Мне бы хотелось поговорить о книгах, которые ты находишь в разные промежутки времени. Мне кажется, книги куда загадочней, чем кажутся. То есть ты живешь такой – весь сам по себе, долгое время не решаешься ничего начать, проходишь определенный этап жизни, все дела. А потом резко выхватываешь какую-нибудь книгу с полки, и раз – а она вроде как ждала тебя именно сейчас. Не всегда, нет, эта книга не является для тебя откровением всей жизни. Она будто тактично выжидает момент, чтобы вовремя тебя захватить.
И вот ты сидишь, читаешь,и не понимаешь, то ли ты слова со страниц слизываешь, то ли это книга слизывает тебя. И текст, поглощенный тобой или поглощающий тебя, он кажется чем-то таким, что ты уже знал, но затерял давным-давно в потаенных уголках себя, а теперь вот он здесь, чтобы тебе об этом чем-то напомнить. Он проносится по тебе бурей знаний, о которых тебе бы и самому пора было поговорить, да только слов в тебе таких еще не существовало. Ты не читаешь книгу – ты смотришь в зеркало. Но если зеркала искажают реальность, то это зеркало являет тебе себя таким, какой ты есть. Вот какие книги бывают. Они могут быть не идеальными, тебе они могут даже не нравиться – слог там не по тебе или сюжет глупый, но эти книги по-прежнему откровение. И это захватывает.
У меня так было, например, с Фицджеральдом и его сборником рассказов «Загадочная история Бенджамина Баттона». Я нашел его, или же все-таки он нашел меня в такое подходящее время, что, казалось, только он и в силах поставить меня на ноги. Эта книга о женщинах, о любви, о мужском достоинстве. Фицджеральд схватил меня за шиворот и отхлестал по щекам так, что я мгновенно вытрезвел, что-то понял для себя. Я обязал себя священным долгом не просто дочитать эту книгу, а скорее внять ее суть целиком и полностью – от основания. Он накричал на меня своими безмолвными, переведенными на чуждый автору язык, строчками. Некоторые строчки являлись пощечинами, некоторые являлись плевками, некоторые проносились громогласным голосом бати, понимающего и прощающего. Я же, в свою очередь, явился перед этим текстом сопляком, который выхватывал по первое число, который дрожал и не мог перестать плакать. Такое вот было.
Так было, например, с Шервудом Андерсоном, который обошелся со мной помягче своим «Уайнсбург, Огайо». Эту книгу, правда, мне и пришлось искать самому. Долго и по большей части безрезультатно. Дело в том, что ее не издают с две тысячи второго, и знать-то Шервуда Андерсона в наши-то дни никто не знает. Мне повезло, что эта книга осталась у какого-то интернет-букиниста, который отозвался на мой умоляющий пост в инстаграме. Я искал эту книгу два года, единожды прочитав отрывок из нее. Он не захватил меня, он, скорее, поправил мне спину, потрепал по плечам и сказал:
– Придет твое время, сынок, я все тебе расскажу.
И уж когда я забрал эту книгу с почты, как набрался смелости ее читать, так все и произошло. Андерсон не был груб, он скорее явился именно в роли Отца, нежели бати. Он все эти долгие месяцы ждал, когда я наиграюсь, ждал, когда из меня годы выбьют дурость, чтобы обнять меня при встрече, затем взять за руку и провести во взрослый мир мужчины. Прогулки с ним я растягивал как мог – читал по одному-два рассказа в неделю-месяц, затем непременно обнимал книгу и возвращал на полку. Эта книга не терпела спешки. Чтобы узнать ее, нужно было собирать ее суть по крупицам. Чудесная вещь.
Так было, например, С Дэвидом Фостером Уоллесом, который вообще меня не жалел. Явился старшим братом, прознавшим про все мои юношеские шалости и так меня избил, что все, что мне оставалось – это лежать в углу, лежать и рыдать, ожидая, когда его праведный гнев прекратится. А бьет Уоллес нехило. Так, как ни одному врагу не пожелаешь. Его удары я терпел с января по апрель. Долгое избиение получилось, конечно, но зато какие уроки из этого удалось вынести – это уже темы множеств отдельных эссе. Беспощадный Уоллес…
Моими дедушками выступили Брэдбери и Кизи – они заложили фундамент. Выстроили дорожку, по которой можно уверенно шагать вперед – по дороге литературы. Время от времени приезжавшим погостить дядей стал Буковски – чем только этот старик не делился. Он тешился над моим скудоумием и бестолковостью, часто приговаривая:
– Я и сам недалеко от тебя ушел, – и смеялся, покуривая и иногда закашливаясь.
Заговорившимся товарищем оказался Мураками. Таким товарищем, который вроде и верный, и вещи рассказывает удивительные, но… но много повторяется, и ты слушаешь его из уважения, при этом твердо осознавая, что его не предашь. Нет. Ни за что.
А Экзюпери… Экзюпери являлся прекрасным сном, в котором все мы дети. В котором верится. В котором и луна больше, и солнце ласкает, и расстояния между домами длиною в тысячи километров, и дворы не дворы вовсе – а микрогалактики. Его отчаянные эссе на тему человечества и веры – они не плач и не истерика ребенка, они – его молчаливый протест всем нам. Такой он, Экзюпери – сон, в котором мы все остаемся людьми, не смотря ни на что.
С книгами неважно, насколько часто и много ты читаешь, с ними куда важнее то, в какой промежуток времени ты их прочтешь. Литература – это огромный сгусток энергии, невидимо бродящий по нашей планете и сильно осязаемый. Это энергия, которая способна заговорить в тебе, внутри тебя, не издав ни единого звука. Ни писка. Ни намека на шуршание.