пола. Солнце лезло в окно навязчивой мухой, а странная музыка звучало в голове. Схватив свой старый гибсон он попытался подобрать её но за дверью раздались шаги и дверь в комнату распахнулась. Мама уже в форменной одежде (она работала медсестрой в госпитальном центре куинс) стояла в дверях и молнии что метали её глаза могли посоперничать яркостью с утренним солнцем. Колин! Он со вздохом отложил гитару. Прости мам. Опять ночью в клубе играл? Скорее утвердительтно чем вопросительно спросила она. Он промолчал. Устроился бы на нормальную работу. не надоело тебе по забегаловкам бегать? Спорить не было ни сил ни желания. Устроюсь мам. Опять на три дня и тебя выпрут? Мама! Достаточно! Нет,не достаточно отвечала она! Хватит мам! я иду есть! Нет,ты никуда не пойдёшь пока я не разрешу. Мама. Мне уже 21. я сам решу что мне делать. он рывком бросил гитару в чехол. Натянул футболку с принтом виски джек дениелс которую он почему то любил больше других, быстро влез в старые линялые джинсы и разношенные кроссовки. привычным движением бросил гитару за плечо и шагнул к выходу. мама стояла в дверях за потускневшем блеском её глаз пряталась нерешительность. Я ухожу объявил он и рванул к выходу. Мать рефлекторно отстранилась. Он ртутным шариком пороскользнул мимо неё сдернул с вешалки старую куртку и открыл входную дверь. Колин?! Захлопнувшаяся дверь проглотила остаток фразы как утка кусок булки и он выпал в утро.

Прохладный ветер путался в кронах деревьев, выдувая останки позолоченных корон.

Он двинулся привычным маршрутом с 64 авеню до гранд сентрал паркуей, у центра дрессировки собак свернул на пешеходный мост через магистраль на медоу лейк драйв, уже более спокойным шагом миновал бейсбольное Поле и вышел к берегу озера медоу. Сел на траву и задумался. ветер доносил шум поездов из рядом расположеного депо подземки. Подземка... Внезапно сон вернулся, он вспомнил музыку что снилась утром. Образы были по прежнему расплывчатыми но сквозь льющуюся музыку скрипки точно пробивался гул поездов в тоннелях.. Выхватив гибсон из чехла он занес руку над струнами но музыка извернувшись меж пальцами исчезла. Разочарованно вздохнув он отложил гитару. По озеру ветер гнал мелкую рябь и тысячи солнц отражаясь в ней пускали стада солнечных зайчиков по ветру. Багряный лист с бурыми прожилками и четко очерченными венами кружась опустился на воду у его ног и неторопливо отправился в плавание. Он задумчиво смотрел на него. В чем отличие человеческой жизни от этого листа? Ведь он так же вырастает, также живёт, также подвержен бурям и невзгодам и также оторвавшись от своей древесной реальности заканчивает свою жизнь и тонет превращаясь в тлен на дне... Я сеголня фаталист усмехнулся он себе. Тряхнув головой, отгнал эти мысли. Солнце решило добавить немного тепла в свои лучи но вокруг теплее не становилось. Зябли пальцы. Надо позавтракать. Вздохнув он ещё раз посмотрел на озеро словно пытаясь впитать взглядом всю его красоту. Поднялся и зашагал в сторону подземки. Город расстилася перед ним во всей красе поздней осени. Гудели нескончаемые потоки такси, грохотали поезда, завывали сирены. Людская река текла с обоих сторон улицы. Зайдя в кафе он заказал кофе и порцию блинов. Зазвонил телефон. Инстиктивно дернувшись он понял что звонит не у него. Черт бы побрал эти айфоны с их одинаковыми звонками. На экране вспыхнула иконка сообщения. Сэм... Опять зовёт играть в клуб... Наверное придётся идти, деньги не пахнут. А пока можно поиграть на улице. Дожевывая на ходу блин он двинулся в централ сквер.

Ветер мел листьями дорожки, возились малыши, пробегали бегуны спортсмены. он расстелил куртку и сел. Можно начинать. Пробежавшись по струнам, на слух дотянул вечно съезжающую вторую струну и взял аккорд. и почему то заиграл песню элтона Джона im dancing but not for joy. Без паузы ушёл бриджем к эрику клэптону. музыка успокаивала и вносила вкрапления грусти в его состояние. Он закрыл глаза. И музыка полилась медленной водой. красиво, медлительно, бурно, живо... Она играла красками как капля воды на солнце. Она проникала. Он уже не принадлежал себе. он видел переход облицованый старыми мраморными плитами, людей одетых очень по разному и их лица. Которые внезапно начинали отражать все хорошее в людях, которые слышали и чувствовали. Он играл и музыка воздушным змеем реала вокруг него и в нем, он играл и Сладкая истома вылилвалась их под пальцев и начинала жить своей жизнью. Он не знал сколько это длилось он не чувствовал холода, только то чувство что рождалось гдето в солнечном сплетении и вибрациями расходилась по всему телу. Когда он открыл глаза он подумал что наваждение продолжается. Вокруг него собралась внушительная толпа. Многие девушки напоминали воинствующих амазонок в боевой раскраске тушью. Мужчины незаметно смахивали уголки глаз. молодой человек, что это было? Что вы только что играли, спросила старушка в шляпке с вуалью, эта музыка проникла в меня, проникала в самую душу. Что это?! Я не знаю неуверенно ответил он. Как будто я услышал эту музыку во сне... Отчасти так оно и было. сыграйте еще- попросила старушка, и вокруг раздались крики одобрения. Да! Сыграй! сыграй ещё. Он неуверенно притянул гитару ближе. Закрыл глаза и начал играть. Это была другая музыка. но в тоже время и таже самая. Они были разными и похожими словно близнецы мальчик и девочка. Эта музыка местами решительная и сильная, требователеная и напористая то вдруг нежная и грустная смешивала в себе лучшее от всех музыкальных стилей. она проникала... И опять в голове зазвучал шум поездов в тоннелях и вкрались переливы скрипки. Внезапно он почувствовал что плачет. Эти слезы не жгли, они очищали душу и вовсе не хотелось их смахивать или стыдиться. Это были слезы музыки.