ВВЕДЕНИЕ
«Демократия, основанная на процедуре выборов, тяжело больна». Этими строками открывается предисловие к книге «Против Выборов» бельгийского писателя, историка культуры и археолога Давида Ван Рейбрука. Уже само название книги максимально провокационное – не каждый сегодня может покусится на святая святых современного буржуазно-демократического порядка – выборы. Тем более, что автор не имеет образования ни в одной из основных областей социальных наук – экономики, социологии или политологии.
Однако книга тем и интересна: она написана простым языком и рассчитана на максимально широкую аудиторию. Сам автор периодически делает реверансы в пользу своих преподавателей, давших ему, судя по тексту, достойное образование. Он периодически окунается в омут воспоминаний своей студенческой молодости, где «третья волна демократизации» с её кусочками Берлинской стены соседствует с увлекательнейшими лекциями различных профессоров о греческих полисах и их устройстве.
Книга была написана автором ещё в далёком 2013 году, но переведена на русский язык и издана только 2 года назад в весьма немассовом для широкой публики издательстве «Ад Маргинем Пресс», небольшим тиражом. В нём так же выходили такие книги, как «Прекариат: новый опасный класс» Гая Стендинга или, вышедшая совсем недавно книга Дэвида Гребера «Бредовая работа: трактат о распространении бессмысленного труда». Как не странно, несмотря на то что все эти книги выпущены издательством, специализирующимся скорее на искусстве, именно эти 3 книги в общей сложности дополняют друг друга, критически раскрывая различные стороны современности: социальную, экономическую и политическую. Книга Давида Ван Рейбрука – как раз о последней.
Уже из оглавления можно понять, что автор предстаёт в виде своего рода доктора. Его пациент – электоральная демократия в её нынешнем виде. Она больна и ей срочно требуется лечение. Давид Ван Рейбрук строит свою книгу как историю болезни, в виде карточки пациента. Она состоит из 4-х основных глав: в первой главе описываются симптомы, во второй – ставятся диагнозы. В третьей главе автор рассматривает патогенез – развитие болезни. В последней главе он предлагает лекарства для её лечения. Главы растут в алгебраической прогрессии, по ходу углубления автора в тему вопроса.
СИМПТОМЫ
Первую главу автор начинает с неутешительных симптомов: «С демократией происходит нечто странное: все к ней стремятся, но никто в неё не верит». Приводя статистические данные, можно увидеть, что по всему миру растут симпатии к сильным лидерам, в то время как поддержка таких традиционных демократических институтов, как партии и парламенты – падает. Даже в странах новой, «четвертой волны демократизации», после «арабской весны», «многим открывается, как пишет автор, новая, доселе неизвестная, теневая сторона выборов». Не лучше ситуация и в Европе: только треть европейцев на данный момент поддерживает проект Европейского Союза, а парламенты и правительства собственных стран и того меньше – только четверть. Недоверие растёт и к другим традиционным государственным структурам: здравоохранению, почте, СМИ и даже железным дорогам.
Впрочем, это недоверие взаимно. Давид Ван Рейбрук приводит в пример исследование одного политика из соседней Голландии. Опрос нидерландских элит показал, что 90% из них считают себя людьми свободолюбивыми, открытыми и с новаторскими идеями, в то время как свой народ, - людьми консервативными, традиционными и националистически настроенными. По мнению автора, в других странах Европы и даже мира, ситуация вряд ли сильно отличается, и с этим трудно поспорить.
Развивая мысль, автор сравнивает нынешнюю ситуацию с шестидесятыми: пол века назад люди были более доверчивы политикам, были более равнодушны к политике в целом, но активно участвовали в выборах и партийном строительстве. Сегодня же ситуация изменилась строго наоборот: люди воодушевляются, вместе с тем, растёт недоверие к выборам и политике в целом. Всё это очень похоже на размышления Иммануила Валлерстайна о современной капиталистической миросистеме из его «Введения в миросистемный анализ», о котором мы подробно рассказывали на своём канале ранее.
«Любое политическое устройство должно найти равновесие между двумя фундаментальными критериями: эффективность и легитимностью». Эффективность – это как быстро власть находит самые удачные решения тех или иных проблем. Легитимность, как её понимает автор – измеряется в том, «насколько сами жители включены в принятие этих решений». И вот тут начинается самое интересно. Ведь под легитимностью обычно подразумевается уровень поддержки власти, который как правило и измеряется электоральной поддержкой на выборах. Но автор вносит принципиально новую мысль: легитимность, — это то, насколько самые обычные люди вовлечены в процесс принятия политических решений. Как минимум он не ограничивается участием людей в выборах и голосовании за ту или иную партию.
Тут, казалось бы, как говорил ещё Черчилль: «демократия, конечно, самых плохой способ правления, но остальные – ещё хуже». Но только демократия ищет баланс между эффективностью и легитимностью. Однако современный мир сегодня переживает и кризис легитимности, и кризис эффективности, который не переживало никогда до этого.
Кризис легитимности проявляется в трёх факторах. Во-первых, это то, что автор именует «электоральным абсентеизмом», - проще говоря, всё меньше людей ходит на выборы. Если в первые послевоенные годы на выборы, где бы они не проходили, явка была более 90%, то сегодня в любой стране мира явка находится на самом минимальном уровне с послевоенных времён. «Если граждане отказываются от участия в важнейшей процедуре – голосовании, можно ли тогда говорить о том, что парламент представляет народ? Или лучше стоит на 4 ближайших года оставить в парламенте пустыми столько кресел, сколько не пришло избирателей на выборы?», - иронично задаётся вопросом автор.
Во-вторых, это текучка избирателей. Раньше избиратели голосовали более «стабильно», как правило, за одну из крупнейших партий или их представителей, в зависимости от их ценностей и установок, которые закладывались ещё в семье и других традиционных институтах. Сегодня же властвует «парящий в небе» избиратель. Избиратели всё реже хранят верность одной и той же партии. Политологи именуют это «электоральной волатильностью».
Ну и, в-третьих, всё меньше людей являются членами или сохраняют членство в политических партиях. Например, в современной Европе менее 5% граждан являются членами какой-либо партии (не говоря уже об активистах). В России и того меньше – около 2% граждан состоят в тех или иных партиях, в основном, формально. За последние 40 лет партии растеряли от четверти до половины своих членов. Люди больше не видят сути и смысла членства в партиях, от которых мало что зависит.
Кризис эффективности так же стоит на «трёх китах». Во-первых, это длительные переговоры. Если раньше крупные партии как правило одерживали бескомпромиссные победы с весомым перевесом и быстро формировали кабинет правительства, то сегодня количество партий увеличивается. Появляется всё больше новых радикальных на левом и правом фланге, а также популистских партий, которые, не только набирают сами по себе небольшие доли голосов, но и отбирают их у старых крупных партий. После выборов начинаются затяжные переговоры о коалиции, которые длятся не только неделями, но даже месяцами без каких-либо результатов. «Недоверие между участниками коалиции настолько сильно и настолько велик страх перед возможным будущим наказанием со стороны избирателей, что политический курс теперь приходится прописывать до мельчайших деталей», - пишет автор.
Во-вторых, это проблема давления на партии снизу и сверху. Если раньше электоральные потери от неудачного участия в коалиционном правительстве измерялись несколькими процентами, то сегодня это количество измеряется уже десятками процентов, тем самым на кону стоит выживаемость партии как таковая. Никто не хочет уступать в своих требованиях при формировании коалиций.
Третья проблема – это замедление государственного управления. Ещё пол века назад крупные структурные проекты, которые способствовали индустриализации, развитию логистики и в целом делали жизнь людей комфортнее, сегодня становятся для политиков «ночным кошмаром». Риск совершить ошибку слишком велик и такие проекты сегодня реализуются гораздо дольше, чем это было ранее, сопровождаясь коррупционными, экологическими скандалами или становясь площадкой для пиара тех или иных политиков.
Политика из «искусства возможного» становится, по выражению автора, «искусством микроскопических целей». Это вызвано ещё и тем, что классическое понятие суверенитета, особенно в Европе, сегодня стало «очень относительным». Всё больше вопросов отданы на откуп решения «надевропейской» бюрократии. А тем временем политики заняты зарабатыванием очков под ближайшие выборы. В этом им помогают коммерческие СМИ, высасывающие из пальца любой маломальский скандал для подогревания интереса и предотвращения падения тиражей. Политика, СМИ и бизнес составляют неразрывный «бермудский треугольник». Рынок решает всё. «Сами журналисты признаются, что происшествия пользуются у СМИ большим спросом, нежели хорошие дебаты, которые, правда, тоже случаются».
Подытоживая, автор приходит к выводу, что «демократия поизносилась». Все вышеперечисленные симптомы: «неявка на выборы, размытость избирательных предпочтений, сокращение численности партий, административное бессилие, политический паралич, боязнь оттолкнуть электорат, недобор рекрутов, компульсивный поиск одобрения, хроническая предвыборная лихорадка, изнуряющий медийный стресс, подозрительность, безразличие и прочие недомогания, – то перед нами возникают очертания синдрома демократической усталости, – болезни еще не описанной, но тем не менее явно присущей многочисленным западным демократиям».
ДИАГНОЗЫ
Итак, автор переходит ко второй главе, где рассматривает диагнозы. Всего диагнозов у автора четыре:
- виноваты политики (диагноз популистов)
- виновата демократия (диагноз технократов)
- виновата представительная демократия (диагноз сторонников прямой демократии)
- виновата электоральная (выборная) демократия (новый диагноз, который ставит автор)
В первом случае диагноз ставят как правило популисты. Такой диагноз очень прост и понятен широким массам: во всём виновата политики, прежде всего, старых партий, старой закалки. Они всех предали, следовательно, требуется «переливание крови». Такой подход, как не сложно догадаться, используют, прежде всего, право-популистские силы, рассматривающие государство с позиции биологического организма. Переливания свежей крови в виде новых политиков-популистов, якобы, должно изменить ситуацию, но на деле всё оказывается наоборот: популисты, которые базируются исключительно на своих корыстных финансовых и карьерных интересах, ничего нового и хорошего как правило не приносят. В таком подходе больше мистики, чем политики: популисты, как правило, объявляют себя «пророками», которые «чувствуют» народ и сливаются с ним. При этом, как правило, они не обладают какой-либо чёткой программой и тем более идеологией. Только личная выгода, не более.
Тут интересны размышления автора в рамках данного диагноза по поводу т.н. «дипломной демократии». Когда я учился на политолога, с первого курса нам рассказывали, что политика, говоря словами Макса Вебера, — это призвание и профессия. Автор оспаривает этот тезис. «Опасения вызывает тенденция относиться к должности члена парламента как к интересной карьере, как к полноценному роду деятельности, а не как к временной службе на пользу общества в течение нескольких лет. Случается даже, что это «ремесло» передается от отца к сыну», - пишет автор. Всё больше в политике можно видеть людей с высшим образованием и карьерными амбициями, даже «электоральные династии», вместо профессионалов в своей области (не обязательно политической) или «лучших представителей общества» из разных классов, как это было еще пол века назад. Для автора депутатство – это не профессиональная карьера, а лишь временная работа, бремя служения обществу, участвовать в котором должно как можно большее количество членов этого самого общества. Но сегодня, это далеко не так.
Во втором случае диагноз ставят технократы. По их мнению, во всём виновата сама демократия, в которой современные развитые общества больше не нуждаются. Поскольку больше нет особых идеологических распрей и различий, а левые и правые всё больше становятся центристами и «ходят под ручку», то и решение общественных вопросов через выборы теряет смысл. Необходимо всё отдать на откуп профессионалам-технократам, экспертам в тех или иных вопросах общественной жизни, в обход электоральных процедур. Элиты хотят, чтобы бизнес процветал, а простые граждане предпочитают отдавать власть тем, кто её жаждет и разбирается в политике. Так почему бы и нет? Парламенты в развитых странах становятся всё менее эффективными, а власть всё больше уходит в руки бюрократии наднационального уровня и таким международным организациям, как МВФ и МБРР. Но как только технократы берутся за урезание социалки и начинают сокращать расходы бюджета, тут же падает их популярность: они либо проигрывают выборы, либо, как в Китае, к недовольным применяются совсем другие, но не менее эффективные меры. Власть технократов всегда антидемократична. Это власть узкого меньшинства, которое не может дать гарантий, только своё профессиональное мнение по вопросу.
Оба диагноза автор считает не верными, хотя и полностью их не отвергает. Популисты больше обращаются в сторону легитимности, игнорируя эффективность: не важно, что и как ты делаешь, главное, чтобы тебя поддержали на выборах. Технократы же радуют исключительно за эффективность: не важно, что подумает плебс. Ведь они не эксперты. Иногда нужно «подзатянуть» пояса. А то, что это непонятно населению, а кто его спросит? Оба сценария угрожают демократии как таковой, т.к. не подразумевают не только широкого участия людей в политике, но даже учёта их мнения по различным вопросам.
Третий диагноз возник как результат деятельности движения Occupy Wall Street. Недовольные политикой обеих американских партий, заигравшихся в конгрессе политикой сокращения расходов за счёт бедных и доведших мировую экономику до экономического кризиса, самоорганизуются для попытки решения проблемы демократической усталости. Недовольство представительной демократией привело к образованию внутри движения идеи создания «парламента без парламента», свободного форума без политических партий. Общее собрание регулировалось исключительно несколькими модераторами. Их девизом была «горизонтальность». А основным лозунгом, если переводить на русский, – «вы нас даже не представляете», имея ввиду не только число несогласных, но и представительство их интересов в выборных органах. Движение стало ширится по всему миру: «возмущённые» в Испании, «разгневанные» в Германии. Тогда же появляются «анонимусы» и первые «пиратские партии». Интерес к движению и его распространение по всему миру подогревают публикации WikiLeaks.
«Многие из протестующих уверены в диагнозе: синдром демократической усталости вызван современной представительной демократией с ее деградирующими структурами и ритуалами», - пишет автор. Протестующие не согласны с технократами в том, что демократию нужно отменить. Напротив, они хотели бы её улучшить. Но не новым переливание крови, как это предлагают популисты. А заменой вертикальной выборной системы на горизонтальную.
Парламенты и партии – уже давно стали частью системы, представляющей интересы только правящих слоёв элиты и крупного капитала. Они отжили своё и уже не могут представлять интересы большинства. Такова позиция сторонников прямой демократии. Тут автор видит «новые старые угрозы» и проводит параллели с межвоенным периодом, когда разочарование в демократии привело к двум крупным альтернативам: единению с вождём – в рамках фашизма и коммунистическая альтернатива – напрямую управлять самому. Последнее, конечно, представляло больший интерес для протестующих, но дальше самого процесса горизонтального самоуправления, дело не дошло. Средство превратилось в самоцель. «Оккупай» лишь обозначил проблему, но не предложил способов её решения и всё скатилось в «симуляцию идеологического сопротивления». Говоря словами Славоя Жижека, участники движения «очаровались сами собой» и движение постепенно рассосалось и частично интегрировалось в систему.
Вместе с «антипарламентаристами» тогда появились и «неопарламентаристы»: различные партии и движения, с элементами популизма, пользуясь тактиками «энтризма», сетевыми механизмами и лазейками в электоральном законодательстве, чтобы проникнуть в партии и парламенты и изменить систему изнутри: запретить участвовать в выборах людям с судимостью, убрать пожизненное членство и ограничить число сроков депутатства. Однако и здесь энтузиазм масс и внимание общественности быстро сошло на нет. Ни те, ни другие не смогли изменить ситуацию, поскольку проблема в САМОЙ ИДЕЕ представительства. Все свято верят в инструмент выборов и представительство в парламенте. Но на сколько сама эта идея – правильная?
Ответом на этот вопрос становится четвёртый диагноз, сформулированный самим автором. Виновата электоральная, или, проще говоря, выборная демократия. Не смотря на попытки улучшить выборы за последние годы: запретить депутатам заниматься параллельно бизнесом, декларировать доходы, открывать архивы, проводить выборы разных уровней в один день, - всё это не меняет картину в целом. Даже новые предложения, например, позволить голосовать родителям за детей или голосовать за несколько партий или проводить дополнительные референдумы не помогут ликвидировать синдром демократической усталости, поскольку виновата не сама представительная демократия как таковая, а её самая популярная разновидность – выборная демократия или электорально-представительная.
Как вообще получилось, что выборы стали самым распространённым механизмом демократии? По сути, сегодня и в социальных науках, и на уровне обывателей, слова «выборы» и «демократия» стали синонимами. Даже во «Всеобщей Декларации Прав Человека», принятой ООН после войны, заложена вполне жёсткая формулировка, касаемо выборов: «Воля народа должна быть основой для власти правительства; эта воля должна находить себе выражение в периодических и нефальсифицированных выборах, которые должны проводиться при всеобщем и равном избирательном праве путем тайного голосования или же посредством других равнозначных форм, обеспечивающих свободу голосования». Конечно, автор придаёт много значения ВДПЧ, но показатель на лицо, ведь это – универсальный документ. Получается, что составители текста Декларации посчитали сам метод – одним из основных прав!
«В этом и заключается основная причина синдрома демократической усталости: мы все превратились в электоральных фундаменталистов. Мы презираем тех, кого выбираем, но поклоняемся выборам. Электоральный фундаментализм – это несгибаемая вера в то, что демократия немыслима без выборов, что выборы являются необходимым, как говорится, богом данным условием существования демократии. Электоральные фундаменталисты отказываются видеть в выборах способ участия в демократии, считая их самоцелью, священным принципом, к которому неприменимы человеческие мерки».
Эта слепая вера в урны и бюллетени лучше всего проявляется в международных отношениях. Сегодня любое государство может быть признано демократическим (со стороны т.н. «мирового сообщества», под которым, понятно, подразумеваются страны ядра, капиталистического центра, где демократии и возникли) только лишь в силу того, что там проходят выборы. Не важно какие, как часто, с какими нарушениями и результатами. Демократия, по меткому выражению автора, становится своего рода сборной моделью из Икея. А если мебель собрана неправильно или непрочно, то в этом уж виноват потребитель, но никак не далёкий заморский изготовитель.
Получается интересная картина: если в неокрепших государствах выборы часто приводят к печальным последствиям: насилию, преступности, этническим чисткам или коррупции, - всё это оказывается второстепенным перед самим фактом проведения выборов. «Выборы – это таинство новой веры, ритуал, где форма важнее содержания и последствий».
Но почему мы так фокусируемся именно на выборах? Человечество более 3000 лет экспериментирует с демократией, и только последние 200 с небольшим лет, с помощью выборов. Может, дело в привычке? Давид Ван Рейбрук соглашается с этим тезисом, добавляя, что большую часть предыдущих 200 лет истории выборы справлялись со своей задачей: сохранения баланса между легитимностью и эффективностью.
Однако выборы, возникшие четверть тысячелетия назад на американском континенте, сегодня действуют уже совсем в других условиях. «Электоральные фундаменталисты», навязывающие выборы, плохо знают историю демократии. Однако мы не можем обойтись без ретроспективы в этом вопросе: с чего же всё началось. Ведь когда во второй половине 18 века деятели американской и французской революций предлагали выборы как механизм всеобщего волеизъявления, ещё не было партий, идеологий, газет, избирательного права и уж тем более социальных сетей. Сами изобретатели тогда ещё не могли представить, во что это всё превратится в будущем. Тогда их волновало представительство сегодняшнего дня.
Автор выделяет 7 периодов эволюции электоральной демократии:
1. До 1800 г. – отсутствует публичная сфера. Нет граждан, только подданные. Вся власть в руках монарха и аристократии.
2. 1800 – 1870 г.г. – американская и французская революции рождают публичную сферу. Появляются выборы. Избирательно право принадлежит только высшим слоям общества. Дебаты – в газетах.
3. 1870 – 1920 г.г. – возникают и развиваются политические партии. Русская революция и успехи социалистов рождают всеобщее избирательное право. Выборы – арена борьбы партий и классов.
4. 1920 – 1940 г.г. – великая депрессия «выбивает пробки». Выборная демократия оказывается под давлением, появляются альтернативы – корпоративистские и социалистические.
5. 1950 – 1980 г.г. – возврат к электоральной демократии. Власть в руках крупнейших партий, сменяющих друг друга по очереди. Высокая лояльность избирателей своим партиям, результаты предсказуемы. Большая часть СМИ контролируется государством.
6. 1980 – 2000 г.г. – выборная система начинает терять стабильность: разрушаются традиционные институты, растёт влияние коммерческих СМИ. Политика коммерциализируется, падает лояльность к партиям. Выборы становятся шоу в стремлении понравится сиюминутным чаяниям максимально широкого круга избирателей.
7. 2000 – 2020 г.г. – социальные сети и экономический кризис оказывают небывалое давление на выборную демократию. Окончательное разрушение традиционных институтов. Избирательная кампания длится неограниченно с использованием современных технологий. Расцвет популизма, технократии и антипарламентаризма.
Так, в public houses, более известных, как «пабы», а также в газетах, зародился современный гражданин. Этот гражданин по началу был буржуа, совершивший Революцию и принявший на себя миссию говорить от имени народа. И чтобы был слышен голос максимального количества таких как он буржуа, была изобретена формальная процедура – выборы, которые до этого применялись разве что для избрания Папы Римского. Эта процедура была необходима для поиска единогласия среди кардиналов. Сегодня это сложно представить, но выборы не всегда были битвой идей и программ. Местом для свободы слова – от фр. «parle» – становится парламент. И Руссо, и Бёрк соглашаются с тем, что парламент – это «не поле брани, а единый орган нации, в котором чем больше согласия, тем явственнее общая воля». Имеющие право голоса мужчины-буржуа считали себя народом и избирали своих представителей для защиты своих интересов.
Но в последующие 200 лет эта структура меняется. Во-первых, появляются и развиваются партии, которые представляют интересы различных групп людей, по религиозным, идеологическим, классовым интересам. Во-вторых, после Мировой Войны, развития индустрии, роста влияния социалистических партий и революции в России, вводится всеобщее избирательное право. По ходу истории усложняется и структура гражданского общества. Растёт роль и влияние СМИ, которые становятся новой властью и стремительно коммерциализируются. Эти СМИ в погоне за тиражами и охватом аудитории, чтобы выжить в диктуемом неолиберальными правилами мире, становятся основными производителями общественного мнения. Постепенно гражданин превращается в потребителя, а выборы – в лотерею.
Отдельно хочется выделить размышления автора касаемо государственного финансирования партий: «Партии, особенно когда их финансирование в основном обеспечивало правительство (зачастую с целью предотвратить коррупцию), перестали видеть в своем лице посредников между народом и властью и получили доступ к кормушке государственного аппарата. Чтобы оставаться возле нее, им необходимо (и тогда, и сейчас) раз в несколько лет обращаться к избирателю, чтобы подзаправиться легитимностью», - пишет автор. Это достаточно важная мысль: дело в том, что сегодня не только в Европе, но и в России политические партии получают финансирование, прежде всего, из рук государства. Проходя определённый электоральный барьер, каждая партия получает определённые финансовые ресурсы от государства, тем самым, постепенно партийная бюрократия становится всё больше зависима от государственных влияний и всё меньше от партийных взносов и пожертвований. Прежде всего это ударило по массовым, левым партиям, которые почти столетие существовали исключительно за счёт массовых партийных взносов своих членов из наёмных работников. Такие партии сегодня всё более становятся центристскими, и особо не волнуются за потерю своих членов: все потери покроет государство, главное, получить максимум голосов на выборах.
Между государством и гражданином снова пролегла пропасть. Народ снова превращается в массы, а старые политические партии, деидеологизируясь и бюрократизируясь, больше не могут перевести на язык политических тезисов стремления простых людей. С развитием WEB 2.0 и социальных сетей, в частности, изменился и ход избирательных компаний. Основная задача социальных сетей, которые не менее коммерциализированы, чем СМИ, максимальное удержание пользователей. Всё это приводит к круговороту «лайков» и «репостов», а избирательная кампания не прекращается: необходимо всегда быть «в тренде» и «на хайпе», иначе про тебя забудут и тебя ждёт электоральное поражение. Динамика социальных сетей совершенно другая: это не ежеминутное слежение за новостями, как было с радио, прессой или телевидением. Это ежесекундное вовлечение, с призывами поделится, прокомментировать и мобилизовать на дискуссию остальных.
Поддерживая атмосферу всеобщей взвинченности, предвыборная лихорадка становится перманентной. В её основе – боязнь выйти из трендов и потерять хайп, боязнь ухода рекламодателей и гигантская конкуренция. Малейшие конфликты раздуваются до небес, а редакции СМИ молодеют, сокращаются и дешевеют. Сегодня мы имеем рассвет популизма, технократии и антипарламентаризма.
Завершая главу, автор задаётся вопросом: как бы поступили сегодня отцы-основатели электоральной демократии с выборами, видя всю вышеизложенную картину? Да, в своё время выборы работали и справлялись со своей функцией, но сегодня, - не стали ли выборы примитивным, архаичным ритуалом? «Из-за того, что мы свели демократию к представительной демократии, а представительную демократию – к выборам, эта ценная сама по себе система по уши увязла в проблемах. Впервые со времен Американской и Великой французской революций значение следующих выборов важнее, чем уже состоявшихся. Такая трансформация просто ошарашивает. Выборы уже не дают победителю долгосрочного мандата. Весла, которыми мы гребем, становятся всё короче. Демократия так хрупка, как не была ни разу со времен Второй мировой войны. Если мы не будем осторожными, она постепенно выродится в диктатуру выборов», - подводит итог автор.
ПАТОГЕНЕЗ
В далёком 1989 году, в то время как происходило объединение Германии, автор, тогда студент первого курса, погружался в увлекательное путешествие по изучению Древней Греции. И это путешествие разительно отличалось от того, что происходило в Берлине. Его поразило, что, с одной стороны, древнегреческая демократия базировалась на эксклюзивности гражданских прав. Женщины, иностранцы, рабы и несовершеннолетние, за граждан не считались. С другой стороны, граждане участвовали в управлении государствами через 3 органа власти: Народное собрание (Экклесия), Совет пятисот (Буле) и Народный суд (Гелиэя).
3 важнейших аспекта древнегреческой демократии:
- Прямое участие граждан
- Принятие решений огромным количеством человек
- Жеребьёвка как основной метод назначения на должности
Центральным тут является жеребьёвка, у которой выявляется множество преимуществ. Во-первых, это антикоррупционный элемент. Она позволяет нейтрализовать или минимизировать личное влияние. Взятки и подкуп невозможны, если ты выбран волею случая. Во-вторых, люди назначались на должности не более, чем на год и обычно не могли переизбираться. В этом случае ротация происходила максимально часто. Жеребьёвка и ротация обеспечивали максимальное равенство. «Но как избежать дилетантства?», - задаётся вопросом автор. Для его избегания, в редких случаях, когда требовались отдельные специалисты, например, в военной сфере, проводились как раз выборы. Афинская система успешно использовала оба метода для лучшей работоспособности демократии. Причём жеребьёвка использовалась не только в суде, как сейчас используется в суде присяжных, но и в исполнительной и законодательной властях. Таким образом достигалось широкое участие: от 50 до 70% граждан старше 30 лет за свою жизнь успели поработать в Совете Пятисот.
Можно сказать, что в то время не существовало разницы между политиками и обывателями: жребий всех уравнивал. «А одно из условий Свободы – по очереди править и быть управляемым». И этой идее уже почти 3000 лет! Свобода – это баланс между лидерством и командной работой, а не возможностью выбирать или быть избранным. Часто афинскую демократию рассматривают как прямую, но это не так, это особый вид представительной демократии – невыборная демократия или алеаторная (от лат. Aleа – игральная кость).
Во времена Римской Империи, жеребьёвка постепенно сходит на нет и появляется только в средние века, с расцветом торговых городов-государств, прежде всего, в Северной Италии и частично в Испании. Стоит отдать должное автору, он очень подробно, с использованием таблиц, рассказывает о том, как осуществлялись демократические процедуры, прежде всего в Венеции и Флоренции. Так, Венецианская республика, была более аристократическая, дабы избежать конфликта семей, в ней проводилась сложная многоступенчатая система избрания Дожа, своего рода Герцога. Эта система, в которой, опять же, участвовал от силы 1% жителей республики, самые верхи, представлял из себя соединение как жеребьёвки, так и выборов. Интересно, что для жеребьёвки использовались деревянные ballot’ы, шары, которые доставал из урны, своей чистой от скверны рукой, мальчик, первый попавшийся на глаза аристократам. Именно отсюда и пошёл всем знакомый термин – бюллетень для голосования.
Во Флоренции, более торговой и буржуазной республике, система была попроще, но также базировалась на смешении выборов и жеребьёвки. В отличие от Афин, где каждый гражданин мог принять участие, во Флоренции сначала кандидатуры должны были выставить гильдии, затем комиссия из разных городских слоёв голосовала, кто подходит для государственных должностей. И тут вступал в силу жребий – la tratta – «вытягивание». На последнем этапе, уже из вытянувших жребий, оставляли только тех, кто не имел проблем с законом. Таким образом, 75% граждан Флоренции проходили через процедуру выдвижения.
Данные модели – Венецианская и Флорентийская, распространились и на другие города-государства. Прежде всего, на Иберийском полуострове. Интересна в данном контексте цитата Фердинанда 2, которую приводит автор. После присоединения Кастилии к Арагорну, окончания реконкисты и с началом Великих Географических открытий, как мы знаем, началась история современной миросистемы. Именно в Кастилии практиковалась жеребьёвка. «Известно по опыту, что города и области, где применяется жребий, скорее обеспечивают лучшую жизнь, здоровую администрацию и управление, чем режимы, основанные на выборах. Они более единодушны и равноправны, более миролюбивы и не настолько преисполнены себялюбия», писал король Фердинанд.
Выводы автора:
- Жеребьёвка применяется с античных времён как демократический инструмент.
- Жеребьёвка использовалась как правило в небольших городах-государствах (республиках), в которых участвовала ограниченная часть населения – высшие слои граждан.
- Применение жеребьёвки совпадает с расцветом истории этих республик.
- Жеребьёвка способствовала снижению конфликтов, вовлечения граждан и длительной политической стабильности, не смотря на наличие различных, зачастую враждующих группировок.
- Жеребьёвка не была единственным методом, она сочеталась с выборами, для гарантии компетентности.
Итак, мы переходим к эпохе Просвещения. И здесь автор находит упоминания о жеребьёвке: в трудах Монтескье «О духе законов» и Жан Жака Руссо «Об общественном договоре». Так, Монтескье считал, что жребий больше присущ демократии, назначение же по выборам – аристократии. Руссо его дополняет тем, что выборами следует замещать должности, которые требуют дарований, такие, как, например, военные. А по жребию в тех случаях, когда требуется здравый смысл, справедливость и честность, как, например, в судах. Схожие мысли можно найти и в «Энциклопедии» Д’Аламбера: жребий, метод, не подходящий для аристократии. Лучше избрать Сенат.
«Вывод напрашивается сам собой: в двух важнейших книгах XVIII века по политической философии, несмотря на существенные различия между авторами, обнаруживается согласие относительно того, что демократичнее не выборы, а жеребьевка и что сочетание обоих методов благотворно сказывается на обществе. Алеаторная и выборная процедуры могут взаимно дополнять и укреплять друг друга», - подводит итог автор.
Но в то же время начинают происходить странная вещь: жребий, как мы узнаём, никогда в серьёз не рассматривался отцами-основателями нового мира, творцами американской и французской революций. Почему так произошло? Ведь, как мы видели выше, самые прогрессивные философы того времени указывают на жребий как на демократический институт. Может, дело в практических трудностях? Революционная Франция и 13 штатов-основателей новой республики – это не тоже самое, что небольшие города-государства ранних времён. Это, конечно, имело значение. В те времена не было ни статистики (социология только зарождается), не была известна даже точная численность населения, а представления об античных и средневековых демократиях были крайне скупы (история как наука тоже начинает оформляться с эпохи Просвещения). Но главная проблема не в технических трудностях, многие из которых были и в более ранние времена. Проблема в ЖЕЛАНИИ. Революционеры не то, чтобы не могли, но они не хотели вводить жеребьёвку (кроме как в суде присяжных). Она представлялась им нежелательной.
Тут нужно вернуться к Монтескье, который выделял 3 формы правления: монархию, деспотию и республику. Так вот последнюю он именовал, если в ней правил народ, демократией. Если только часть народа – то это была уже аристократия.
Буржуазия, выхватившая власть из рук аристократии и духовенства боролась прежде всего за республиканскую форму правления, но не за демократию. Конечно, она постоянно ссылалась на народ, подчёркивая эгалитарность. Но взгляды оставались вполне элитарными. Новые Североамериканские штаты на заре своего образования именовались «республиками», но не «демократиями». Их отцы основатели, - первые президенты и авторы конституции подчёркивали, что демократия живёт не долго. Она оплот хаоса. Зрелище беспорядка и споров. Живёт не долго и умирает насильственной смертью или совершает самоубийство. Похожая ситуация была и во Франции, где под демократией подразумевались волнения в случае прихода к власти бедноты.
Сам термин «демократия» практически не упоминается основоположниками американской или французской революций. Этот термин явно старались избегать, подразумевая под ним экстремизм и дорвавшихся до власти низов. Большая часть основоположников нового республиканского мира были выходцами из элиты, многие сохраняли связь со старой системой, взрастившей их. Они хотели избавится лишь от привилегий аристократии, но в тоже время подчёркивали темноту народных масс.
Таким образом, выборы стали важнее жеребьёвки, как республика была важнее демократии. Новая буржуазная элита хотела держать поводья в своих руках. «Но в обеих странах тенденция очевидна: республика, которую задумали и собирались осуществить лидеры революции, должна была стать скорее аристократической, чем демократической. И способствовать этому могли выборы», - пишет автор.
Во всех университетах мира учат, что демократия зародилась именно в гуще американской и французской революций, но, как показывают факты, всё было не так однозначно. Второй президент США Джон Адамс, размышляя о правительстве, писал, что Америка – слишком велика, чтобы ей управлять прямо. Следовательно, ею должен управлять кружок самых выдающихся граждан. Один из основателей американской конституции, Джеймс Медисон, писал: «Цель каждой политической конституции состоит или должна была бы состоять в том, чтобы прежде всего получить в качестве лидеров людей, которые обладают высшей мудростью для распознания общего блага общества и наибольшей добродетелью, чтобы стремиться к этому благу. ‹…› Выборный способ назначения руководителей является характерным принципом республиканской системы».
Получается, что если для греков различия между управляемыми и управляющими должны были быть минимальными, то для основателей США, они, напротив, были желательны. И чем выше такие различия, тем больше шансов войти в правящие круги. Управляющие должны качественно отличаться от управляемых. Другой основоположник США, Томас Джеферсон, был убеждён, что существует естественная аристократия, основанная на добродетели и таланте. Именно такая аристократия должна быть вовлечена в правительство.
«Таким образом, нужно уже иметь заслуги, внушать уважение и доверие, быть именитым, нужно уже быть другим, лучше, чем остальные, превосходить их. Возможно, представительная система и была демократической благодаря избирательному праву, но с самого начала она была также аристократической в том, что касалось рекрутирования: каждому можно голосовать, но предварительный отбор уже состоялся в пользу элиты», - пишет автор.
Схожая ситуация произошла и во Франции. Если в «декларации прав человека и гражданина» 1789 года ещё было записано, что «Закон есть выражение общей воли. Все граждане имеют право участвовать лично или через своих представителей в его создании», то в Конституции 1791 года уже четко прописана, что власть осуществляется только через уполномоченных представителей. «В течение трех лет законодательная инициатива перешла от народа к народным представителям, от участия – к представительству». Избирательным же правом, в итоге, оказались наделены только каждый шестой француз.
Сьейес, один из ярких противников аристократических привилегий, писал, что Франция – это не демократия, это республика. Демократией она ни в коем случае быть не должна. А в республике народ может действовать только через своих представителей, ни как иначе. Интересно, и на это указывает автор, что подобная точка зрения сходится и с одним из самых видных противников Французской революции – английским консервативным философом Эдмундом Бёрком, который так же считал, что правители должны отличаться от остальных, но не происхождением, а мудростью и добродетельностью. «Все поприща должны быть открыты для всех людей, но выбор необходим. Невозможно управлять государством по очереди или по случаю. Никакая вербовка по жребию и никакая очередность не могут быть хороши для правительства, которое занимается важными делами». Его дополняет и председатель Конвента Буасси д’Англа: нацией должны править лучшие. Лучшие – это те, у кого лучшее образование, интерес в соблюдении законов. А такой интерес и образование есть только у собственников. Там, где власть принадлежит собственникам – закон и порядок. Где правят низы – там прибывает дикость.
Таким образом, отцы и продолжатели великих революций, покончили с демократией и жеребьёвкой. Выбор был сделан в пользу республики и выборов. Наследственная аристократия оказалась изгнанной, а на её место пришла выборная олигархия. «Пламенный революционер Марат, который яростно критиковал аристократизацию народного восстания, оценивал число французов, которым нельзя было голосовать, в восемнадцать с лишним миллионов. «Чего мы добьемся, – говорил он, – если сначала уничтожаем аристократию знати, чтобы потом заменить ее аристократией богачей?», - писал Марат.
Получается, что не выборная демократия устарела, как казалось автору в начале его размышлений. Она изначально не была задумана как демократический инструмент, а как инструмент скорее неоаристократический, республиканский, олигархический, как будет удобно. Жеребьёвке же была отнесена только десятая роль в судах присяжных. Автор отмечает постепенную эволюцию подмены терминологии: так, понятие «республика» постепенно становится «демократией», а «выборная аристократия», о которой писал Руссо, постепенно превращается в то, что мы сегодня знаем, как «представительная демократия».
Автором этой негативной эволюции, по мнению Давида Ван Рейбрука, является никто иной, как Алексис де Токвиль, автор знаменитой «Демократии в Америке». Он был первым, кто использовал и разрекламировал данный термин. Его книга в 19 веке пользовалась огромным авторитетом. Автор, не смотря на своё происхождение и консервативные взгляды, составил политическое описание Америки, во время своего путешествия, восторгаясь «равенством условий существования людей». Термин «демократия» отныне закрепляется за республиками с выборами.
Но Токвиль видел и обратную сторону выборов: по мере их приближения, он пишет об апатии, лени, и о том, как все дела избранных политиков отходят на второй план перед необходимостью вести кампании, защищаться и отбиваться от нападок, делать всё, чтобы получить переизбрание. Период электорально гонки Токвиль именует «периодом общенационального кризиса»: госуправление парализуется, зачем что-то делать, если твоё дело, в случае поражение, доделывать уже придётся другим? Умы всех членов нации оказываются заняты только одним – выборами, взбудоражены их истерией. Токвиль не видит в этом ничего хорошего. Автор относит это к первой в истории критике электоральной модели демократии, а точнее, республики. А ведь тогда ещё не существовало ни партий, ни СМИ в полном смысле этого слова. Лучше всего Токвиль отзывается в своей работе о суде присяжных, который набирается по жребию. Интересно, как бы отзывался Токвиль об органах исполнительной и законодательной власти, если бы они так же или хотя бы частично формировались по жребию? Скорее всего, более благосклонно.
Интересная финальная часть размышлений автора, где он привод в пример историю собственной страны. В то время, как Токвиль путешествовал по Америке, в 30-х годах 19 века, Бельгия, получившая независимость в 1830 году, начала формировать собственную политическую систему. Здесь так же не обошлось без «аристократизации» переворота. Конституционным процессом занялись самые умеренные либералы, а также выходцы из аристократических сословий. Избирательным правом было наделено менее 1% населения Бельгии – 46 тысяч самых состоятельных мужчин, те, кто платил достаточно «податей». Исключение же было сделано лишь для нескольких протестантских пасторов и университетских профессоров.
Консерваторы оказались довольны тем, что сохранялась монархия, был введён огромный имущественный ценз, а также учреждён Сенат для высшего сословия. Либералы же добились ограничения этой самой монархии Конституцией, введением прямых выборов, свободы печати и объединений, а также формированием суда присяжных по жребию. Не смотря на налоговый ценз, в Бельгии мог голосовать 1 житель из ста, в то время как в соседней Франции – один из 160. Большая часть Конституции была заимствована у соседних Франции и Голландии, однако, система сдержек и противовесов оказалась удачнее. На протяжении всего 19 века, множество стран копировали бельгийскую конституцию как одну из первых и наиболее удачных. Именно конституция Бельгии стала своего рода «Маяком» для конституций других стран.
«Выборно-представительная модель тем самым стала нормой. Токвиль дал ей наименование «демократия», Бельгийская конституция создала образец для международного использования. Борьба за более широкую демократию с 1850 года стала борьбой не против выборов, а борьбой за более широкое избирательное право. Рабочее движение, которое поднималось по всей Европе, даже сделало его одним из своих главных лозунгов. За жеребьевку не ратовали ни в коей мере», - пишет автор. Интересно, что сам инструмент «жеребьёвки» оказался дискредитирован ещё и тем, что длительное время использовался в рекрутском наборе. Изначально запланированный как «нейтральное распределение непопулярных обязанностей», он превратился в инструмент социального неравенства, когда выходцы из аристократии всеми доступными средствами «отмазывали» своих сыновей от службы. В итоге среди населения закрепилось, что выборы – это демократично, а вот жеребьёвка, наоборот, аристократический инструмент. Всё перевернулось с ног на голову.
Каков же исторический итог? Республики стали демократиями, а выборы – самым демократичным инструментом волеизъявления, который оказался закреплён даже в ВДПЧ. Наступил тот самый фукуямовский «конец истории», где парламентская демократия прочно соседствует с рыночной экономикой. Жеребьёвка потерпела поражение перед выборами. А выборы были изначально приняты не как демократический, а как удобный инструмент отбора и приведения к власти непотомственной аристократии. Отныне демократия стала формой правления для людей, вместо формы правления людей. «Синдром демократической усталости, в наши дни проявляющийся повсюду, представляет собой вполне естественное следствие канонизации выборно-представительной системы», - пишет автор. Эффективность и легитимность падает, а вместе с тем появляется новый вопрос: есть ли альтернатива выборной демократии? Возможно ли новое оживление идеи жеребьёвки?
ЛЕЧЕБНЫЕ СРЕДСТВА
Возвращение к идеям жеребьёвки началось в конце 20 века. Тогда, далёком 1988 году, некий Джеймс Фишкин, анализируя предвыборные баталии между Бушем-старшим и Майклом Дукакисом, пришёл к выводу, что за счёт СМИ и спонсорства, спор между кандидатами уже заранее предрешён. Фишкин задался вопросом – насколько это демократично? В американской традиции есть не только состязательная, но и уважительная традиции демократии. В тоже самое время, Джон Ролс и Юрген Хабермас, ведущие послевоенные философы, ратуют все большую вовлечённость граждан в управлении государством.
В своей следующей статье Фишкин предлагает собрать 1500 граждан со всей Америки на 2 недели, чтобы они могли узнать о планах кандидатов в президенты и их обсудить. При этом всё это должно было бы транслировать телевидение. Участники же должны были быть отобраны по жребию и получить материальную компенсацию. Только так можно было бы получить разнообразный состав участников. Политическое равенство было бы обеспечено благодаря случайности выборки.
Так впервые появляется термин делиберативная (или совещательная) демократия, где граждане не только голосуют, но и разговаривают друг с другом и с экспертами. Фишкин не ограничился статьёй, он всерьёз решил реализовать задуманное, правда, с самого начала он столкнулся с серьёзными трудностями. Собрать 1500 человек со все страны на 2 недели, было не только сложной технической и логистической задачей, но и финансовой. Тогда Фишкин ограничил выборку до 600 человек, а время собрания – до выходных дней. Так прошла первая конференция по национальным проблемам. Фишкин получил на реализацию задуманного финансовую поддержку от ряда кампаний и СМИ. Но в тоже самое время он столкнулся и с противодействием: высмеиванием его инициативы со стороны ряда СМИ и ряда политических и партийных бонз.
Но Фишкин не падал духом. По результатам исследования, стало понятно, что подобная форма вполне осуществима. Собравшиеся люди демонстрировали преданность делу, хорошее чувство юмора и в целом атмосферу толерантности. По окончанию процесса обсуждения, многие участники отмечали, что стали весьма компетентнее в тех вопросах, в которых ранее ничего не смыслили. Позже Фишкин организует множество других делиберативных обсуждений, в самых разных странах мира по самым различным вопросам. И везде будет получен тот же результат: люди через обсуждение друг с другом в состоянии вырабатывать практические решения.
В других странах так же шли поиски новых моделей для гражданского участия: «ячейки планирования» в Германии, Технологический совет в Дании, Национальная комиссия общественных обсуждений во Франции. Все они были созданы для обсуждения национальных проблем экологии, инфраструктуры, новых технологий. Плодотворной оказалась такая практика и на более низком уровне – в городах. В Америке, Англии, Бразилии и даже КНР, выбранные по жребию граждане обсуждали вопросы бюджетной политики, инфраструктурные проекты, снижения преступности. Их решения зачастую учитывали власти при принятии решений.
«Идет ли речь о гражданских коллегиях присяжных, малых группах, консенсусных конференциях, делиберативных обсуждениях, ячейках планирования, общественных обсуждениях, ассамблеях граждан, народных парламентах, городских собраниях общественности, организаторы неизменно прилагают все усилия, чтобы услышать голос граждан в период между выборами. За счет алеаторно-представительной демократии выборно-представительная демократия обогатилась», - подводит промежуточный итог автор.
Но самые интересные эксперименты с делиберативной демократией прошли чуть позже, в период с 2004 по 2013 г.г. Всего таких экспериментов было 5: 2 в Канадских провинциях, в Нидерландах, а также в Исландии и в Ирландии. Все они касались достаточно важных вопросов: реформирования избирательной системы или даже конституции. Это вам не разговоры о ветровиках или початках кукурузы.
Тут автор выделяет 2 этапа, как по времени, так и по важности вопросов. С 2004 по 2009 г.г., по вопросам изменения электорального законодательства, эксперименты проходили в Канаде и Нидерландах. Второй, начиная с 2010 года, проходил в Исландии и Ирландии и касался вопросов изменения конституции. В Ирландии – 8 статей, а в Исландии текста в целом. Это было вызвано банкротством Исландии и глубокой рецессией в Ирландии. Кризисы подвергли господствующие модели суровому испытанию. Автор подробно, с использованием таблицы, рассказывает обо всех этих экспериментах. Мы лишь остановимся на основных моментах.
Первым был эксперимент в Британской Колумбии. Были произвольно выбраны 160 граждан, которые должны были выработать предложения по реформе избирательного законодательства. В Канаде избирательное законодательство законсервировано с колониальных времён Британской империи: действует мажоритарная система, где «победитель получает всё». Схожий эксперимент, чуть позже и с чуть меньшей выборкой, был запущен и в Онтарио: там 103 гражданина, избранных широкой выборкой по жребию, так же занимались вопросом реформирования «мажоритарки». Третий эксперимент, посвящённый так же реформе электорального законодательства, прошёл в Нидерландах. Его инициатором стала партия D66. Созыв «Гражданского форума по избирательной системе» стал требованием партии для её участия в коалиции. Крупнейшие партии нуждались в коалиционном правительстве и согласились на требование младшего участника. Коалиция долго не просуществует, про форум благополучно забудут… А зря.
Во всех трёх случаях была проделана колоссальная и интересная работа. Начнем с того, что во всех вариантах, сначала из реестра избирателей составлялась случайная выборка, по почте граждане получали приглашение. Далее проходил процесс самовыдвижения: часть из тех, кто получал приглашение, соглашался на участи. Уже из этих кандидатов по жребию выбиралась финальная команда. Переговоры во всех случаях продолжались до 1 года. Сначала всех участников знакомили с сутью проблемы, с использованием экспертов, делая их более компетентными в том или ином вопросе. Затем проходили совещания с другими и между собой. По итогам они формулировали свои предложения. Интересно, что во всех трёх случаях, они отличались, даже, казалось бы, между относительно близкими Онтарио и Британской Колумбией.
Автор отдельно отмечает, что, читая выводы, можно отметить множество нюансов и мелочей, которые присутствуют в доводах, что ещё раз подтверждает выводы Фишкина о том, что и простые граждане могут разобраться в любом политическом вопросе. Но самая важная и самая печальная сторона этих экспериментов состоит в том, что ни одному из экспериментов так и не удалось повлиять на реальную политику. Во всех случаях, выводы народных собраний выносили на референдум. «…жеребьевка в качестве демократического инструмента была еще слишком необычной, чтобы получить истинную легитимность, – как если бы решение американской коллегии присяжных следовало утвердить на всенародном совещании. Но дело обстояло именно так. Результатом было то, что многомесячную работу нескольких десятков граждан население должно было оценить за несколько секунд», - пишет автор.
По итогу, референдумы в канадских провинциях не набрали необходимого числа голосов поддержки, а в Нидерландах референдум вообще решили не проводить. Тут автор выделяет 6 причин поражения делиберативных проектов в результате референдумов:
- Основная масса граждан не следила за обсуждениями: внимание СМИ было ничтожно мало, а если и было, то часто носило скептический или негативный оттенок.
- Гражданские форумы были временным явлением с ограниченными полномочиями. Их вес был ничтожно мал в сравнении с классическими органами власти электоральных демократий.
- Политические партии не были заинтересованы в изменениях электорального законодательства. Это могло стоить им власти. Они игнорировали или дискредитировали, как и СМИ, деятельность гражданских советов.
- СМИ, особенно в Канаде, были настроены «истерически негативно», выдавая деятельность советов в качестве вмешательства дилетантов в государственные дела и попытки сломать традиционные электоральные механизмы.
- У гражданских форумов всё плохо с ораторами и маркетингом, а средства шли преимущественно на работу, а не на рекламу.
- Референдумы о таких сложных структурных реформах всегда ставят голосующих против в привилегированное положение. Принцип «не знаешь – голосуй против».
Остаётся вопрос: подходят ли вообще референдумы для принятия решений по сложным вопросам? Вот, что пишет автор: «Референдумы и делиберативная демократия родственны тем, что они непосредственно обращаются к мнению простого гражданина. В остальном же они идут вразрез друг с другом: на референдуме всех просят проголосовать по теме, о которой обычно лишь немногие что-то знают, при делиберативной демократии репрезентативную выборку людей просят обсудить тему, о которой они получают всю возможную информацию. На референдуме еще очень часто говорит интуиция, при делиберации говорит просвещенное общественное мнение».
Гражданские ассамблеи обязаны заявить громко и публично о своих выводах. Но они неизбежно получают политические партии и коммерческие СМИ в качестве оппонентов. Откуда же такая неприязнь? Дело всё в том, что «пресса и политики привыкли служить блюстителями общественного мнения и неохотно выпускают из рук эту привилегию», - пишет автор. Они представляют старую систему выборной демократии и не захотят от неё отказываться, иначе они потеряют власть. Другой фактор – партии боятся своих избирателей. Они изначально скептически настроены к тому, что люди могут участвовать и что-то решать в политике без их посредничества.
Коммерческие СМИ же не устраивает медлительность процесса, отсутствие скандалов и конфликтов, отсутствие медийных лиц и ораторов. Разговоры за круглым столом не приносят медийного интереса. А парламентская демократия – это театр, это гораздо интереснее. Интересно, что, когда одну из гражданских ассамблей Фишкина пытались показывать на одном из британских каналов, её сняли с эфира после нескольких выпусков. Не смотря на спонсорскую поддержку, рейтинг канала стал сильно падать из-за трансляции скучных заседаний.
В Исландии и Ирландии всё произошло немного по-другому. Там учли неудачный опыт Канады и Нидерландов. Начнём с Исландии. Там, после жеребьёвки, были проведены выборы, на которых было необходимо отобрать 25 человек. Далее экспертам и политикам поручили составить «рыбу» новой Конституции. Позже, к обсуждению этой «рыбы» пригласили всё население Исландии, которые могли любым способом оставлять свои комментарии. Каждую неделю в сети выкладывали предварительную редакцию конституции, в которую опять же простые граждане вносили изменения и предложения. Всего проект насчитал более 4000 комментариев из народа. Прозрачность была решающим фактором. По итогу, спустя 4 месяца работы, на референдум была представлена новая Конституция, которая была поддержана 2/3 голосов исландцев.
В Ирландии учли опыт Исландцев. Выводы были таковы: больше политиков пригласить к участию, но всех граждан отбирать исключительно по жребию, никакого голосования. В итоге комиссия из 33 политиков и 66 граждан из Республики Ирландии и Северной Ирландии приступила к рассмотрению изменений в Конституцию. В течение года проходили совещания. За счёт того, что смесь политиков и граждан создала лучшую систему сдержек и противовесов, удалось убрать взаимное недоверие между политиками и гражданами. Даже по таким щекотливым вопросам, как однополые браки, права женщин или богохульство, дискуссии проходили вполне толерантно, что было новшеством для общества, веками раздираемом политическими и религиозными конфликтами. Итогом работы совещания стало принятие изменений в Конституцию большинством из 62% проголосовавших на референдуме. В современной истории такое произошло впервые: совещание с отобранными по жребию гражданами привело к изменению конституции.
Автор так подробно останавливается на данных примерах потому, что они представляют из себя уникальные эксперименты современности, о которых вы вряд ли что-то могли прочитать в СМИ. Опасения политиков, подозрения СМИ и неведение основной массы граждан – вот основные препятствия делиберативной демократии. При этом большая роль в проведении экспериментов отведена учёным. Сегодня идёт дискуссия о том, чтобы законодательно закрепить в демократии механизмы жеребьёвки, чтобы она составила часть государственной структуры. Большинство современных мыслителей предлагают формировать путём жеребьёвки хотя бы один из органов власти.
«Авторы каждого из них пришли к выводу, что произвольно составленный парламент может сделать демократию более легитимной и эффективной. Более легитимной – потому что это восстановит идеал равномерного распределения политических возможностей. Более эффективной – потому что эта новая, отобранная по жребию совокупность народных представителей не потерялась бы в перетягивании каната между политическими партиями, предвыборных играх, баталиях средств массовой информации и законотворческих торгах. Она могла бы печься только об общем благе», - пишет автор.
Какие же предложения ещё существуют для реализации делиберативной демократии? Так, в США некоторые авторы предлагали преобразовать Палату представителей в Представительскую палату, куда должны были отбираться по жребию 435 человек. Орган, избранный по жеребьёвке, позволил бы уменьшить коррупцию и снизить лоббизм. Причём граждане должны были избираться из существующих списков присяжных, который для США обширнее, чем список избирателей. При этом сохранялся бы Сенат с избранными через выборы парламентариями. Таким образом представительство осуществлялось бы смешанно, как электорально, так и алеаторно.
Для Великобритании было предложено за последнее время 2 варианта совершенствования органов власти. В одном из них предлагается формировать по жребию Палату Лордов, один из немногих остающихся по сей день аристократических органов власти. Это верхняя палата, которая не имеет права инициировать законы, только ограничивается функцией надзора. Другие авторы, наоборот, предлагают реформировать Палату Общин, т.е. избирать по жребию парламент.
Во Франции один из политологов предложил дополнить Сенат Третьей палатой – органом из добровольцев. Такая палата, члены которой получали бы достойное вознаграждение за свой труд, могла бы заниматься вопросами долгосрочного планирования: экологией, соцсферой, электоральным и конституционным строительством. В Германии было предложено для Европейского Союза создать отобранную по жребию новую Палату для Европейского парламента. Пропорционально отобранные по странам-членам ЕС 200 депутатов по жребию наполняли бы эту палату сроком на 2,5 года. Такая палата должна иметь право не только законодательной инициативы, но и права вето.
Подводя промежуточный итог, можно выделить 5 основных моментов, общих для всех подходов:
1. Речь идет о крупных целых: больших странах, а не только отдельных регионах, городах и карликовых странах.
2. Консенсус относительно срока полномочий (несколько лет) и денежного вознаграждения (высокого).
3. Некомпетентность некоторых избранных по жребию должна быть компенсирована ликбезом со стороны экспертов.
4. Органы власти, избранные по жребию, не отменяют выборные органы, а дополняют их.
5. По жребию должны формироваться органы или части органов законодательной власти.
МОДЕЛЬ АЛЕОТОРНОЙ ДЕМОКРАТИИ
Как может быть реализована сегодня в ряде стран алеаторная демократия? Можно ли её смоделировать? Для этого автор обращается к трудам Террилла Бурисиуса. Более 20 лет работая в качестве депутата, однажды он задумался, насколько все предшествующие предложения, рассмотренные ранее, могут быть объединены и реализованы. Сколько людей простых профессий, например, будут готовы оставить свои отдалённые уголки для того, чтобы переехать на несколько лет в Брюссель? И на сколько они будут это делать успешно? Да, алеаторный орган власти будет более легитимным, но на сколько - эффективным?
Бурисиус возвращается в древние Афины и обнаруживает, что там работала система сдержек и противовесов: все органы власти не просто были сформированы по жребию, но и следили друг за другом. «Совет пятисот» готовил повестку для и готовил законы, но сам – не голосовал. Голосовало по повестке Народное собрание, но закон мог быть отозван Народным судом, который так же не голосовал по законам.
Афинское разделение властей имело 3 важные цели:
1. Относительно хорошее представительство
2. Устойчивость к коррупции и концентрации власти
3. Шансы на участие среди граждан – широкие
Могла бы подобная схема работать сегодня и как бы она выглядела? Бурисиус отвечает на этот вопрос утвердительно и видит реализацию в шести органах, которые составляют вместе его концепцию – идею множественной жеребьёвки.
К этим шести органам Бурисиуса подтолкнули 5 дилемм, с которыми сталкивается любой человек, работающий с альтернативными формами обсуждения:
1. Желательно большая репрезентативность выборки, НО! Работать удобнее в малых группах
2. Желательна быстрая ротация для широкого участия, НО! Эффективнее работать при длительных полномочиях
3. Участие для всех желающих, НО! Желать будут образованные и активные
4. Заставлять людей советоваться друг с другом, НО! Возникает групповое мышление и быстрый консенсус
5. Больше власти органу по жребию, НО! Некоторые будут оказывать сильное давление с непредсказуемыми результатами
Отвечая на вызов пяти дилемм, Бурисиус приходит к выводу, что невозможно достичь идеала, гораздо проще спроектировать модель из нескольких органов, так будет лучше: и представительство выше, и равномерно распределена власть, и все друг за другом следят. Почти как в Древних Афинах. Преимущества будут усиливаться, а недостатки – нивелироваться.
Вместо того, чтобы сосредоточить всю власть в одних руках одного органа, хоть и избранного жеребьёвкой, лучше разбить процесс законодательной работы на несколько этапов, каждым из которого занимается отдельный орган.
Этап первый
На первом этапе формируется повестка дня. Ей занимается Совет по повестке. Избирается по жребию из добровольцев. Обрисовывает проблематику, но дальше её не развивает. Этот орган схож с Народным судом древних Афин.
Второй этап
Тут работают инициативные коллегии – их может быть сколько угодно. Каждая коллегия – не более 12 граждан, которые занимаются составлением и предложением законопроекта. Коллегии формируются не по жребию, а добровольно, из тех, кто изъявит желание поработать. Такая система должна приводить в коллегии заинтересованных лиц. Это должно обеспечивать эффективность системы. Но оценивать, т.е. голосовать по законопроекту, они не будут.
Этап третий
Все законопроекты отправляются в Обзорные коллегии. Их можно сравнить с парламентскими комиссиями. Каждая коллегия состоит из примерно 150 человек. Данные комиссии не обладают правом законодательной инициативы и не голосуют по законопроектам. Но они организуют слушания, приглашают специалистов и оформляют юридически грамотно законопроекты, вышедшие из коллегий. Данный орган походит на афинский «Совет Пятисот». Это один из самых ответственных органов, который формируется по жребию из записавшихся граждан. Заседают такие коллегии по 3 года, работают на постоянной основе за денежное вознаграждение. Ротация происходит каждый год по 50 человек, для сохранения баланса легитимности и эффективности.
Четвёртый этап
Это самый интересный орган – Политический суд. Он необходим, чтобы избежать концентрации власти в Обзорных коллегиях. В нём нет и не должно быть постоянных членов. Когда необходимо проголосовать, жеребьёвкой выбирается 400 граждан, на один, край – несколько дней. Дорога и все расходы – оплачиваются, как и решение вопросов с постоянным местом работы – гражданский долг важнее. Здесь жеребьёвка происходит из ВСЕГО населения, а не только добровольцев или изъявивших желание. Тот, на кого пал жребий, ОБЯЗАН участвовать в голосовании, в противном случае применяются санкции. Политический суд выслушивает все законопроекты, экспертное заключение, доводы «за» и «против», после чего сразу проходит тайное голосование. Без обсуждений на этом этапе. Законопроекты представляют нейтральные служащие, чтобы избежать эмоционального давления. Таким образом, без партийной дисциплины, без давления, без торга, группа случайных граждан «по чести и совести голосует за то, что, по их мнению, наилучшим образом послужит общим интересам».
В результате решения Политического суда приобретают силу Закона.
Этап пятый
Для направления процесса в верное русло, используются 2 дополнительных органа – Совет по регламенту и Совет по надзору. Они формируются так же по жребию. Первый орган занимается составлением процедур, второй следит за соблюдением процедур и рассматривает жалобы. Они принимают «метаполитическую», как это называет автор. Функцию – составителей и блюстителей правил игры.
Вся вышеперечисленная система – это стартовый проект. Он привлекателен своей способностью к развитию. Главное, чтобы Совет по регламенту не имел больше власти и не мог наделить себя со временем большей властью, чем он имеет изначально. Тогда можно даже допускать в его работе уже тех добровольцев, которые когда-либо участвовали в каком-либо из алеаторных органов, делая систему «самообучаемой». Проект, как многовековой поиск равновесия между эффективностью и легитимностью, принимает здесь форму системы, основанной чисто на жеребьевке. Такая система пойдёт на пользу гражданам, которые смогут, и, если пожелают, поучаствовать в течении жизни, и не один раз, в участии одного из шести органов власти.
Бурисиус своей системой демонстрирует, что демократия может быть устроена иначе, чем сейчас. Его модель основана на исследованиях и уже прошедших экспериментах, учитывает потенциальные ловушки, хотя, возможно, и не все. Опять же – идеала нет. Однако она препятствует концентрации власти и возвращает политику гражданам – элитарное разделение отменяется. «Мы возвращавшемся к аристотелеву идеалу попеременного правления и подчинения», - пишет автор.
Но в каком направлении двигаться, чтобы осуществить подобную модель на практике? Как осуществить переход? Сам Бурисиус видит несколько путей:
- для разработки отдельного закона (как, например, в Канаде). Своего рода «тренировка на кошках».
- для разработки ВСЕХ законов в рамках отдельной сферы (например, крайне спорной, конфликтной).
- для повышения делиберативного качества гражданской инициативы или референдума.
- для замены однопалатной электоральной системы двухпалатной.
- для замены электоральной системы и её органов на алеоторные в принципе.
Интересно, что если первые 2 варианта мы уже видели в истории, а 3-ий идет уже относительно долго в наше время, то вот с 4-ым и 5-ым – всё куда сложнее. Подведу итог словами автора: «Если только нет угрозы революции, политические партии сами себя так быстро не отменят, чтобы в один прекрасный день сделать возможной множественную жеребьёвку. Но для этапа 4 время уже подходит».
Готова ли наша современность к введению 4 пункта – введению бирепрезентативной системы? Автор отвечает на этот вопрос положительно. Если мы взглянем на ретроспективу, то увидим, что афинская демократия была порождена устным словом, выборно-представительная система сложилась в эпоху печатного слова – от первых газет до WEB 1.0. Но сегодня мы живём в новую эпоху интерактивности. Отношения становятся более горизонтальными. Граждане кричат. И к этому нужно относится положительно, гораздо хуже – безразличие.
Жеребьёвка, конечно, не является идеальным решением, но и выборы никогда такими не были. Жеребьёвка в некотором смысле арациональна. И если мы доверяем жеребьёвке в суде – то почему не доверяем в законотворчестве? Вторая, алеаторная палата, в которой общие интересы и долгосрочная перспектива стояли бы на первом месте, позволили бы расцвести демократии, за счёт предоставления слова самым разным голосом и попеременному управлению/подчинению.
Но до сих пор сильно противодействие: возражения против жеребьёвки в основном базируются на некомпетентности широких масс. Паника, которую провоцирует идея жеребьёвки, свидетельствует об укоренении иерархического мышления. Автор разбирает все критические возражения против жеребьёвки и даёт им отпор:
1. Доводы противников жеребьёвки идентичны доводам противников расширения избирательных прав в прошлом, т.е. что широкие массы рабочих, крестьян, женщин и меньшинств нельзя допускать к демократии.
2. Парламент обладает лучшей внутренней технической компетенцией. Но каждый – хозяин своей жизни. Жеребьёвка приведёт в законодательную власть более широкий общественный срез.
3. Избранные на выборах депутаты – тоже не всегда компетентны. Они пользуются услугами помощников. Этими же услугами будут пользоваться и отобранные по жеребьёвке депутаты.
4. Депутатам по жребию нужно будет выделить время для обучения и освоения. Но разве не в этом заключается возможность политического равенства?
5. Избранным по жребию не нужно тратить время на партийную политику, СМИ, пиар, участие в гонке. Соответственно у них появится больше времени для законотворческой работы.
6. Вклад каждого будет соответствовать амбициям и таланту. Каждый найдет политическую деятельность по силам и интересам. В конце концов, можно и вовсе не участвовать.
7. Практика показала, что при жеребьёвке, если всё сделано грамотно, серьёзно относятся к своим обязанностям, вникая в самые тонкости своей работы. Обвинения в потенциальной легкомысленности беспочвенны. Отобранные по жребию работают конструктивно и целеустремлённо.
8. Почему лобби, НКО и прочим группам по интересам можно оказывать влияние на политику, а доверять её напрямую гражданам – нельзя?
9. В конце концов, в начале пути должна быть бирепрезентативная система, выборная часть парламента сохранится.
Автор видит сочетание алеаторной и электоральной моделей как лучшее лечение синдрома демократической усталости. Со временем, вероятно, электоральная модель полностью уступит место алеаторной. Но пока что для этого нет предпосылок. А вот бирепрезентативная модель, получается, будет использовать лучшее из худших сторон нынешней демократии:
- от популизма – стремление к более широкой и подлинной представительности, НО! Без опасных иллюзий монолитного народа и вождя.
- от технократии – признание знаний неизбираемых профессионалов, НО! Без предоставления им решающего голоса.
- от прямой демократии – культуру горизонтального обсуждения, НО! Без антипарламентаризма.
«Благодаря такому сочетанию положительных элементов возрастет легитимность и повысится эффективность: чем больше управляемые будут ассоциировать себя с правительством, тем эффективнее смогут управлять те, кто облечен властью. Бирепрезентативная модель направит демократию в более спокойное русло», - пишет автор.
Остаётся последний вопрос: где и когда такая система должна быть реализована? Автор считает, что в отдельных странах ЕС, прежде всего, в малых странах и в тех странах, которые больше всего затронули различные кризисные явления. При этом ЕС мог бы предусмотреть стимулы для стран, которые вводят жеребьёвку. Это, на мой взгляд, самый спорный из авторских выводов. Под большим вопросом заинтересованность европейской бюрократии в делибератизации. И что делать остальным странам, например, полупериферии, где существуют схожие проблемы, общество так же находится на новой, информационной стадии, но выборы, например, существуют не очень долго и проходят с ограничениями? Что делать с «электоральными авторитаризмами», выражаясь терминологией отечественного политолога Григория Голосова? И болеют ли «электоральные авторитаризмы» синдромом «демократической усталости»? И вообще могут ли быть «электоральные авторитаризмы», если выборы и демократия – синонимы? Или позиция Голосова сходится с позицией Рейбрука в том, что выборы – не показатель демократичности?
Создаётся ощущение, что автор намекает, мол, таким странам нужно сначала приблизиться к идеалу, пожить при электоральной демократии полноценно, «заболеть и переболеть» демократической усталостью, и только потом переходить к бирепрезентативной системе. Вроде бы логично, однако, пример соседней Украины явно демонстрирует, что электоральная демократия не справляется с вызовами и в молодых демократиях. При этом мы не видим алеаторных инициатив и в наиболее популярных оппозиционных движениях, например Партии Шария в Украине (хотя элементы там присутствуют) или Навального в России (не смотря на все успехи «умного голосования»). Впрочем, это уже тема для отдельного исследования.
Автор же приводит в пример родную Бельгию. Страну-рекордсмена по формированию коалиционного кабинета правительства: 541 день. Он ставит и своей Родине диагноз демократической усталости. Выход же он видит в постепенной реформе Сената, которая началась в 2014 году. Постепенно, по пунктам, сначала, для принятия отдельных законов, потом – групп законов, и, наконец, перейти к формированию полноценного алеаторного Сената.
Такой сценарий автор не видит футуристичным или утопичным. Он приводит в пример опросы общественного мнения, евробарометры, которые сегодня превратились в инструмент, стали там фактором, на основе которого власти и партии делают корректировки. Казалось бы, пора сделать следующий шаг. Но его не происходит.
Что же нас ждёт, если изменений не последует? Власти сетуют на то, что они уже ввели множество новых гражданских инструментов: можно пожаловаться омбудсмену, время от времени голосовать на референдумах, или собрать подписи под той или иной гражданской инициативой. Это всё хорошо, но недостаточно, поскольку дальше дверей парламента гражданина всё равно не пускают. Его всё ещё держат снаружи.
«Без коренных перемен этому строю не суждено просуществовать долго», - пишет автор. Сегодняшняя электоральная демократия в тяжелейшем кризисе: членство в партиях сокращается, снижается явка на выборах, правительства формируются с трудом, сделать могут мало и их невозможно наказать за ошибки. Растёт популизм, технократия и антипарламентаризм. Последние исследования показывают, что партии, особенно в Европе, - это самые коррумпированные структуры. Ситуация похожа на ту, что была в середине 19 века, затишье перед бурей, когда низы начали борьбу за расширение электоральных прав. Сегодня ситуация похожа. Автор констатирует, что если демократию не демократизировать жеребьёвкой, то может произойти революция. С ним трудно не согласится, выглянув в окно.
«Все очень просто: или двери распахнут сами политики, или в обозримом будущем их выломают рассерженные граждане, скандирующие лозунги вроде «Нет налогообложению без нашего участия!», одновременно вдребезги разбивая в доме демократии обстановку и вынося на улицу люстру власти».
В своём послесловии, написанном спустя 3 года после издании книги, автор подводит неутешительные итоги: введение механизмов жеребьёвки проходит слишком медленно, мало и на низком уровне. Работа авторы вызвала как шквал критики, так и внимания к себе. За прошедшее время её переиздали более 12 раз на множестве языков, и большая часть тиражей уходила в различные органы власти, побуждая дискуссии и отклики. Однако власть по-прежнему уходит в руки наднациональным институтам, а на национальном уровне – праворадикальным популистам. Система уже готова взорваться.
«Демократия – это такая форма правления, при которой народ правит сам. Хотим ли мы, чтобы это до нас когда-нибудь дошло?». Если сейчас не обновить демократическую систему, то произойдёт ли в ближайшее время крах демократических ценностей и парламентской системы? Когда лучше чинить машину: когда она ещё на ходу или после аварии? Способна ли вообще демократическая система к обновлению?
«Я всё чаще задаюсь этими вопросами, всё громче – но надежды всё меньше».
Автор: политолог Евгений Валиков https://vk.com/evgeny_valikov
Подписывайтесь на нас в ВК, YouTube, FB, Telegram, RuTube, Дзен
Поддержать канал:
WebMoney: Z680497494171
PayPal: decimation.channel@gmail.com
ЮМани (Яндекс.деньги): 4100110500905753
Patreon: patreon.com/decimation
Boosty: boosty.to/decimation
Sponsr: sponsr.ru/decimation
Сбер: 5469 5500 4180 2312