Последний рейс из блокадного Севастополя
Кровожадно кружил в небе «мессер»,
Шел блокады девятый месяц,
Горе в город текло потоком,
Но держался еще Севастополь.
Ждали помощи с моря, с неба,
Но тонули подряд суда,
Отступала надежда немо,
И сжимала кольцом беда.
Лишь «Ташкент» главный лидер эсминцев
Смог сквозь вражий огонь пробиться.
Сотни раненых с тихим стоном
Покидали на нем Севастополь.
Свой привычный маршрут урезав,
Выбирая кратчайший путь,
Вырывал он последним рейсом,
Чьи-то судьбы из вражьих пут.
Плыл «Ташкент», миноносец эскадры,
Оставлял Севастополь блокадный,
На корме под торпедным обстрелом
На полотнах девчонка сидела.
В рюкзаке только спички да мыло -
Это мама распределила.
Папа туго набил ей карманы
Папиросами разных марок.
Помнил он, как еще при белых
Папирос было не найти,
А курить и тогда хотелось,
В этот раз решил запастись.
А на девочку, обессилев,
Смотрят раненые с носилок.
Свежий шрам под щетиной грубой.
«Закурить бы», – шепнули губы.
Хоть боялась отцовского гнева,
Папиросы рукой несмелой
Положила на грудь солдату
С кровоточащей раной рядом.
Было в жизни потом немало
У девчонки счастливых дат,
Все она их воспринимала
Благодарностью тех солдат.
Волны в бурю морскую скомкав,
Рвались бомбы и тут, и там,
Непрерывный фонтан осколков
Брызгал смертью по всем бортам.
Взрыв ворвался в семью расколом –
Мать, сестра, брат остались там,
Выжил только отец: осколок
В сантиметре от сердца встал.
Плыл «Ташкент», миноносец эскадры,
Покидал Севастополь блокадный,
На корме под немецким обстрелом
На полотнах девчонка сидела.
На полотнах была панорама,
А девчонкой была моя Мама.
Посвящение -1 Доктору Лизе, организовавшей хоспис в Киеве
Кто не встаёт, а кто немного ходит,
Цепляясь, потому и существуя.
Двенадцать человек вмещает хоспис,
Смогла создать, труд не пропал впустую.
Просили интервью дать на канале,
Чтобы в её мотивах разобраться,
О хосписе всё знать хотят в деталях,
Прямой эфир не может без сенсаций.
Корреспонденты задают вопросы:
«Как удаётся Вам давать надежду,
Поддержку, зная точно их прогнозы,
И что они умрут все неизбежно?»
Представила она, как в это время,
Преодолев страдания и боли,
Ответа ждут с дрожащим нетерпеньем,
Ходячие, застыв в больничном в холле.
От телевизора немного света,
Но зажигаются глаза огнями -
В нём та, которой доверяют слепо,
Держась за жизнь мерцающими днями.
Сгрудились у экрана тихо люди;
Её ответ был чётким, без простраций:
«Да, в основном с больными так и будет,
Но одному поправиться удастся».
С утра обход вновь по обыкновению.
Спросил мужчина, заморгав глазами:
«Скажите, доктор, о выздоровлении,
Вы это про меня вчера сказали?»
Эмоций сколько в том простом вопросе!
В себе он страхи и надежды прячет.
Его потом ей задали все восемь,
Из тех, кто смог увидеть передачу.
Посвящение Доктору Лизе -2, создавшей фонд «Справедливая помощь» (еженедельные обеды и лечение на Павелецком вокзале)
Здесь воздух состраданием пронизан,
По средам с разных мест сюда спешат:
Оказывает помощь доктор Лиза
Больным, голодным, нищим и бомжам.
Компания немытых оборванцев
Приносит своего, свалив на стул.
Диагноз не замедлил с губ сорваться,
Сказала доктор: «Видимо, инсульт.»
Опущенный, в запачканной одежде,
Обгаженный, похоже. Жив едва.
Хрипящее дыхание уши режет,
Сухие губы лижет синева.
В метро их не пустили – запах резкий,
У общества политика жестка,
От Шаболовской и до Павелецкой
Нести пришлось всё время на руках.
Забота, понимание, участие –
Не принято у них своих бросать.
Такое доктор Лиза видит часто,
Сквозь запах, разъедающий глаза.
У каждого свой путь. Увы, не млечный.
Одна помойка как одна беда.
Но всё ж не умирает человечность,
Что у богатых встретишь не всегда.
Конечно же, их многие осудят:
Кому отбросы общества нужны?!
Но доктор Лиза знает: эти люди
Всего одной ногой не там, где мы.
Чеканны милосердия пределы,
Хранятся за разумною чертой;
Она их все, разбив, преодолела
Своею беспредельной добротой.
Наверное, всё было б по-другому,
Узнай про это благодарных рать,
Хватило б силы рук больных, бездомных,
Чтоб этот лайнер в небе удержать.
Правда
По бескрайним косогорам земли,
По полям, среди холмов и равнин
Пилигримы-правдолюбцы брели
И искали всюду Правду они.
И в хоромах, и средь ветхих лачуг,
Путь неблизкий был нещадно тернист.
Испытания не всем по плечу,
Лишь один из них был неутомим.
Изможден он был уже, еле жив,
Ноги стоптаны, клонило ко сну;
А когда дошел до самой глуши,
То увидел там калеку одну.
«Может быть, ты, странник, ищешь, меня?»
«Не тебя, старуха, Правду ищу».
И она, сухие губы кривя,
Посмотрела сквозь ехидный прищур:
«Вот как встретиться-то нам довелось».
Вся в морщинах, неопрятна, груба.
Шапка спутанных немытых волос,
Липкий пот струится с низкого лба.
От увиденного сник Пилигрим,
Только скрыть свой ужас не было сил;
Подавив в груди отчаянья крик,
Уходя, у Правды тихо спросил:
«О тебе что рассказать смогу им,
Тем, кто так и не добрался сюда?»
И услышал себе вслед пилигрим:
«Я красива, скажи, и молода».